Тревожное ожидание - Брюс Жан - Страница 16

Во всем ему признаться? Опасно. Он может не понять, что она приносит его в жертву ради брата. А потом, он же уйдет... Он никогда не согласится остаться при подобных условиях...

Сердце Эстер ожесточилось. Она обожала брата. В ее маленьком мирке калеки он был всем: отцом и матерью, которые умерли; мужем, которого у нее никогда не было и не будет; ребенком, которого она хотела иметь... Всем.

Она не могла колебаться в выборе между Артуром и Стефаном. История с «летающими тарелками» и все прочее отступало на задний план перед опасностью, угрожавшей ее брату.

Борясь с ветром, замедлявшим ее шаг, она прошептала:

– Если нужно, я выдам им Менделя, чтобы спасти Артура.

И добавила для очистки совести:

– Но не раньше, чем через двое суток.

Она подошла к своему дому, казавшемуся таким мирным, хотя в нем прятался человек, на которого шла охота, человек, которому грозила смерть.

Вдруг ей стало жалко его.

Эстер перешла улицу и увидела такси, остановившееся в двадцати метрах от нее.

Ее сердце сжалось. Только бы они не подъехали ближе. Из осторожности она не взяла с собой ключ, и, если Менцель не следит из окна, ей придется звонить.

Тогда они поймут, что в доме кто-то есть... и захотят узнать, кто...

С пересохшим горлом, задыхаясь, Эстер резко толкнула калитку. Это произвело очень незначительный шум... Ей показалось, что занавеска на окне гостиной дрогнула. Ее охватила тревога. «Как он неосторожен, – подумала она. – Если вижу я, могут увидеть и другие. Надо будет ему сказать...»

Эстер с трудом поднялась по четырем ступенькам крыльца, покопалась в кармане, ища несуществующий ключ, и встала так, чтобы закрыть собой замок от возможного наблюдателя.

Дверь открылась.

Она инстинктивно придержала ее, но Менцель спрятался в коридоре. Она переступила порог, закрыла дверь и улыбнулась ему:

– Не очень скучали?

– Нет.

Он казался очень веселым. Эстер сделала шаг в сторону, давая ему возможность запереть дверь, и поразилась тому, как он изменился.

Вымытый, свежевыбритый, редкие волосы тщательно причесаны; чистая рубашка, почти нормальный галстук, выглаженный костюм... Начищенные ботинки!

– Черт! – сказала она, искренне тронутая. – Это ради меня вы так старались?

Менцель смутился:

– Э... Да... Нет... То есть...

Она засмеялась:

– Вы думали, что за вами явится посол собственной персоной?

Он густо покраснел и признался:

– Я хотел, чтобы вы сохранили обо мне не слишком неприятное воспоминание...

Эстер развязала пояс своего блестящего от воды плаща. Он помог его снять, повесил мокрую шляпу, которую она ему протянула.

– Поднимитесь, пожалуйста, в мою комнату за тапочками, – прошептала она. – Боюсь, я промочила ноги...

Он очень хотел узнать, какие новости она принесла, но боялся обидеть ее, проявив нетерпение, в то время как она могла простудиться из-за мокрых ног.

Он поднялся бегом, вошел в комнату и замер, охваченный необъяснимым смущением. Здесь она спала, здесь раздевалась... Это зеркало знало о ней все...

Чудесный голос вернул его в реальность:

– Вы нашли их? Они должны быть возле туалетного столика.

Там они и стояли. Он взял их и быстро спустился. Эстер прошла в гостиную, тяжело опустилась на диван и попросила его снять с нее ботинки. Он встал перед ней на колени и развязал шнурок на первом, когда Эстер объявила несколько резковато:

– У меня для вас нет ничего утешительного.

Его руки замерли на мокром ботинке.

– А я думал...

Менцель поднял глаза. Она отвернулась, недовольная, что приходится врать.

– Мне очень жаль, – прошептала она. И тут же поправилась: – Еще ничего не потеряно. Просто они мне не поверили. Подумали, что я сумасшедшая. Я оставила им свой адрес... Они сказали, что наведут справки и дадут мне ответ через двое суток.

– Через двое суток...

