Позавчера и послезавтра - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 9

Я вышел на середину комнаты, сделал свое лицо открытым и приятным и произнес:

- Начинаем концерт ансамбля "Взвейтесь кострами!..". Художественный руководитель - Виктор Макарович Караваев! Дирижер Маргарита Васильевна... Я не помню ее фамилию.

- Все равно прозвучало очень красиво, - сказала мама. - Да, Лукьянов у нас - голова! Сразу вошел в контакт с профсоюзами. Все поставил на деловую основу. Я думаю, дней через пятнадцать наш проект осуществится.

- Я был уверен, что мама отыщет выход, - сказал отец. - Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов!

Когда маме удается в очередной раз "починить пробки" (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец всегда выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордится.

- Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, - продолжала мама. - Ты знаешь, что я суеверна!

- А мне кажется, надо ему сказать, - возразил папа. - Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет... Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть...

- Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! - сказал я.

- Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, ответил отец.

- Как раз это и было...

- Когда? - удивился отец.

Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул:

- Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен!

- И я, - сказал папа.

Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: "Я у Димули". Значит, он ждал кого-то...

Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей.

Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде.

Дверь мне открыл Володька.

Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил:

- Что с тобой?

- Ничего... Сейчас узнаешь!

- Проходи, - сказал он. - Есть хочешь?

И пошел на кухню.

- Куда ты?! - воскликнул я. - Сначала послушай...

- Подожди немного. У меня пригорит...

Мандолина был хозяйственным парнем.

Перед первым отчетным концертом он очень волновался, конечно, но все же заметил, что у Лешки из средней группы на куртке оторвана пуговица.

- Хочешь, пришью? - спросил он.

- А нитки с иголкой?

- Найдутся.

Оказалось, что у Маргариты Васильевны действительно есть и то и другое.

- - А пуговица? - спросил Лешка.

- От заднего кармана брюк оторвем. Там никто не увидит.

Он оторвал и пришил.

Когда я сообщил об этом маме, она сказала:

- Значит, в будущей своей семье он будет играть те же две роли, которые я исполняю в нашей.

- Какие две? - спросил я.

- Мужчины и женщины!

Володька не любил восклицаний и суеты. Когда в день концерта его вызвали на "бис", он вышел так, будто ребята из нашей школы не надрывались и не выходили из себя от восторга. Казалось, он был наедине со своей мандолиной.

Сел, снова склонился над ней, как над ребенком, и во второй раз заиграл "Дунайские волны".

Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил...

Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках.

- Будем есть суп, - сказал он. - Есть хочешь?

- Сейчас вам будет не до еды. Не до супа! - сказал я. - Вот если бы было шампанское!..

Володька взглянул на меня с недоумением.

- Потерпи! Сейчас узнаешь! - сказал я. Хотя знал, что Мандолина был очень терпелив и мог ждать сколько угодно.

Мы вошли в комнату... Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы.

- Мишенька! - воскликнул Виктор Макарович. - Как раз я выигрываю.

- Хоть бы раз мне удалось не проиграть... - с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля.

- Сегодня мы все победили! - сказал я.

- Кого? - спросил Виктор Макарович.

- И ваш консилиум... И Дирдома!

- Что ты имеешь в виду?

- Будет создан ансамбль "Взвейтесь кострами!..". А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину! - Все уставились на фотографию. А я продолжал: Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять - он должен только руководить!

Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление.

- Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама. Так что можно не сомневаться!

Все молчали.

- А Маргарита Васильевна будет дирижировать... - сказал я.

И тут понял, что поговорка "Как гора с плеч" очень точная. Виктор Макарович встал, распрямился.

- Если так... - сказал он. - Если так...

И заходил по комнате. А я ходил за ним и объяснял, что если Лукьянов и мама за что-нибудь берутся, можно быть абсолютно спокойным.

- Как это хорошо! Как хорошо!.. - повторял Димуля. - Значит, и Володя останется... А то директор говорит: "Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть..." А если он их никогда не исправит?

- Не в этом дело, - пробурчал Мандолина.

- Я твой отец... Я за тебя радуюсь... Надо Римме позвонить. Рассказать...

Он поднялся с дивана.

- Суп остынет, - остановил его Мандолина.

- Хозяйственный он у тебя! - похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное.

- Если быть объективным... - начал Димуля.

Володька сразу вспомнил, что ему что-то нужно на кухне. И вышел.

- Очень заботливый! - повторил Виктор Макарович.

- Мать часто в больнице. Так что приходится...

- А вот пусть Римма... - начал я. И приостановился.

- Григорьевна, - подсказал мне Димуля.

- Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу... Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе...

- Она говорила. А он в ответ: "Что же еще мать может сказать о своем сыне!" Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце.

Бежит с ним, спотыкается, падает... А сердце спрашивает:

"Мой сын, не больно ли тебе?"

- До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть! - сказал Виктор Макарович. - И статьи тянут себе на помощь и старые притчи...

- Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает... Не Володька, а инструмент, - застенчиво согласился Димуля.

Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону.

Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам.

Когда человек волнуется, у него нет аппетита... Мандолине было неудобно напомнить, что суп стынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели.

- Почти для всех них это было вроде игры... - неожиданно сказал Виктор Макарович. - Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком.

Это для меня было главным... Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда...

Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением.

- Я предлагаю устроить концерт, - сказал Виктор Макарович. - И чтобы каждый исполнял привычную для себя роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать, Димуля по старой памяти будет петь, а Володя - играть на мандолине... - Он обратился к Володьке и его отцу: - Вы ведь наверняка исполняли что-нибудь вместе?