Ночная незнакомка - Брюссоло Серж - Страница 7

— Старик постепенно превратит вас в подопытного кролика, — пошутил парень. — Вообразите, он взял на себя все расходы по вашему содержанию в больнице. А все потому, что ему выгодно держать столь завидную пациентку возле себя и разбирать по косточкам ее черепушку. В конце концов он на вас сделает себе имя. А что вы думаете? Статьи, доклады, книги — вот она, настоящая слава!

— Вы преувеличиваете, — усмехнулась Джейн.

— Нет, я прав, — настаивал Шейн. — На самом деле, принуждая вас оставаться в больничной обстановке, он замедляет процесс вашего выздоровления, в то время как вам давно пора окунуться в реальную жизнь. Здесь, в полной изоляции от мира, ваша личность никогда не восстановится.

— Но куда же мне идти? Я ничего не умею делать, — заметила Джейн.

— Вы — художница! — горячо возразил Кристиан. — Я просмотрел вашу медицинскую карту. Когда вас привезли сюда, на ваших пальцах были обнаружены следы туши, а под ногтями — графитовая пыль, которая остается от угольного карандаша. Вы не пробовали рисовать?

В знак отрицания Джейн качнула головой. Она пыталась делать наброски и писать красками во время сеансов креативной терапии, но результаты были плачевными: пятилетний ребенок справился бы с заданием лучше. Кроме того, этот вид деятельности вызывал у нее непреодолимую скуку. Она поняла, что терпеть не может все, связанное с живописью: музеи, выставки и картинные галереи.

— Хочу попросить вас об одной услуге, — поддавшись внезапному порыву, произнесла Джейн.

— Какой? Я весь внимание.

— Нельзя ли получить одежду, которая была на мне в момент поступления в больницу?

На лице практиканта отразилось неудовольствие.

— Одежда находится в специальном хранилище, поскольку продолжается следствие. Она — своего рода вещественное доказательство. Но, надеюсь, мне нетрудно будет забрать ее на часок-другой, поскольку я в хороших отношениях с кладовщицей.

Лишнее уточнение. Со всем медперсоналом женского пола у Кристиана были неизменно хорошие отношения.

— Только прошу вас, не возлагайте больших надежд на старые шмотки, — предостерег молодой человек, шагая рядом с Джейн. — Полицейские уже обшарили их до последнего шва. Лучше подумайте о будущем. Свыкнитесь с мыслью, что отсюда все равно нужно уходить. Не оставайтесь в стеклянной колбе, иначе вы будете приговорены к роли вечного испытуемого, морской свинки. Вас задавят тестами, определяющими, какой ущерб нанесен вашему моральному облику и насколько быстро развивается в вас агрессивность, будут совать под нос кучу картинок, чтобы выявить характерные фантазмы. Результаты исследований подвергнут обработке электронной аппаратурой, подсчитают, выведут закономерности. Постепенно вы утратите все шансы вновь найти себя и построить нормальную жизнь. Неужели вам все это не осточертело?

— Согласна, — вздохнула Джейн. — Но куда же мне деваться?

— Попробуем что-нибудь придумать, — прошептал Шейн. — Посмотрим, нельзя ли пристроить вас в какой-нибудь реабилитационный центр. Там будет и крыша над головой, и посильная работа. Вы в конце концов начнете нормально общаться с людьми.

Кристиан продолжил рассуждения на эту тему, однако Джейн его больше не слушала: ей не терпелось поскорее увидеть одежду.

Вместе с практикантом молодая женщина спустилась в подвал, где в полутемном зале на металлических полках лежали сотни полиэтиленовых пакетов. Шейну пришлось пустить в ход все свое обаяние, чтобы получить у кладовщицы обычную картонную коробку с биркой, на которой значились имя и фамилия Джейн, номер медицинской карты и дата ее поступления в больницу.

— Дело в шляпе, — произнес парень, передавая коробку своей подопечной, — получите ваше хозяйство. Только не забудьте вернуть, когда все посмотрите, и помните мой совет: не ломайте голову над неразрешимыми загадками. Уверен, ваш скарб не вызовет никаких воспоминаний… но даже если нечто подобное и произойдет, не придавайте этому значения.

Быстрым шагом, так что халат за его спиной вздулся парусом, Кристиан стал удаляться по коридору, старательно изображая занятого человека.

С замирающим сердцем Джейн прижала коробку к груди. Вещи, находившиеся внутри, мягко перекатились, ударившись о нижнюю стенку. Что там? Одежда?

Обувь?

