Песнь хлыста - Брэнд Макс - Страница 28

Поклонившись ей, Халиска сказал:

— Упаси меня Господь от хвастовства, сеньорита, но я жду не дождусь того дня, когда встречусь с Эль-Кидом один на один! Я, Бенито Халиска, был бы счастлив такому случаю!

— О, да вы отважный человек! — восхитилась Доротея, приближалась к пленнику. — Я должна хоть что-то сделать для этого несчастного. Понимаете, в этом месяце я еще не совершала добрых дел. Вы же знаете, что священники уверяют, будто наши добрые поступки откроют нам путь на небеса.

Сказав это, она тихонько засмеялась, а жандарм вместе с охранниками принялись громко хохотать, по достоинству оценив истинно мексиканский юмор сеньориты Леррас.

И вот она, знатная дама, опустилась на колени рядом с избитым бандитом. На это и в самом деле стоило посмотреть. Свет от керосиновой лампы освещал рубцы, оставленные хлыстом, еще не засохшая кровь поблескивала в нем свежим лаком.

Халиска поднял руку, знаком велев товарищам отойти в дальний конец стойла.

А Доротея принялась осторожно втирать в раны пленника целебную мазь.

— Рубрис, — шепнула она, — скажите, как мне помочь вам бежать?

— Никак, — не переставая стонать, ответил тот. — Разве что перепилите цепи своим дыханием.

— Помогает вам мазь?

— Моей плоти стало легче. Но кто вы?

— Я друг Эль-Кида.

— Он еще придет, чтобы отомстить этим собакам! Будьте уверены, он раздавит их всех… А вы служите в доме Лерраса?

— Я дочь хозяина, Рубрис.

Судорога пробежала по всему телу бандита.

— Неужели? — пробормотал он. — Нет, этого не может быть! Неужели вы сеньорита Доротея?

Девушка продолжала смазывать его раны, потом взяла мягкого корпия и приложила к ним.

— Так лучше, Рубрис? — тихо спросила она.

— Вознагради вас Господь! Но как вы узнали мое имя?

— Я видела, как вы посмотрели на моего отца перед тем, как упали на колени, и все поняла. Я все поняла, Рубрис!

— Да благословит вас Господь, сеньорита! Если я выживу, то пусть он удержит мою руку от убийства. Пусть Господь поможет мне забыть, как я причитал и умолял о пощаде, а потом валялся как свинья в грязи и вопил, словно побитая собака!

— Что он там бормочет? — полюбопытствовал Халиска, слегка повышая голос.

— Говорит, что скоро умрет, и просит позвать священника. Говорит, что он не Рубрис, и умоляет, чтобы его больше не мучили. Он уже готов умереть. — Доротея встала и звонко рассмеялась. — Какой позор, что Господь дозволяет подобным трусливым тварям дышать одним воздухом с отважными мексиканцами вроде вас!

Глава 20

Телеграмма, полученная полковником Кайасом, была краткой, емкой и предельно ясной; в ней говорилось: «Кажется, я схватил Рубриса. Не могли бы вы приехать для опознания? Везти его к вам опасно, поскольку не исключена возможность его освобождения товарищами. Здесь его держать надежней».

Полковник Кайас вспомнил, что давно уже нуждался в небольшом отдыхе, и отбил ответ, что прибудет так скоро, как только позволит железнодорожное сообщение.

Ему действительно давно пора было отдохнуть, поскольку он слишком уж рьяно относился к своим обязанностям. Звание полковника было получено им не путем интриг или благодаря знатному происхождению, а исключительно вследствие безупречной репутации неутомимого вояки. И когда полковнику предложили награду, то вместо положенного генеральского чина Кайас попросил пост, о котором давно мечтал, — должность начальника тюрьмы.

Он стремился занять это место, потому что сам когда-то побывал в заключении. После этого многие годы выбеленные солнцем тюремные стены казались ему символом власти над другими, и он жаждал подчинить их себе.

К тому же Кайас знал многое из того, о чем ни сном ни духом не ведало тюремное начальство. Ему была известна система связи, с помощью которой заключенные передавали друг другу послания, замышляли побеги или просто ободряли добрым словом одиноких, павших духом узников.

