Когда бессилен закон - Брэндон Джей - Страница 3

— И что же это за отягчающие обстоятельства?

Помощник судьи наклонился в мою сторону и с ядовитым сарказмом сказал:

— Она находится в госпитале, если хотите знать.

— Все они попадают в госпиталь, мистер помощник. Вы сами отвозите их туда. Оружие в деле, разумеется, не фигурирует?

Однако наш контакт осложнился. Он повернулся ко мне спиной, занявшись бумагами. Так и должно было случиться. Некоторые станут помогать мне из-за того, кем я являюсь, а некоторые повернутся спиной, словно я пытаюсь их запугать. Я надеялся, что количество тех, кто поможет мне, перетянет число тех, кто станет чинить препятствия.

Рядом с регистрационным отделом крутились два детектива. Я знал их в лицо, но подходить не стал. Тем не менее, как только помощник судьи положил конец нашей беседе, один из детективов сам подошел ко мне. Мы поздоровались за руку.

— Я не совсем был уверен, что это ваш, мистер Блэквелл. Вот уж никак не думал, что вам столько лет, чтобы иметь парня такого возраста.

Последнее не переставало удивлять и меня. Бывали дни, когда я сам не чувствовал себя взрослым.

— Весьма признателен вам за телефонный звонок, детектив. — Не называя детектива офицером, вы тем самым как бы понижаете его в звании. — Мое присутствие здесь немного уменьшило его потрясение.

Мы оба знали, что это не было обычной полицейской любезностью. Существовало немало способов, с помощью которых полицейские могли таскать вас туда-сюда, если вам случалось быть арестованным ночью. Разбирательство порою тянулось часами. Подозреваемого могли возить с места преступления к офису медэксперта и дальше, в полицейский участок, время от времени делая ему более или менее явные намеки, чтобы арестованный сам смог помочь себе, признавшись в совершенном преступлении. Зачастую в короткие и бессонные утренние часы, не видя перед собой ясности в вопросе о том, будет ли он обвинен или отпущен на свободу, подозреваемый действительно делал это. Всего каких-нибудь пару лет назад ночной судья имел право в три часа покинуть свое дежурство. Если вас регистрировали после этого срока, то до десяти часов утра уже никто не мог назначить вам суммы залога, и вам приходилось проводить ночь в камере, даже если вы оказывались настолько богаты, что были в состоянии выкупить из тюрьмы всех ее обитателей. Поразительно большое число арестованных, особенно тех, что были слишком крикливы или чем-то отвращали, достигали тюремных дверей лишь по истечении этой трехчасовой отметки. В настоящее время судьи находятся на дежурстве все двадцать четыре часа в сутки, но, как мне представляется, опытные полицейские умеют находить и иные способы обходить подобное препятствие.

Дэвид не был подвергнут ни одной из этих проволочек. Детективы доставили его в тюрьму и зарегистрировали в положенное время, а их звонок позволил мне с ним встретиться. Все это было сделано ради меня. И связало меня новыми обязательствами.

— Это было моим долгом, — сказал детектив.

Он сделал движение. Я не шевельнулся, чтобы вновь подать ему руку. Почти одновременно мы оба поняли, что отныне стали врагами.

— Теперь за все это вы разорвете меня на части, когда я появлюсь на свидетельском месте? — спросил он с напускной веселостью.

— Кто-то другой мог бы это сделать. Только не я.

Он невинно улыбнулся.

— Да я ничего об этом не знаю. Я только подобрал оставшиеся кусочки.

— Еще раз спасибо, — сказал я.

Он вернулся к своему напарнику, который стоял, разглядывая меня. Я кивнул и ему. Имена обоих я узнаю из следственного протокола, когда познакомлюсь с делом. Когда они уже вышли через заднюю дверь наружу, я осознал, что мы с этим детективом, собственно говоря, и словом не обмолвились о том преступлении, в котором обвинялся Дэвид. Он даже не упомянул об этом. Вовсе не из вежливости, я полагаю. Любой, кто дослужился в полиции до должности детектива, обычно далек от того, чтобы испытывать чувство смущения. Однако я предпочел бы знать некоторые детали. Имя той женщины, пострадала она или нет. Мне пришло в голову, что Дэвид мог бы вернуться домой раньше, чем она.

