Та, которой не стало - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 19

— Что ни говори, а мы умеем констатировать смерть. Хочешь, чтобы я привела тебе доказательства? Чтобы я сказала тебе, какие у меня были основания?.. Неужели ты воображаешь, что мы выдаем разрешение хоронить вот так, без разбора?

— Успокойся, Люсьен, прошу тебя…

Они замолчали. Глаза у обоих блестели. Она гордилась своими познаниями, своим положением. Он знал, что она презирает его как профана. Ей надо было, чтоб он всегда восхищался ею. И вдруг он позволил себе такое… Она поглядывала на него, ожидая слова или хотя бы взгляда.

— Тут спорить не о чем, — снова заговорила она безапелляционно, будто у себя в больнице. — Мирей умерла. Остальное объясняй как хочешь.

— Мирей умерла. И тем не менее она жива.

— Я говорю серьезно.

— Я тоже. Мне кажется, что Мирей…

Можно ли признаться Люсьен?.. Он никогда не открывал ей своих потаенных мыслей, но прекрасно знал, что она и так читает их как по книге.

— Мирей, — призрак, — шепнул он.

— Что, что?

— Я же сказал — призрак. Она появляется где хочет и когда хочет… Она материализуется.

Люсьен схватила его за руку. Он покраснел.

— Учти, я не всякому решился бы сказать такое. Я делюсь с тобой потаенной мыслью, предположением… Лично мне кажется, — что это вполне допустимо.

— Нет, тобой надо всерьез заняться, — пробормотала Люсьен. — Я начинаю думать, что у тебя не все в порядке… Ты ведь сам мне как-то рассказывал, что твой отец…

Вдруг лицо ее застыло, пальцы до боли сжали руку Равинеля.

— Фернан!… Посмотри мне в глаза… Скажи, уж не разыгрываешь ли ты меня? Она нервно рассмеялась и, скрестив на груди руки, наклонилась к нему. С улицы можно было подумать, что она тянется губами к любовнику.

— Уж не принимаешь ли ты меня за дуру? Долго ты будешь морочить мне голову? Мирей умерла. Я знаю. А ты меня уверяешь, будто труп похищен, будто она воскресла и запросто разгуливает по Парижу… А я — то, я — то… да, могу в этом признаться, я люблю тебя… И я мучаюсь, теряюсь в догадках.

— Тише, Люсьен, прошу тебя.

— Теперь я понимаю… Ладно, рассказывай дальше свои басни. Конечно! Меня ведь там не было. Но всему есть границы, знаешь ли. Ну, так говори честно: куда ты клонишь? Никогда еще он не видел ее в таком состоянии. Она чуть не заикалась от ярости, вся побелела.

— Люсьен! Клянусь! Я не лгу.

— Ну, нет! Хватит! Я готова принять многое, но поверить в квадратуру круга — в то, что мертвый жив, что невозможное возможно, — я не могу.

Хозяин бара не отрывался от газеты. Сколько парочек он повидал на своем веку! Сколько наслушался странных речей! Но Равинелю было не по себе от его безмолвного присутствия; он помахал купюрой:

— Будьте любезны!…

И чуть было не извинился за то, что не попробовал бутербродов.

Закрывшись сумочкой, Люсьен подпудрила лицо. Потом первая встала и вышла, даже не оглянувшись на Равинеля.

— Послушай, Люсьен… Клянусь, я сказал тебе правду. Она шла, повернувшись к витринам, а он не решался повышать голос.

— Послушай, Люсьен!

Какая дурацкая, неожиданная сцена! А время шло. Шло! Еще немного, и Люсьен вернется на вокзал, оставит его одного со всеми страхами и опасениями… В отчаянии он схватил ее за руку.

— Люсьен… Ты прекрасно знаешь, что у меня нет никакой корысти…

— Да? А страховка?

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что все крайне просто. Нет трупа, значит нет и компенсации. И в один прекрасный день ты мне сообщишь, что дело со страховкой не выгорело и ты ничего не получил.

Какой-то прохожий пристально посмотрел на них. Может, услышал последнюю фразу? Равинель испуганно оглянулся. Затеять ссору на улице… Глупее не придумаешь!

— Люсьен! Умоляю! Если бы ты только знала, что я пережил… Пойдем присядем.

Они миновали перекресток Сен-Жермен и шли теперь по скверу возле церкви. Скамейки были мокрые. Унылый свет сочился сквозь голые ветки.