А еще он умел добиваться наилучшего результата, применяя порку кнутом. Когда заключенного приговаривали к наказанию дюжиной ударов, то он считал, что лучше не отпускать ему их все разом, потому что сильный духом человек мог собрать в кулак всю свою волю к назначенному сроку и стойко перенести порку. Но если его вытаскивали из камеры утром, затем среди дня, а потом еще и в полночь — в зависимости от прихоти начальника тюрьмы, — то страх начинал одерживать над ним верх, не оставляя ни днем ни ночью, пробирая до самых костей.

А то, что страх — самый жестокий палач, полковник Кайас знал лучше других.

Довольно скоро полковник пришел к выводу, что глупо тратить на питание заключенных все деньги, выделяемые правительством. Чтобы они не передохли с голоду, вполне хватит бобов с черствым хлебом, и незачем баловать их разносолами.

Сбереженные таким образом деньги Кайас преспокойно клал в свой карман. Так он купил себе дом. Он доказал, что недаром занимает свое место и является достойным представителем своей профессии.

После того как Кайас занял пост начальника тюрьмы, из нее никто больше не пытался бежать. Мертвая тишина ядовитым туманом окутывала все его владения; даже охрана старалась ступать как можно осторожнее. Доносчики и провокаторы из кожи вон лезли, стараясь раздобыть информацию о злоумышленниках, но вскоре выяснилось, что им тут нечего делать. Люди не доверяли друг другу. Даже друзья, просидевшие вместе за решеткой не один год, смотрели друг на друга с подозрением. Всем казалось, что начальник тюрьмы не кто иной, как сам дьявол, умеющий читать чужие мысли.

Теперь над тюремными стенами царила тишина, нарушаемая разве что дикими воплями тронувшегося умом узника из какой-нибудь одиночки. Такое случалось обычно под утро, часа в три, когда тело и дух слабеют и повсюду властвует дьявол.

Возможно, именно по этой причине полковник имел обыкновение совершать обход на рассвете. Когда начиналась эта безумная музыка, он останавливался, скалил в улыбке зубы и, затаив дыхание, слушал. Он не раз говорил, что эти вопли напоминают ему вой дрессированных волков.

Итак, полковник Кайас являлся владыкой высоченных тюремных стен, обладал завидным капиталом и был полноправным хозяином каждого, кто попадал под его начало. Государство им было довольно. Публика с восхищением взирала на его жесткое лицо с горящими орлиными глазами, а его репутация незаменимого служаки росла с каждым годом.

Однако в глубине души у Кайаса по-прежнему лежал тяжкий камень, не дававший затихнуть его служебному рвению. За столько лет полковник так и не смог забыть, что когда-то давно побывал в плену у знаменитого злодея Рубриса, откуда благополучно бежал без посторонней помощи.

История эта случилась очень давно, однако люди до сих пор помнили о ней. И вот теперь выходило так, что из-за этого самого Рубриса полковник устроил себе краткосрочный отпуск.

Прихватив двоих адъютантов, он сел в поезд.

Состав состоял всего из трех вагонов. Полковник велел очистить один из них от пассажиров и занял его целиком. Так он мог, не стесняя себя ничем, расположиться со всеми удобствами и наслаждаться своим превосходством. Сам Кайас происходил из простых пеонов, но ему удалось выбиться в люди — потому что, как он считал, Господь выделяет умных людей и возвышает их над прочими смертными. Полковник не уставал твердить себе это каждое утро, облачаясь в китель, увешанный тяжелыми медалями. Он и сейчас повторил про себя эти слова, положив руку на эфес сабли.

Словом, полковник совершал вояж с полным комфортом и в самом безмятежном расположении духа, пока поезд, приближаясь к станции назначения, не сбавил ход на крутом подъеме и не раздался крик одного из охранников. Оказалось, какой-то оборванец догнал состав и вскочил в него. О происшествии было немедленно доложено Кайасу.

Усмехнувшись, он велел привести наглеца.

Им оказался высокий мужчина с длинными, черными волосами, загорелым лицом и ярко-синими глазами, что в Мексике встречается довольно редко.