Волчицы - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 18

— Бернар!

Нам не дано было в полной мере насытиться друг другом. Неужто мы и вправду любили? Нет, скорее всего, мы любили нависшую над нами угрозу, которая, держа нас в нервном напряжении, доставляла немыслимо острые ощущения. Даже забываясь в наслаждении, мы оставались чужими — она со своими призраками, я со своей тайной. Сколько бы ни сжимали мы друг друга в объятиях, мы все равно не спускали друг с друга глаз, и недоверие заменяло нам нежность. Пережив неповторимые мгновения, мы лежали с закрытыми глазами, опустошенные, не в состоянии ни о чем думать, с ощущением, что нас вместе выбросило на берег какой-то запретной страны. Приходя в себя, мы с трудом узнавали свои голоса.

— Бернар, она приехала.

— Да.

— Вокруг нее красный ореол… Это плохая женщина.

— Да… А что еще ты видишь?

— Пока больше ничего… Она ненавидит тебя. Нас всех.

— Молчи. Не думай больше о ней.

Аньес уставилась в потолок. Ресницы ее подрагивали. Она ушла в себя. Меня страшили видения, которые она, казалось, разглядывает на пожелтевшей и потрескавшейся штукатурке. Я потянулся к ее губам. Только любовь могла отвлечь ее, отогнать навязчивые мысли, которые были заодно и моими.

— Как она похожа на твоего друга Жерве, — прошептала она.

— Молчи!

Я так сильно прижал ее к себе, что чуть не задушил. Возможно, именно этого я и желал. Она мягко отстранила меня.

— Бернар, ответь мне честно. Ты любишь Элен?

— Это намного сложнее.

— Тогда так, любишь ли ты ее больше, чем меня?

— Больше, чем тебя?.. Не знаю. Это совсем другое.

— Смог бы ты жить со мной? Я бессильно закрыл глаза.

— Думаю, я ни с кем не могу жить.

— Однако решился жениться на ней.

— Повторяю, это намного сложнее. Я ничего не решил. За меня всегда решали обстоятельства. Она придвинулась ко мне, взяла мою руку и стала играть ею.

— Ты любопытное существо, Бернар. В жизни у тебя одно, а на словах совсем другое. С тобой никогда не поймешь, с кем имеешь дело. Ты что, стыдишься меня, как моя сестра?

— Нет.

— Доверяешь мне?

— Ну к чему вдруг все эти вопросы! — воскликнул я.

— Отвечай!

— Доверяю ли?.. Как когда.

— Просто не хочешь сказать. Нет, не доверяешь. Вы с ней из одного теста. О, я знаю, вы меня презираете! Знаю, как вы отзываетесь обо мне между собой.

— Не люблю тех, кто хнычет, — зло бросил я.

Терпение мое лопнуло, я встал. Мне казалось, что повторяется одна из тех, прежних, сцен: крики, слезы, попреки… «Я для тебя ничто. Ты строишь из себя существо высшего порядка», и много чего еще в том же духе, что понемногу иссушало, уничтожало, убивало меня. Начало положила моя мать: «Из этого ребенка никогда ничего путного не выйдет! Он даже в консерваторию поступить не способен!» Сама-то она, естественно, жила среди аплодисментов, вызовов на сцену, букетов цветов. Она была талантлива. Может, у нее и было право давить меня грузом своей известности. Но другая… моя жена! А теперь вот Аньес, Элен, Жюлия. Хватит с меня, господи, хватит! Недостает только, чтоб я прикончил всех трех!

