Дурной глаз - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 14

— Мой бедный малыш!… Поднимись наверх, ты простудишься.

— Нужно что-то сделать.

— Я позвоню доктору, — прошептала она, — а потом… хозяину. Правда, он сейчас, возможно, в дороге.

Она опасливо приблизилась к телу. Реми протянул свою руку к дядиной груди, но она отстранила ее назад.

— Нет, нет… Не нужно ничего трогать, пока полиция…

— Полиция? Неужели ты собираешься сообщить об этом в полицию?

— Это необходимо. Я знаю, что…

— Что ты знаешь?

Только сейчас Реми заметил, что Клементина плачет. Возможно, она плакала с самого начала, но так, что ее лицо даже не дрогнуло, а голос оставался ровным и бесстрастным. Словно под воздействием какого-то внутреннего давления, из ее покрасневших глаз катились слезы. В первый раз с тех пор, как умерла мама, Реми видел, что она плачет.

— Тебе его жалко? — пробормотал он.

Не понимая, что он говорит, она смотрела на него каким-то потерянным взглядом, вытирая при этом руки о край своего передника.

— Пойду разбужу Раймонду, — проронил он.

Клементина склонила голову. Ее рот шевелился, как у какого-нибудь грызуна. У нее был такой вид, будто она рассказывает про себя очень старую историю, в которой речь идет о невероятных, почти немыслимых событиях, но когда Реми направился к телефону, она очнулась от своего странного забытья.

— Нет… — закричала она. — Нет… Это не твое дело! Оставь!

— Я все же достаточно взрослый, чтобы позвонить по телефону. Мюссень, это номер 1.

Задыхаясь, что-то плаксиво говоря ему вслед, она засеменила за ним, и когда Реми поднял трубку, она повисла на его руке.

— Оставь меня в покое, в конце концов, — проворчал Реми. — Если у меня даже нет права позвонить… Алло… Дайте мне номер!… Можно подумать, что ты испугалась, а?.. Испугалась?.. Ты думаешь, что… что его столкнули?.. Слушай, это глупо!… Алло!… Доктор Мюссень?.. Это Реми Вобер… из Мен-Алена… Да… О, это целая история… Вы сможете к нам сейчас приехать? Мой дядя упал сегодня ночью со второго этажа… Он, должно быть, наткнулся на перила и перевалился через них… Да, он умер… Что, что?

Старушка быстро протянула руку к слуховой трубке, и Реми только с большим трудом ему удалось отвести ее в сторону.

— Алло… Плохо слышно… Да, спасибо… До скорого.

— Что он тебе сказал? — беспокойно спросила Клементина.

— Что он немедленно садится в машину и едет сюда.

— Нет. Он тебе сказал что-то еще.

Никогда он не видел, чтобы она была так потрясена; она находилась в состоянии какого-то неистового отчаяния.

— Уверяю тебя… — начал Реми.

Она следила за его лицом, как глухая, которая пытается по губам определить, что он говорит.

— Я знаю, он сказал что-то другое.

— Он сказал: «Решительно вам не везет!» Теперь ты довольна?

Клементина еще больше сморщилась, укрыла руки под шалью, словно фраза доктора таила в себе смутную угрозу.

— Поднимайся наверх, — жалобно проскулила она. — Я тебя больше не узнаю, мой маленький Реми. Можно подумать, что все это тебе доставляет удовольствие. Твой отец придет в бешенство, когда узнает…

— Что ты ему собираешься рассказать? Мой отец… мой отец… Он будет очень доволен, мой отец. Некому больше будет ему противодействовать.

Упорно решив сделать задуманное, Клементина приблизилась к телефону. Она подняла трубку и попросила жандармерию. С бегающими по сторонам глазами, очень тихо она начала говорить с каким-то особенным выражением лукавства в голосе.

— Если ты скажешь что-то против Раймонды… — начал Реми.

Он резко себя оборвал. Что он себе вообразил? К тому же проще…

— Раймонда! — позвал он. — Раймонда!

Так как она не отвечала, он взлетел по ступенькам и начал трясти дверь.

— Раймонда!… Немедленно откройте. Я вас прошу, Раймонда!

Поверх пижамы он надавил пальцами на бок, чтобы подавить невыносимую судорогу, мешавшую ему дышать. Он прижался головой к дверной филенке.

— Раймонда! — взмолился он.

