Волк в овечьем стаде - Брэндон Джей - Страница 49

— И что это был за фильм?

Она скривилась.

— «Привидение и миссис Мьюир». И тут появился ты, сам похожий на привидение.

Я опустился на стул.

— Я плохо спал.

Она посмотрела на меня с нежностью.

— Выкладывай свои проблемы. Даю тебе минуту и сорок восемь секунд.

Я не стал терять время.

— Я хотел спросить тебя об эффективности твоего метода. — Я обвел жестом кабинет. — Возьмем, к примеру, Томми. Ты думаешь, что сможешь вернуть его жизнь в привычное русло, помочь ему стать нормальным?

Она даже не стала поправлять меня. Лишь сказала:

— Психиатрия не предсказывает будущее. Я знаю, что могу помочь Томми. Не знаю насколько.

— А если вовремя не вмешаться? Что будет по прошествии многих лет? Ему можно помочь?

Дженет стряхнула усталость, только темные круги под глазами выдавали плохое самочувствие.

— Сколько лет?

— Сорокалетний мужчина, которого изнасиловали в детстве и который сам насиловал детей в течение двадцати лет, может, даже больше!

Дженет внимательно смотрела на меня, впитывая каждую деталь и оценивая ее. Она поняла, что я говорю не отвлеченно.

— Мужчина, который эксплуатировал свою власть над детьми и не задумывался над своим поведением вплоть до зрелого возраста… Не знаю. Если бы он захотел измениться…

— Что, если бы его заставили прийти к тебе на прием без его согласия на лечение?

Она посмотрела на меня. Мое замечание дало ей понять, что я осознаю важность этой детали. Через несколько секунд она глубоко вздохнула и сказала:

— А можно ли тебя заставить излечиться от сексуального влечения к женщинам?

Мы задавали друг другу вопросы, которые не требовали ответов. Я было начал:

— Но я…

— И не говори, что твоя ориентация нормальна, а его нет. Сексуальное влечение не признает условностей.

— Я не то собирался сказать. Я лишь хочу ему помочь.

Дженет снисходительно посмотрела на меня, как смотрит отец на четырехлетнего ребенка, изъявившего желание помочь ему припарковать машину.

— В твоем положении, — сказала она, — единственные, кому ты можешь помочь, — это такие, как Томми, чтобы они не стали новыми жертвами.

— Ты хочешь сказать: я обязан упрятать этого типа подальше, где он никому не причинит вреда? А если предположить, что мы говорим о Томми спустя двадцать лет?

Она имела дело с детьми и не утеряла детского восприятия мира. И все же она была мужественней меня. Дженет смерила меня долгим взглядом.

— Я бы сказала то же самое.

Она поднялась.

— Больше нет ни секунды. Приходи во время ленча, я куплю тебе бутерброд с тунцом.

Уходя, она потрепала меня по плечу, что подняло мне настроение.

Я думал о головоломке, которую она мне подкинула. Есть ли возможность избежать новых жертв? Я попытался представить их, но вместо этого передо мной возник мальчик по имени Остин, один в темноте, задающийся вопросом, все ли в доме спят, действительно ли он слышал шаги. Его ужас становится невыносимым, потому что ему некуда бежать. Он не может обратиться за защитой к своему отцу, потому что шаги в темноте, которые заставляют его содрогаться, принадлежат папе.

Трудно было вообразить Остина мальчиком. Преодолев свою болезненную беспомощность, он стал мужчиной, которому была нужна власть, чья жизнь подчинялась только этому желанию. Я не мог представить Остина в кабинете врача: полного раскаяния, желающего измениться, пытающегося заставить поверить в это и врача. Но за его слезами проглядывал все тот же человек, который будет управлять окружающими людьми доступным способом и который считает детей нацией, готовой к покорению.

Если кого-то и можно было винить, так это отца Остина, но и у него, возможно, было свое оправдание. Он был мертв, но причиненный им вред не ушел с ним. Боль живет долго после того, как исчезнет раздражитель, и подобно радиосигналу распространяется дальше.

