Пришельцы - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 24

– Извините, господа, – сказал врач. – Я должен прервать встречу. Сейчас пациент начнет буйствовать. А это зрелище не из приятных.

Поспелов согласился и покинул палату. Впрочем, и так было все ясно, и оставаться здесь больше не имело смысла…

Безусловно, охотники переживали тяжелую форму шизофрении. Судя по видеозаписи, сделанной во время встречи Хардикова с настоящим американским уфологом, владелец фирмы «Стивал-Карел» находился в таком же состоянии, говорил почти те же слова, высказывал аналогичные просьбы, и даже финал свидания практически повторился.

Хардикову также сделали укол, чтобы предотвратить буйство, вызванное крайним нервным возбуждением и… чтением стихов.

Россия! Как грустно! Как странно поникли

И грустно

Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!

Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,

И лодка моя на речной догнивает мели.

В дополнение версии «молодого сотрудника» можно было добавить следующее: да, так все и случилось. «Новые русские» в ссоре застрелили пилотов и ушли отсиживаться в зимовье, где разработали и отрепетировали спектакль полета на планету Гомос.

Но психика, перегруженная фантазиями и сознанием тяжести совершенного преступления, не выдержала. Они незаметно для себя уверовали в собственный вымысел. Такое случалось в криминалистической практике, когда преступник заучивал оправдательную версию и начинал верить в искренность плодов собственного воображения. В данном же случае сработал эффект замкнутого пространства в зимовье, полная безвестность, что о них думают в обществе, ищут ли, и повышенная чувствительность к художественному слову, которая обострилась еще в оторванности от мира.

Если говорить языком верующего человека, за смертный грех и нарушение заповеди – не убий! – Господь наказал их, лишив разума и духовного здоровья.

Легко было поверить в эту версию, но в душе у Поспелова после этой командировки в Петрозаводск остался некий сторожок, вызывающий сомнения и ощущение странности изобретенной горе-охотниками фантазии. Конечно, оба начитались в свое время «космических» романов, потом насмотрелись фильмов о звездых войнах и прочей дребедени, от которой можно сойти с ума, не выходя из квартиры. Однако в откровениях «новых русских», действительно любящих поэзию и Россию, сквозил какой-то пораженческий дух, преследовал призрак гибели, катастрофы, что было не характерно для патриотического сознания. Логичнее было бы услышать от них о торжестве русского гения, о будущем процветании России.

Впрочем, какой светило-доктор разберется с человеческой душой и его разумом после божьего наказания? Что тут искать закономерность и логическую связь?

Кстати, врач из Москвы практически полностью подтвердил диагноз, установленный местными психиатрами. И все-таки, и все-таки… Перед отъездом Поспелов попросил коллег достать сборник стихов Николая Рубцова, которого не читал никогда и только слышал когда-то рассказ об убийстве поэта женщиной. В дороге читал, иногда останавливался, и неожиданно ощущал какой-то душевный трепет, странную глубокую печаль, способную довести и до слез, однако при этом испытывал радость, толчки эмоционального подъема, взлет и желание жить. И тут же, по дороге, почувствовал определенное родство судеб его и поэта, вспомнив выстрел Нины и неминуемую смерть, если бы не профессиональный навык.

При всем раскладе появление «новых русских» никак не объясняло пропажу боевой машины пехоты с охотниками-офицерами, самолета АН-2 с десантниками и пограничного вертолета. Предприниматели исчезли в «бермудском треугольнике» последними и первыми объявились. Это могло говорить лишь о том, что причины исчезновения совершенно разные. Вот если бы с «того света» еще кто-нибудь вернулся и рассказал об инопланетянах! Тогда можно было, как говорят англичане, съесть свою шляпу, бросить работу в спецслужбах и остаться на ферме выращивать поросят.

Поспелов возвращался в Горячее Урочище с полной уверенностью, что там все спокойно: дважды в день, утром и вечером, он выходил с Татьяной на связь с помощью портативного аппарата космической связи и не отключал его на ночь, оставляя в режиме дежурного приема. И когда приехал, ничего не заметил ни в голосе, ни в глазах «жены»; она откровенно скучала от одиночества и встретила его, как подобает настоящей хозяйке фермы: в рабочем халате, в сапогах, с ведрами с кормом. Но прежде чем уделить внимание мужу, не спеша вылила в корыто, вытерла руки и обняла пофински холодновато.

– Явился, гулеван! Ну, дали ссуду? Или отказали?

От стихов Рубцова ему казалось, что Татьяна, презрев «легендарные» отношения, вспорхнет ему на руки, обовьет шею, защебечет и заласкается. В конце концов, никто же не стоит в кустах и не подсматривает!

– Дали кредит под семьдесят процентов! – подыграл он. – Живем. Я голодный, корми меня, а не свой свинарник!

– А я сегодня тебя и не ждала! И не варила ничего. Думала, получишь деньги, так дня три еще погуляешь в городе.

– Некогда гулять. Как пчелы?

– Летают твои пчелы, да взятка пока нет.

– Ничего, будет взяток! – пообещал он и пошел в дом.

Вместо еды – а Георгий впрямь проголодался, – Татьяна поманила его в потаенную дверь комнаты, где стояла радиоаппаратура, и включила видеопросмотр. Без слов и комментариев.

Съемка была сделана микровидеокамерой, установленной внутри скотного двора. В инфракрасном излучении, дающем зеленый оттенок, отчетливо просматривалась человеческая фигура. Около минуты она таилась возле стены, затем пробралась к кормушкам, взобралась на перекладину и попыталась поднять доски потолка. Ничего не вышло. Спустилась, прокралась к двери, соединяющей дом и скотник, потянула, убедилась, что дверь заперта изнутри. Ушла к окну с выставленной рамой, выбралась наружу. Раму вставила с улицы. Тут же включилась наружная камера со следящим устройством за движущимся предметом. Человек приблизился к забору, ловко перескочил и направился по склону в сторону от дороги. С земли встал еще один, о чем-то поговорили с минуту и торопливо удалились по клеверному полю. Они пропали из виду, но камера не выключилась, поскольку в зоне ее действия оказалась свинья. Привыкшая жить в лесу, она обладала какими-то собачьими повадками, смотрела вслед ушедшим людям и слушала.