Внизу Клементина монотонным голосом что-то бормотала в телефонную трубку; точно таким же голосом она обыкновенно читала газеты, сидя в одиночестве на кухне. Только на этот раз на другом конце провода сидел жандарм, который записывал ее сообщение. Дверь внезапно отворилась.

— Что случилось?.. Вы заболели?..

— Да нет, я не болен, — сразу же взъерошившись ответил Реми.

Они почти враждебно смотрели друг на друга. Она продолжала завязывать пояс халата; лицо ее было еще опухшим от сна. Реми никогда еще не видел ее такой обнаженной, открытой, каким обычно бывает человек сразу же после пробуждения — тусклые запавшие глаза, бледные губы. Ему почему-то стало ее жалко.

— Что вам нужно? — бросила Раймонда.

— Вы ничего не слышали этой ночью?

— Я никогда ничего не слышу, когда принимаю снотворное.

— В таком случае, пойдемте!

Он почти силком потащил ее до края площадки.

— Наклонитесь.

Красный солнечный луч, в котором не было и признака теплоты, упав под большим наклоном, разрезал надвое вестибюль. Снизу звучал убитый голос Клементины.

— Прямо под вами, — сказал Реми.

Он ожидал, что она закричит, но Раймонда оставалась безмолвной. Она согнулась, словно ее что-то потащило вперед, и ее руки на перилах начали дрожать.

— Он умер, — прошептал Реми. — Можно оценить это как несчастный случай, но вот… Так ли это на самом деле? Вы уверены, что ничего не слышали?

Раймонда медленно повернула голову. У нее были безумные глаза, и что-то похожее на беззвучный кашель сотрясало ее плечи. Реми обнял ее за талию и повел в комнату. Он больше не боялся. Последнее слово было за ним. В некотором смысле он только что отвоевал себе свободу. Не полностью. Не окончательно. Все было ужасно запутано и непонятно. Но он, наконец, почувствовал, что разорвал замкнутый круг. Нет, он не убивал дядю. Все это были идеи из «прошлого», из того времени, когда он был только больным несчастным ребенком. Однако, он что-то преодолел. Он привел в движение нечто такое, что, как снежная лавина, продолжало нарастать и все под себя подминать. Он был похож на человека, который выстрелил из ружья, и теперь слушает, как звучит эхо.

Раймонда уселась на разобранной постели. Проникавшее сквозь жалюзи солнце ложилось двумя ступенчатыми дорожками на боковые поверхности старинного шкафа, на заваленном одеждой кресле, на округлости графина; одна из этих дорожек доходила до лица Раймонды, и можно было подумать, что оно находится за неким подобием сияющей солнечной решетки.

— Жандармы будут нас допрашивать, — сказал Реми. — Наверное, не стоит говорить о вчерашней ссоре. Они вообразят бог знает что… я вас уверяю, что этой ночью я не покидал своей комнаты… Вы мне верите, Раймонда? Это правда, я желал его смерти. И даже теперь я, возможно, не очень огорчен тому, что произошло. Но я вам клянусь, что я ничего не предпринял, даже не попытался… В крайнем случае, можно заявить, что у меня дурной глаз…

Он попытался улыбнуться.

— Ну, скажите, что у меня дурной глаз.

Не отвечая, она покачала головой.

— Что вы на меня так смотрите? — спросил Реми. У меня что-то не так с лицом?

Он подошел к туалетному столику, наклонился к зеркалу, увидел в нем свой чуб, голубые глаза, узкий мамин подбородок.

— Это правда, что я на него похож, — заметил он. — Однако, сегодня меньше, чем в другие дни.

— Замолчите! — простонала Раймонда.

Рядом с туалетным несессером лежала пачка «Бальтос», и Реми зажег сигарету, наполовину прикрыл один глаз в то время, как струйка дыма поднималась прямо вдоль его щеки.

— Можно подумать, что это я нагнал на вас страху. Почему вы так испуганы?.. Из-за этой истории с дурным глазом?.. Вы меня находите смешным?

— Идите оденьтесь, — сказала Раймонда. — Вы простудитесь.

— Вы убеждены, что я опасен. Отвечайте!

— Да нет, Реми… Нет, нет… Вы ошибаетесь.

— Может быть, я и в самом деле опасен, — мечтательно произнес он. — Мой дядя, должно быть, думал об этом, а у меня такое впечатление, что он в этом кое-что смыслил.