Он снял ботинок, поставил его на кирпичи перед огнем камина и взялся за другой.

– Вы видели самого поверенного в делах?

Эстер с трудом проглотила слюну.

– Нет, его, кажется, не было на месте. Я видела секретаря, очень вежливого, но очень скептичного. Они боятся, что это ловушка... не хотят оказаться в смешном положении, ухватившись за ваше предложение, которое может таить в себе подвох...

Он снова посмотрел на нее, не скрывая удивления:

– Какой подвох?

Она ответила несколько суховато:

– Это легко понять. Допустим, вы служите русским, а американцы примут вашу историю за чистую монету и...

Мендель рассмеялся обезоруживающим смехом.

– Это несерьезно, – сказал он.

Эстер вздрогнула. Когда она выдумывала по необходимости свою дурацкую историю, у нее мелькнуло подозрение, что, может быть, она коснулась правды, сама того не зная.

Глупо.

Достаточно посмотреть на его лицо остановившегося в развитии ребенка, на наивные глаза... на то, как он краснеет. Он даже ногти грызет! Может, он до сих пор писается в постель?

Эстер фыркнула. Нет, это уж слишком!

– Что с вами?

Она попыталась объяснить:

– Вы развязываете шнурок так, будто делаете это впервые в жизни!

Он опять покраснел. Да, он действительно впервые в жизни расшнуровал ботинок на ноге женщины. Он неловко дернул рукой и затянул узел.

– Это из-за вас! – буркнул Менцель. – Из-за ваших постоянных насмешек!

У него был по-настоящему несчастный вид. Она ласково погладила его по голове.

– Простите меня, Стефан...

Он снял наконец ботинок и заметил:

– У вас промокли чулки.

– Я их сниму. Принесите мне, пожалуйста, полотенце из ванной.

Стефан встал и вышел. Ему показалось странным, что она до сих пор ничего не сказала о своем брате. А нерешительность американских властей удивляла. Ведь Франц Халлейн уверял его, что они в курсе и готовы взять его под свою защиту... Странно.

Он нашел полотенце.

А если Эстер ему врет? Если она не ходила в американскую миссию?

Он сморщился, осуждая себя, прошел в прихожую и остановился у двери в гостиную.

Высоко задрав юбку, Эстер снимала второй чулок. Она не видела его, и Менцель воспользовался случаем, чтобы посмотреть всего несколько секунд, не больше, а потом отступил.

– Можно войти?

– Одну секунду... Можете.

Она опустила подол юбки. Он снова встал перед ней на колени и стал вытирать ее ноги. В отличие от большинства женщин она имела красивые ступни... Менцель чуть было не сказал ей об этом, но спросил о другом:

– А что ваш брат?

Она снова соврала:

– Он звонил в агентство. Он жив и здоров, но ему пришлось уехать на двое суток...

Эстер прикусила губу, злясь на себя, что не сказала: «На три дня». А если он сопоставит? А почему, собственно, он должен сопоставлять?

Она немного деланно засмеялась и добавила:

– Вы обречены провести эти два дня наедине со мной! К счастью, я вам доверяю... Но все-таки вам не следует показываться...

Менцель проголодался и сказал вслух:

– Нам особо нечем пообедать.

Она посмотрела, как он надевает ей на ноги тапочки, и возразила:

– Я сделала все необходимое. Скоро должен прийти рассыльный.

Именно в этот момент в дверь позвонили.

Три длинных, четыре коротких.

Она испугалась:

– Быстро спускайтесь в погреб. Дверь за лестницей...

Он встал и вышел из комнаты на цыпочках.

11

Юбер Бониссор де Ла Бат снял колпачок с ручки, бросил незаметный взгляд на грума, ждавшего, чтобы взять его багаж, и стал заполнять карточку на бланке «Эксельсиор Паласа».

"Гарри Брассел, родился 22 марта 1917 года в Филадельфии, проживает в Нью-Йорке, Пятая авеню, 32, президент-генеральный директор "Брассел Кемпт энд К «, гражданин США, цель приезда в Триест – бизнес».

«Во всем этом нет ни слова правды, – подумал он, подписываясь, – но какое это имеет значение?» Он уже давно знал, что у каждого своя правда...