Кто она была? Я пожалел, что не могу взглянуть на ее снимок, по меньшей мере на то, как она в тот момент выглядела. Я представил ее взбешенной, выкрикивающей обвинения. Я надеялся, что она выглядит как женщина, которая была с презрением отвергнута и потому сделала ложное обвинение. Невероятно, чтобы Дэвид мог совершить что-то подобное. Он казался таким потрясенным, когда я в первый раз его здесь увидел, что больше был похож на жертву преступления, чем на преступника. Мой сын не мог кого-то изнасиловать. Прижать женщину к земле, угрожать ей с ножом к горлу — нет. Такую картину невозможно было представить. Но как он вообще мог оказаться жертвой такого обвинения? Где это случилось? Почему он очутился среди ночи на улице, где кто-то смог оклеветать его подобным образом? Он ведь должен был находиться дома, в безопасности.

Шорох, раздавшийся позади, привлек мое внимание. Ко мне приближался Дэвид. Костюм на нем сидел уже немного лучше. Шорох, который я услышал, был шелестом бумажной залоговой квитанции, которую Дэвид сжимал в руках. Тот же самый помощник шерифа, который увел его, следовал за ним, однако теперь отступил в сторону и отвернулся.

Дежурный ночной судья назначил залог в десять тысяч долларов.

— Я сказал ему, что ты здесь, — сообщил Дэвид. — Он просил передать тебе привет.

Дэвид произнес это с такой интонацией, словно Генри Гутьерес сделал ему послабление, хотя в Сан-Антонио десять тысяч долларов являлись обычной залоговой суммой при совершении уголовного преступления. У судьи была только одна минута на то, чтобы принять решение, и он сделал то же самое, что сделал бы и я, — отнесся к Дэвиду точно так же, как и к любому другому.

Мои собственные бумаги были наготове, уже подписанные поручителем. Оказалось несложным принять решение и пойти именно этим путем, а не обращаться к адвокату-защитнику или к судье. Поручитель как раз и занимался тем, что выдавал залоговые обязательства. Это вовсе не походило на то, будто кто-то оказывает мне особую услугу из-за того, кем я являюсь. Я уже решил завершить эти незначащие части дела абсолютно честно, в надежде на то, что это поможет мне пройти через все, что мне еще предстояло вынести, чтобы увидеть Дэвида оправданным.

Канцелярская работа была завершена, Дэвид казался таким же свободным, как и я. Он со всем пылом отдался этой иллюзии. Даже дышать начал намного глубже, как только мы вышли на свежий ночной воздух. Мне была знакома подобная реакция. Через несколько минут он, вероятнее всего, начнет клевать носом. Стоит ему добраться до подушки, и все случившееся покажется ему дурным сном.

— Спасибо, па!

Очень коротко Дэвид пожал мне руку. Опасность теперь угрожала ему не настолько, чтобы он нуждался в объятиях.

Мы сели в машину, и я выехал со стоянки. Дэвид включил обогреватель. Целую минуту гул теплого воздуха был единственным звуком в салоне. Я уже стал думать, что Дэвид и не собирается ничего рассказывать. Мне хотелось, чтобы он сам заговорил, так ему было бы легче, но он не сделал этого.

— Что случилось, Дэвид?

На какой-то момент я проделал обратный путь во времени. Дэвид попал в беду, и мне предстояло спасать его, одновременно решая, что с ним делать дальше. Он разбил автомобиль, он задержался на улице слишком поздно. Но ничего подобного никогда не случалось. Я спасал Дэвида впервые в его жизни.

— Я сам не понимаю этого, — сказал он.

Дэвид смотрел прямо перед собой в ветровое стекло, будто что-то заметил впереди на дороге, только никак не мог разобрать, что именно.

Я кивнул.

— Расскажи мне.

Он начал говорить так, словно целую вечность пробыл в заключении и лишь теперь получил возможность рассказать свою историю. Я слушал его с минуту, затем съехал на обочину и остановился. Дэвид посмотрел на меня с удивлением.

— Послушай, Дэвид. Отныне я представляю тебя. Все, что ты доверишь мне, никуда дальше не пойдет. Так расскажи мне обо всем, пока это свежо в твоей памяти. Абсолютно обо всем. Не бойся, это никак не сможет повредить тебе.