Мне было жаль Остина и всех остальных, но не в моей власти было помочь ему. То, что он был жертвой, не объясняло его преступную суть. И я был единственным человеком, который мог пресечь его деяния. Если я этого не сделаю, если Остину удастся вывернуться из-под града моих ударов, он окончательно убедится в своей неуязвимости.

Глава 12

Я должен был поставить Элиота в известность. Был полдень, но в его офисе сообщили, что он уже ушел. Мэйми ответила утвердительно, он находился дома. Я сказал ей, что заеду.

Элиот и Мэйми жили в Олмос-Парке, старом, дорогом районе, но их роскошный дом не был самым шикарным. Это было каменное, одноэтажное строение без архитектурных изысков. В свое время, должно быть, им было тесновато с их тремя детьми. Теперь он походил на сказочный домик, окруженный ухоженными цветочными клумбами и венком из осенних листьев на двери, покрытый темным лаком. Элиот напоминал мне доброго гнома в расстегнутом жилете с трубкой во рту.

— Входи, входи, — сказал он, и Мэйми, проходя по коридору за его спиной, повторила приглашение.

— У меня всего несколько минут. Можно тебя?

Выйдя наружу, Элиот изменился в лице. Он оставил трубку и сосредоточился.

— Я уже сообщил его адвокату, но думаю, тебе тоже следует знать. Мы начинаем судебное заседание утром в понедельник.

Элиот подождал. Он посуровел.

— Я не могу рисковать, Элиот. Мои консультанты говорят, что такие, как Остин, не меняются. Он всегда будет угрозой для детей. Я не могу… пренебречь своими обязанностями, — хотел я сказать, но решил не уязвлять самолюбия Элиота.

— Он не виноват, — тихо произнес Элиот, ничего больше не добавив. Он говорил так, будто давал мне последний шанс. Я не воспользовался возможностью, но его тон лишил меня желания извиняться. Элиот попытался продолжить:

— Он был еще ребенком…

— Он уже не ребенок. Он взрослый мужчина и отвечает за свои поступки. Следует положить этому конец. Все не могут быть жертвами в этом деле. Кто-то должен нести ответственность.

Голос Элиота был тихим, но в нем ощущались стальные нотки.

— Я говорил тебе, что, по-моему, с помощью лечения…

— Лечение его не изменит. Он не хочет меняться, он хочет избежать наказания, и только. Он не мучит себя раскаянием.

Элиот больше не спорил. Я почувствовал себя опустошенным.

— Прости, Элиот.

— И ты меня прости, Марк.

Голос его звучал проникновенно. Он знал, что так будет. Я ждал его объяснений. Он не отводил от меня взгляда.

— Я согласился защищать его на суде, — сказал Элиот. Если бы он ударил меня, я бы и то не чувствовал себя таким уничтоженным. Не знаю, думал ли Элиот, что должен все объяснить мне, или выражение моего лица говорило само за себя.

— Остин попросил меня, и я согласился, — продолжал он. — Мне противно бороться против тебя. Я ненавижу саму мысль о том, как это будет выглядеть, как это навредит твоим шансам на выборах. Но я не могу бросить в беде этого парня. И еще одно, Марк. — Он схватил меня за рукав. — Он невиновен. Жаль, что не могу представить тебе доказательства, но…

Теперь мы были в разных лагерях.

Моя машина послушно ехала к Дворцу правосудия. Прибыв туда, я сразу же направился в кабинет Джека Пористера. Он и еще один следователь держали на коленях портативную игру. Когда я вошел, второй следователь развернулся и сделал вид, что занят бумагами, но Джек просто взглянул на меня, вскинув брови.

— Ты так и не выяснил, куда делся Крис Девис? — спросил я.

— Исчез с лица земли, — ответил Джек.

Или провалился сквозь землю. В прошлом Остина уже было одно мертвое тело. Он клялся, что не причастен к этому, но он привык давать зароки.

— Пошли кого-нибудь в школу Томми Олгрена, — сказал я. — Не жди, пока он выйдет из здания. Не хочу, чтобы он и на секунду оставался один.

— Уже сделано, — отрапортовал Джек.

Я уставился на него:

— Ты такой сообразительный?

— Скорее предусмотрительный. Я знал, что наши мысли совпадут.