Обеими руками сразу я провел по лицу, как бы стягивая с него паутину. Прошлое и настоящее переплелись и крепко держали меня. Чтобы освободиться от них, мало было вспышки гнева. Аньес рыдала, зарывшись лицом в подушку. Я вышел, хлопнув дверью, и побрел наугад по пустой квартире. Я чувствовал себя сильным, решительным, готовым разорвать сковавшие меня узы, и все только потому, что был один. Очень скоро я вновь стану слабым. Нужно воспользоваться этой минутной отсрочкой. Я поискал клочок бумаги, нашел подписную квитанцию на «Нувелиста». На обороте большими печатными буквами, словно это анонимка, написал: «Мне необходимо как можно быстрее поговорить с вами» — и двумя линиями подчеркнул написанное, указывая на его важность. Затем, пробравшись в комнату Жюлии, положил записку на камин, на самое видное место. На этот раз я хоть что-то совершил. Противопоставил свою волю слепому натиску судьбы. И поклялся продолжать сопротивление. Все мое прошлое существование было усеяно подобными клятвами, столь же искренними, сколь и бесполезными. Но никогда еще я с такой силой не ощущал, что сражаюсь за свою жизнь. В тревоге, но довольный собой, вернулся я в гостиную и стал ждать. Сел за рояль, поднял крышку и принялся нежно гладить клавиши. Стоило моим пальцам пробежаться по клавишам, как я становился чист. Музыка смывала с меня грязь, как святая вода во время крещения. В глубине души сохранялась лишь горечь от сознания того, что я незаконченный виртуоз, мастерство мое не совершенно, что я не один из тех пророков во фраке, что приводят в неистовство и утихомиривают толпы. Отсюда и вся моя беда. Не нажимая на клавиши, я сыграл начало «Баллады в соль минор» Шопена. Странная немая музыка в пустынной квартире. Даже Аньес, привыкшая слышать все, вплоть до мыслей Элен, не могла догадаться, что в эти минуты я от нее ускользаю, что я больше не Бернар, не Жерве, но добрый, благородный, тонко чувствующий человек, способный любить, если бы ему не мешали свободно развиваться. Мои ногти едва касались слоновой кости клавиш. Остановился я внезапно, испугавшись тишины. Закрыл крышку рояля, а когда Элен в сопровождении Жюлии вернулась и спросила меня: «Вы не очень скучали, Бернар?» — искренне ответил: «Я провел чудесное утро».

Жюлия тотчас прошла к себе снять пальто; тревога вновь настигла меня, вцепилась, как чья-то рука, вонзилась мне в сердце. Я пожалел о записке. Сейчас Жюлия уже прочла ее: войдя к себе, она наверняка заметила ее и теперь писала ответ, который потом сунет мне в карман. Тогда я узнаю, что к чему. Соображу. Смогу действовать.

Аньес принялась накрывать на стол. На стук приборов из комнаты вышла Жюлия. Увидев меня, она улыбнулась.

— А ну помоги нам, лодырь!

Никакой напряженности в голосе. Никакой наигранности во взгляде. А ведь она прочла записку. Она не могла не заметить «вы», которым я давал ей понять, что с комедией пора заканчивать.

— Нарежь хлеб, Бернар.

Передавая нож, она притянула меня за шею и поцеловала. Аньес, побледнев, следила за нами. Сейчас Жюлия сунет мне в карман записку? Ничего подобного. Она не желает отвечать. Она всего лишь сестра, еще не оправившаяся от волнения, испытанного при встрече с пропавшим братом. Я надеялся выйти из неизвестности. Неизвестность продолжалась. Я был приговорен оставаться Бернаром. Я был Бернаром.

— Прошу к столу, — сказала Элен.

Глава 8

Зарядили дожди. Мы почти не выходили из дому. В газетах сообщалось о саботаже, покушениях, репрессиях. Элен на время распустила своих учеников, и мы вчетвером вели размеренную жизнь в просторной квартире, все окна которой выходили на одну сторону, отчего наши лица всегда оставались наполовину в тени. Втайне от сестер я неумолимо преследовал Жюлию. Я напоминал раскрытую ладонь, медленно, но неуклонно настигающую муху, Жюлия же, подобно мухе, ускользнула в тот самый момент, когда мне оставалось лишь сомкнуть пальцы в кулак. Под маской вежливой доброжелательности в квартире, словно нарочно созданной для всякого рода западней и ловушек, происходил поединок, в котором я постоянно терпел поражение в силу того, что был мужчиной. У Жюлии всегда был готов предлог, позволявший ей находиться то при Элен, то при Аньес: хозяйство, посуда, глажка; улизнув, она ласково бросала:

— Сейчас вернусь!

И действительно возвращалась. Но не одна. Когда же мы собирались все вместе, она не упускала случая выказать мне свою нежность: гладила по голове, целовала в шею. Однажды даже уселась ко мне на колени, и мне пришлось обхватить ее за талию, чтобы она не свалилась. От нее пахло женщиной; тело было крепким, теплым; она смеялась, чувствуя на своем бедре дрожь моих пальцев. Она раздражала Элен, и та уже не скрывала своего дурного расположения духа. Назревала буря. Каждая секунда отзывалась в моей плоти стреляющей болью, нескончаемым зудом, в крови словно завелась крапива. К счастью, Элен была слишком хорошо воспитана, чтобы вспылить. А вот Аньес, в гораздо меньшей степени владевшая собой, была способна спровоцировать скандал. Жюлия, такая сдержанная вначале, теперь показывала себя во всей красе. Например, пила неразбавленное водой вино, запрокидывая при этом голову, чтобы выбрать все до капли, или же трогала безделушки на этажерках. Элен, не в силах удержаться, предупреждала: