Книга Лунной Ночи - Дуэйн Диана - Страница 15

Рхиоу одним когтем потянула струну-«ствол». Струна замерцала: она проверяла полномочия Рхиоу, поскольку доступ в эту часть структуры был разрешен немногим.

Рхиоу продолжала удерживать струну. Энергия хлынула по когтю в лапу и дальше – начался поиск разрешения, дарованного Рхиоу Высшими Силами. Оно скоро нашлось вместе с собственным воспоминанием Рхиоу о принесенной клятве: магические силы видели их как смешение огня жизни и огня мысли в мозгу Рхиоу. Все было в порядке, и обжигающее прикосновение магии, покинув тело кошки, переместилось на сеть струн, образующую ворота. Занавес снова замерцал и принял вогнутую форму; затем повисшая в воздухе сфера раскрылась.

Теплый зеленый полумрак, переходящий в мягкие бурые тона, золотые солнечные лучи, местами пронизывающие тень… И запах… Рхиоу не стала медлить; одним прыжком она преодолела пространство ворот и взмахом хвоста закрыла их за собой.

Ее лапы коснулись мха, пружинящего, густого. Рхиоу приземлилась бесшумно, но тяжело, как всегда, забыв об ожидающей ее перемене до того момента, когда она совершилась, и тут же, тоже как всегда, поразившись тому, что до сих пор могла выносить свое прежнее состояние – жизнь в теле, которое даже среди Народа считалось совсем небольшим. Рхиоу подняла лапу, которой только что хватала управляющую воротами струну. Лапа стала в десять раз больше, каждый коготь в длину был теперь не меньше дюйма; отпечаток в мягком мху в ширину не уступал величине кисти человеческой руки. Рхиоу бросила недоверчивый взгляд через плечо, чтобы удостовериться: цвет ее меха не изменился. Да, она по-прежнему была черной, как ночь; перемену еще и в этом ей было бы трудно вынести.

Рхиоу стояла среди высоких, как колонны, коричневых стволов с грубой корой; высоко над ее головой переплетались ветви с растопыренными во все стороны, подобно пальцам руки эххифа, кисточками игл. Сквозь сплошной полог солнца видно не было, хотя кое-где вдали просветы позволяли пробиваться узким лучам; солнечный свет лужицами растекался по рыжему ковру опавшей хвои. Рхиоу направилась туда, где деревья росли реже; там более яркое голубоватое освещение и шелестящий ветвями ветерок сулили прохладу.

Через несколько минут заросли кончились, и Рхиоу оказалась на поросшем мхом скальном выступе. Возвышенность позволяла окинуть взглядом широкую панораму девственного мира. Рхиоу сделала глубокий вдох. Свежесть, которую нес ветер, колеблющий вершины деревьев, ничем не напоминала атмосферу Нью-Йорка: Рхиоу дышала воздухом юного мира, полным легкого чистого привкуса соли. В синем безоблачном небе солнце стояло уже довольно низко: день клонился к вечеру. Предзакатное сияние золотило бесконечные раскинувшиеся вокруг зеленые холмы.

Здесь стояло лето. Лето стояло здесь всегда. Солнце мягко согревало шкуру Рхиоу; ей хотелось понежиться в этих ласковых лучах. Теплый ветерок приносил сюда запах соли и водорослей от раскинувшегося на востоке океана, переливающегося золотыми отблесками. Всюду вокруг, кроме редких утесов вроде того, на котором стояла Рхиоу, расстилалась пышная зелень субтропического леса. Мир был первозданным – его еще не изменили колебания магнитных полей, перемещение полюсов, климатические катаклизмы. Был ли это тот же самый мир – точнее, его далекий предок, – что и собственный мир Рхиоу, или параллельная вселенная, расположенная ближе к центру мироздания, Рхиоу не знала; она полагала, что и никто точно не мог бы сказать. Разницы, впрочем, это не составляло. Значение имело другое: здесь были корни ее мира, его основа. Здесь царили единство и простота; суша еще не разделилась на материки, от океана до океана простиралась теплая зеленая пелена лесов и травянистых равнин. Тишину нарушал лишь шелест ветра в ветвях деревьев да редкий далекий хриплый рык: один из родичей Рхиоу, могучий хищник этого древнего мира, выкрикивал свое имя или имя своей жертвы.

Услышав угрожающее рычание, Рхиоу поежилась, но тут же сама над собой посмеялась. Предками Народа были львы и саблезубые тигры, населяющие здешние густые леса; возможно, впрочем, что Народ по доброй воле отказался от размера и силы ради других достоинств. Как бы то ни было, когда кто-то из Народа теперь являлся сюда, размер его тела соответствовал величине души, отражая мощь, которой обладали кошки в древние времена. Рефлексы могли заставлять Рхиоу опасаться встречи с кем-то из населяющих этот мир хищников, но размером и силой она им не уступала.

Рхиоу оглядела окрестности. Примерно на полмили ниже и в миле к востоку от той скалы, на которой она стояла, Река падала с высоты величественным водопадом, который заставил бы, подумала Рхиоу, мучиться завистью современные ей речушки, такие, как Миссисипи или Янцзы. В ее собственном времени и мире Река превратилась в Гудзон, древний, широкий, спокойный. Сейчас же она обрушивалась стеной воды в полмили шириной с обрыва, которому в будущем предстояло стать континентальным шельфом. Рев падающей с высоты полутора миль воды был оглушающим. Пена кипела в гигантском котле у подножия обрыва; им начиналась цепь порогов и перекатов в пробитом Рекой каньоне, ведущем к туманному морю. Облако брызг, на которые разбивался поток при падении, было таким огромным, что постоянно висящая в нем радуга шириной не уступала острову Манхэттен.

Острову Манхэттен… Рхиоу оглянулась на север, и взгляд ее устремился вверх. Бесконечным векам предстояло изменить ландшафт, дрейф континентов должен был разорвать сушу на части. Куски земной коры выпячивались вверх, уходили вниз, становились морским дном, но на протяжении всех геологических эпох одна гора на побережье не сдавалась. Ее мощное основание, базальтовая глыба в десять квадратных миль сотрясалось землетрясениями, накренялась при образовании Северной Америки, вокруг нее громоздили валуны и гальку наступающие ледники, ее захлестывали воды таявших полярных ледяных шапок. В том мире, где сейчас находилась Рхиоу, ничего этого еще не случилось. И даже когда случится, жители Нью-Йорка будут помнить – не зная источника своих воспоминаний – и называть это место Скалой.

Рхиоу продолжала смотреть вверх. Она находилась совсем близко от подножия Горы и потому не могла видеть ее вершины. Невозможно было определить высоту этой великанши. Ее склоны, покрытые лесом, уходили ввысь, как стены, подпирающие небо на севере. Росшие здесь деревья со светлой корой, гиганты в несколько сотен футов обхватом, стали прародителями тех лесов, что покрывали равнину. Стройными рядами уходили они вверх по склонам, пока не сливались вдали в зеленое облако. Из этого облака там, где каменный пик начинал сужаться, вырывалась как бы стрела, ясно различимая даже на таком расстоянии: Дерево, самое древнее из всех и, как гласила легенда, самое первое.

Рхиоу с благоговением взирала на Дерево. Кто знает, возможно, когда-нибудь у нее появится время взобраться на Гору и взглянуть на эти ветви, посидеть в их тени, прислушаться к голосам, которые, если верить сказаниям, доносятся из великого зеленого безмолвия. Но не сейчас, а скорее всего и не в этой жизни; разве что, если повезет дойти до таких пределов в девятой жизни… И так находиться здесь было для Рхиоу опасно: никто не мог безнаказанно надолго покидать собственное время и пространство.

Впрочем, сейчас Рхиоу могла позволить себе насладиться видом Дерева и древнего Манхэттена – живой реальности, которой закованный в сталь и бетон остров ее мира служил всего лишь призрачным механическим отражением. То ли высокомерие, то ли какое-то смутное желание заставляло эххифов строить небоскребы, строить, не понимая, почему никакой результат не утоляет честолюбия, не осознавая, какое воспоминание они стремятся вновь вызвать к жизни. Эххифы пришли сюда недавно, они были еще совсем юным видом, когда мир изменился и холод и камень вытеснили тепло и изобилие тропического леса. В этом, конечно, была вина Одинокой Силы. Лишь самые древние легенды эххифов туманно говорили о трагически ошибочном выборе, сделанном в древности, о печали по безвозвратно утраченному, о Дереве…