Нет трупа, значит нет и компенсации… Равинель об этом и не подумал. Он присел на край скамейки. Вог и все кончено. Люсьен стояла рядом, отшвыривая носком туфли опавшие листья, Свистки полицейских, бег машин, едва слышное гудение органа, пробивающееся сквозь обитые двери церкви… Жизнь! Чужая жизнь! Эх, стать бы другим человеком, не Равинелем!

— Ты бросаешь меня, Люсьен?

— Извини, по-моему, это ты…

Он откинул полу своего габардинового пальто.

— Садись… Не станем же мы сейчас ссориться? Она села. Уходящие со сквера женщины пристально поглядывали на них. Нет, эти двое не очень-то похожи на обычных влюбленных.

— Ты же хорошо знаешь, что для меня это никогда не был вопрос денег, устало продолжал он. — И потом, подумай только… Допустим, я хочу тебя надуть. Разве мог бы я серьезно надеяться, что ты никогда не узнаешь правду? Стоит тебе приехать в Ангиан, навести справки, и ты в два счета все узнаешь…

Она возмущенно пожала плечами.

— Оставим в покое страховку. А вдруг ты побоялся довести дело до конца? Вдруг ты струсил и предпочел спрятать труп, закопать?

— Но это ведь еще опасней. Тогда ни о каком несчастном случае не могло бы быть и речи, на меня сразу же пало бы подозрение… А зачем бы мне придумывать пневматичку и визит к Жермену? Темнело. Зажигались витрины. Загорались дорожные знаки, но на перекрестке было еще светло. Равинель всегда страшился этого часа, когда кончались его детские игры в узкой длинной комнате. У темнеющего окна обычно сидела и вязала мать, постепенно превращаясь в черный силуэт. Внезапно он понял, что бежать уже поздно. Прощай, Антиб.

— Как ты не можешь понять, — пробурчал он. — Если страховку не выплатят, у меня никогда не хватит сил…

— Ты всегда думаешь только о себе, дружок, — усмехнулась она. — Но если бы ты хоть что-нибудь делал! Так нет же! Ты предпочитаешь прикрыться какими-то идиотскими бреднями. Я могу допустить, что тело исчезло. Но почему ты его не ищешь? Ведь не станет же труп разгуливать по улицам.

— Оказывается, Мирей часто убегала из дому…

— Что, что? Ты нарочно издеваешься надо мной? Н-нда… и в самом деле нелепое замечание… И тем не менее он чувствовал, что эта история с побегами как-то связана с исчезновением трупа. Он передал ей рассказ Жермена, и Люсьен опять пожала плечами.

— Ладно. Мирей убегала из дому при жизни. Но ты все время забываешь, что она умерла. Давай отвлечемся от письма, от ее визита к брату…

Ах эти штучки Люсьен: «Давай отвлечемся»! Легко сказать.

— Главное — тело. Оно ведь где-то лежит!

— Жермен не сумасшедший.

— Не знаю, не знаю… И знать не хочу. Я рассуждаю на основании конкретных фактов; Мирей умерла. Труп исчез. Все остальное неважно. Значит, труп надо искать и найти. А раз ты его не ищешь, значит наши планы тебя больше не интересуют. В таком случае…

По тону Люсьен легко было понять, что у нее свой план, и она будет выполнять его одна и что уедет она тоже одна. Мимо прошел священник в рясе и исчез, как заговорщик, в маленькой двери.

— Если б я знала, — протянула Люсьен, — я бы вела себя иначе.

— Ну хорошо. Я еще поищу.

Она топнула ногой.

— Фернан! С этим тянуть нельзя! Ты, кажется, даже не понимаешь, что исчезновение трупа чревато пагубными последствиями. Рано или поздно тебе придется предупредить полицию.

— Полицию? — растерянно повторил он.

— А как же! Твоя жена неизвестно где…

— Но письмо?

— Письмо!… Оно может послужить тебе только для отсрочки… Как и эта басня про ее побеги. Но в конечном счете этого не избежать. Все — только вопрос времени. Через это надо пройти.

— Полиция?

— Да, полиция… Без нее не обойдется. Так что поверь мне, Фернан, не жди, а ищи. Ищи по-настоящему. Эх! Если б я жила поближе, я бы мигом ее нашла!

Она встала, одернула пальто, резким движением зажала под мышкой сумочку.

— Мне пора, а то всю дорогу стоять придется. Равинель с трудом поднялся. Пошли! Рассчитывать на Люсьен больше нечего. Да к тогда, на дороге, когда машина разладилась, она ведь тоже хотела его бросить… В общем, это вполне естественно. Они всегда были только партнерами, сообщниками, не больше.