Действующие лица и исполнители - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 7

— Это правильно!

— Что?…

— То, что человек с математическими способностями идет на математический факультет! А не на биологический, например…

Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:

— Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она мечтала быть врачом. С детства!… Представляете себе, любила болеть.

— Чтобы не ходить в школу?

— Не-ет!… Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно… В нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе культуры.

— В управлении, — уточнила Зина.

— Ну да… Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у вас есть медицинский. И это имело решающее значение.

— Я так и думала!

— Так и думали?… — удивилась Ксения Павловна.

— Я понимала, что Николай Николаевич…

С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! «Милая, наивная Ксения Павловна, — думала она. — Как бы мне вам все объяснить?…»

— Я рада за ваших детей, — сказала она. — У них есть призвание. И они будут ему служить.

— Безусловно!… Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли, чего хотят от жизни.

— А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?…

— Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать через свои принципы… Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!

Она защищала его с одержимостью матери. «Человек, которого так защищают, наверно, достоин защиты! — подумала Зина. — Чего-то я в нем, может быть, не разглядела?»

Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить, почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.

— А чего он сам хочет… в данный момент?

— Отдать все свои знания…

— ТЮЗ — не лекторий, — сказала Зина. — Нужно еще…

— Он все отдаст!

— Важно, чтобы было что отдавать… — задумчиво произнесла Зина.

— Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу… Я всегда была его другом!

— Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей. Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.

— Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.

«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! — думала Зина. — Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»

— У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», — сказала она. — Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…

На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.

— Я — «за», — сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, — но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.

Валентина Степановна считала, что ТЮЗ — это три театра в одном помещении: один — для малышей, другой — для подростков и третий — для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.

— Вспомните свое детство, — как обычно, попросила она членов художественного совета.

— Кто же о нем забывает? — задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна — ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.

— Кто забывает? Дирекция! — воскликнула Валентина Степановна. — Год в нашем возрасте — это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…

— … это эпоха! — закончил ее фразу Иван Максимович. — Я с вами согласен.

— Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.

Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»

Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.

— Это не я. Это товарищи, — с мрачным видом ответил довольный Костя.

Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.

— Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!

— Лучше пригласить совсем молодого, — сказал Николай Николаевич, задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. — Какого-нибудь дипломника!

— Таким легче будет руководить, — шепнула Зина сидевшему рядом Косте.

— Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, — сказал Иван Максимович и набрал номер междугородной.

— Терешкина из министерства!… - с иронией произнес Николай Николаевич.

Зина вскочила со стула:

— Вы знаете Сусанну Романовну?

— Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.

— Если встретите, передайте ей от меня привет!

— Вершит судьбы детского театра?

— Она не вершит. Она помогает…

— Терешкина нам помо-ожет! — мрачно подтвердил Костя Чичкун. — Она лю-убит нам помогать! — Взглянув на часы, Костя добавил: — Сейчас, правда, обеденное время…

— Она не обедает, — сказал Иван Максимович. Сусанна Романовна оказалась на месте.

Когда Иван Максимович изложил ей просьбу театра, она воскликнула:

— Вы как раз вовремя позвонили!

— В обеденный перерыв?

— Я не шучу. Есть один замечательный парень, Андрей Лагутин!… Он ставил «Ромео». Это было его дипломной работой.

— Дипломник? То, чего хочет Николай Николаевич!

— Вот видите… Вы как раз вовремя позвонили. За Андрея дерутся!

Иван Максимович не часто обращался к Терешкиной. Но когда бы он это ни делал, она обязательно восклицала: «Вы как раз вовремя позвонили!» Создавалось впечатление, что Сусанна Романовна сидела и ждала его звонков, стараясь заранее предугадать, что именно понадобится его театру.

— У Андрея есть, правда, одно небольшое условие…

— Наверное, квартира, а? Этого нет. Вы попросите его не настаивать на квартире.

— Он может спать в вестибюле. Или у вас в кабинете. Это его не волнует. Но есть одно условие, которое я прошу выполнить. Он сам вам все объяснит.

— Ну, если министерство нас просит…

— Это я прошу.

— Тем более!

Повесив трубку, Иван Максимович торжественно сообщил:

— Есть режиссер. И как раз дипломник! Терешкина пришлет его. Она просила нас выполнить одно его небольшое условие. Мы выполним, а?

Николай Николаевич нервно поправил манжеты.

— Начинающий режиссер с условием? Мы, помнится, начинали не с условий, а с благодарности за то, что нас приглашали.

— Мы не знаем, с чего начнет он, — сказала Зина. — Иван Максимович разговаривал с Сусанной Романовной…

— А что она еще о нем сообщила? — пропустив мимо ушей Зинину фразу, обратился к директору Николай Николаевич.

— Сказала: «Замечательный парень!»

— Исчерпывающая характеристика для режиссера!..

Валентина Степановна поставила на стол в кабинете директора тарелку с бутербродами, вазу с пирожными и три бутылки нарзана. Увидев это, Николай Николаевич стал нервно поправлять манжеты, которые были в полном порядке. В общении с ними всегда проявлялось его настроение.