Толкнув дверь, молодая женщина вошла в каморку, где хранились моющие средства. Посреди кладовой стоял большой металлический стол, возле которого и устроилась Джейн, водрузив на него драгоценную коробку. Сердце сильно колотилось, но не от страха или тревоги, как можно было ожидать. Она скорее испытывала волнение, то приятное возбуждение, в котором к сладости примешивается стыд и которое способно вдребезги разбить опостылевшую рутину именно в тот момент, когда она становится непереносимой. Предательский голос нашептывает тогда: «Будь что будет. Чем хуже, тем лучше».

Держась обеими руками за бугристую крышку, Джейн открыла коробку. Внутри, за перегородками, лежали кое-как наваленные вещи, принадлежавшие ей в другой жизни. Она достала их и разложила на столе. Ее сразу разочаровал пастельно-нежный цвет блузки: поросячье-розовые и голубоватые тона, которые она ненавидела. Одежда примерной барышни, экономной хозяюшки без гроша в кармане. Вещи плохого покроя, несомненно, купленные на распродаже. Даже ткань показалась ей неприятной на ощупь. От жалких шмоток разило бедностью, забитостью; у их хозяйки, судя по всему, была одна цель: как можно меньше выделяться в толпе себе подобных. Нижнее белье ничуть не лучше: монашеское, если не сказать бесполое.

«Это не мое», — подумала Джейн. Странно, что ей в голову пришла такая мысль, но она была убеждена: эти вещи никак с ней не связаны. Убогое, некрасивое тряпье: нейлон, акрил. Такую одежду по вечерам стирают в раковине дрянного мотеля, а по ночам сушат над ванной. Она любила совсем другие, благородные ткани — натуральный шелк, изысканный альпак, дорогую шерсть. Конечно, ничего подобного Джейн не носила, с тех пор как однажды проснулась в больнице, но она это знала… чувствовала.

Затем Джейн осмотрела предметы, беспорядочно валявшиеся на дне коробки, всякие мелочи, вероятно, извлеченные из карманов. Измазанный в крови томик английской поэзии конца XIX века. Чтиво школьной учительницы! Она пробежала глазами книгу, но не смогла прочесть и десяти строк. Закладкой служила обертка от шоколадки с медовой начинкой — кондитерского изделия, к которому она питала отвращение. С удивлением Джейн обнаружила женскую прокладку в стерильной упаковке, в то время как она использовала только тампоны.

«Вещи не мои, — окончательно убедилась она. — Все это принадлежит кому-то другому».

Впервые со времени их разговора с доктором Круком Джейн вдруг осознала, что ее личность действительно изменилась. Если прежде она была скромной девицей, рядившейся в блузки тошнотворно-розового цвета, дурехой, смакующей слащавые стишки вприкуску с приторным шоколадом… то теперь она стала иной.

Джейн с легкостью отрекалась от такого прошлого, у нее не было ни малейшего желания воссоздавать образ девицы, ничем не выделявшейся из серой массы. Интуиция ей подсказывала, что она была рождена совсем для иного, для высоких скоростей жизни в промежутках между двумя умопомрачительными авиаполетами, двумя головокружительными поездками в спортивном автомобиле или двумя бокалами восхитительного французского шампанского.

Скомкав одежду и кое-как запихав ее обратно в коробку, она поспешила поскорее освободиться от груза воспоминаний.

Старина Крук, как выяснилось, был прав: ранение полностью трансформировало ее личность. Несколькими минутами раньше, заглядывая в коробку, Джейн надеялась, что ей откроется нечто сокровенное, высшая правда, но нашла лишь маскарадный костюм, вещи, которые она могла бы надеть, чтобы создать образ своего антипода.

Вернув кладовщице изъятую на время «единицу хранения», Джейн поспешила в свою комнату. Она не догадывалась, что через три часа и десять минут ее вновь попытаются убить.

ГЛАВА 3

Нападение на Джейн произошло ночью, после того как, в соответствии с местным распорядком, в палатах был выключен верхний свет и зажжены ночники. Незадолго до отбоя больным раздали лекарства, и Джейн приняла легкое снотворное, которое назначил ей врач. В отличие от многих других пациентов она никогда не испытывала беспокойства перед тем, как лечь в постель, ее сны чаще всего были приятными или несли в себе пленительную новизну. Сначала она записывала сновидения в заветный блокнот, чтобы потом рассказать их содержание своему психоаналитику, но тот умудрился давать им настолько вольное и примитивное толкование, что Джейн была разочарована и прекратила эту практику. Желание вырвать у нее признание, что, дескать, на самом деле она с трудом подавляет свои сексуальные желания и стремление переспать с лечащими врачами (стало быть, и с ним тоже!), превратилось у психоаналитика в навязчивую идею.