Остаться в живых - Брэнд Макс - Страница 18

Меня обыскали и отняли револьвер. Помню, как шериф, осмотрев его, похвалил меня за содержание оружия в образцовом порядке.

— Хороший кольт прослужит мужчине всю жизнь, если за ним как следует ухаживать, — сказал Мэйс. — Но молодые в основном таскают оружие только для красоты и позволяют ржавчине сглодать его изнутри, а сами за год не могут научиться попасть в стену сарая. Но кольт, который сейчас у меня в руках, я назвал бы трудягой, рабочей лошадкой. Этот револьвер весь день наготове, да и по ночам не смыкает глаз, ожидая момента, когда его попросят высказаться.

Я помню, как слушал этот монолог сквозь густой туман в голове, а потом шериф отвел меня в камеру и запер дверь. Там я сразу же почувствовал такую страшную усталость, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Я будто подкошенный рухнул на койку, а Лорен Мэйс, задержавшись еще на мгновение у решетки, сказал:

— Желаю удачи, малыш. Друзья Бобби Мид — мои друзья. Спокойной ночи.

И действительно, ночь у меня прошла-таки спокойно — без снов, без метаний в постели. А утром я со вздохом проснулся от того, что услышал голос (как мне показалось, нашего повара), кричавший:

— Вставай! Подъем!

Но нет, это был не повар. Кричал какой-то прохожий на улице.

На завтрак я получил бекон, яйца, оладьи из муки грубого помола, черную патоку и кофе — сколько влезет. А на десерт дали апельсин.

Меня даже разобрало любопытство.

— Послушай, Джордж, если ты так замечательно кормишь здешних постояльцев, то, хотел бы я знать, почему все горожане не стремятся попасть в тюрьму? — спросил я негра, который принес завтрак.

— У нас тут бывает много всякого народу, мистер, — ответил он, — но редко кого кормят так хорошо, как вас. Сюда их посадили не за то же самое…

Я понял, что он имеет в виду. Обвиняемые в убийстве имели кое-какие мелкие привилегии, как будто закон хотел немного скрасить оставшиеся им считанные дни. Я вспомнил, что тем, кого перед казнью отправляли в камеру смертников, когда-то позволялось удовлетворить последнее желание.

Но даже столь мрачный намек Джорджа не испортил мне аппетита, потому что, когда наступило утро и кофе прояснил мозги, прогнав остатки вчерашней усталости, я мог четко и подробно вспомнить все случившееся накануне и подвести итог.

По моим представлениям (а их, я мог поклясться, должен был разделить всякий здравомыслящий обитатель штата), я не совершил ничего противозаконного. Друг, попав в беду, попросил меня о помощи. Я пошел с ним. Двое пригласивших его сюда парней, по сути дела, загнали нас в угол. Защищаясь, я убил одного из них.

А что касается клеветнических показаний Реджинальда Ченнинга Картера — что ж, при ярком свете дня этот тип наверняка не посмеет открыть рот и повторить такую наглую ложь!

К тому же за мной стояло все богатство поместья Порсонов — уж они-то, бесспорно, в состоянии нанять мне лучшего адвоката. Так к чему беспокоиться о наказании? О нет, тюрьма станет для меня чем-то вроде санатория. А когда я выйду отсюда, все конечно же будут относиться ко мне с большим уважением, чем раньше, — после всех этих событий я вырасту в их глазах. Не исключено, что старик Порсон даже сделает меня одним из управляющих ранчо, а то и поможет обзавестись маленьким клочком земли, о котором я так давно грезил. Это позволит мне стать хоть и мелким, но все-таки скотовладельцем с собственным клеймом.

Я просто сойду с ума от счастья, когда увижу, как мое личное тавро впервые появится на боку моего собственного теленка. И чуть ли не полдня я размышлял, какую форму выбрать для своего клейма!

И вот, сидя с тюрьме, я чувствовал себя вполне довольным жизнью и судьбой. Только мысль об убитом мною человеке возвращалась снова и снова, и тогда ужасные тьма и холод охватывали душу и тело. В такие минуты я отчетливо осознавал, что именно я, Нельсон Грэй, собственноручно лишил жизни человеческое существо!

В тот день произошло несколько важных событий.

Первым из них стал визит репортера «Вечернего вестника». Точнее, и репортера, и главного редактора в одном лице. Этот господин, с физиономией, похожей на мордочку хорька и бегающими, непрестанно помаргивающими глазками-бусинками, явился во всеоружии — прихватив целый набор остро заточенных, готовых к работе карандашей.

Он хотел знать обо мне все: и что я чувствую, впервые убив человека, и сколько часов я тратил каждый день, тренируясь в стрельбе из револьвера, и были ли до меня убийцы среди членов моей семьи и тому подобный вздор. Я ответил, что не хочу ничего о себе рассказывать, что я не бандит, что в моей семье головорезов отродясь не бывало и все, о чем я мечтаю в этой жизни, — трудиться не покладая рук, разводить скот и обзавестись собственным тавром.

Газетчик терпеливо выслушал меня, а затем сказал, что получил массу удовольствия от моего рассказа, но было бы лучше, если бы я выложил всю правду, поскольку случай мой безнадежен — все против меня. А коли я расскажу ему всю историю целиком, в красках и мельчайших подробностях, он изложит ее таким образом, что статью перепечатают газеты и западных, и восточных штатов, городок, дабы присутствовать на судебном разбирательстве, наводнят самые знаменитые репортеры, а я стану фигурой национального масштаба. В противном же случае меня просто повесят и никто об этом не узнает.

Я полюбопытствовал, почему он считает мое дело безнадежным. Журналист на пальцах объяснил мне всю безвыходность ситуации. Итак, я специально прибыл в Кэтхилл, чтобы участвовать в разборке со стрельбой, — так ведь? Здесь я целенаправленно и терпеливо дожидался своего противника. Когда Экер явился, я сразу подошел к нему. Кроме того, есть свидетель, видевший, что я выстрелил в Джоша Экера прежде, чем он успел достать револьвер!

Все это, вместе взятое, не оставляло ни тени надежды!

Да уж, голова у меня просто кругом пошла, когда я услышал подобное толкование своих поступков! Я тут же вспомнил гнусную и отталкивающую, как у вурдалака, физиономию Реджинальда Ченнинга Картера. Вся цепь выдвинутых против меня обвинений рухнула бы, будь из нее изъято это одно-единственное звено! Но такому талантливому лжецу и искушенному оратору ничто не доставит большего удовольствия, чем выступление на суде в роли основного свидетеля. Ни один адвокат не сумеет нарушить плавного течения его разглагольствований.

Да, видимо, добиться, чтобы меня вздернули повыше, Картеру будет не сложнее, чем запустить в небеса воздушного змея!

Я лаконично бросил представителю «Вечернего вестника», что мне нечего сказать, но есть о чем поразмыслить. Он медленно поднялся со стула:

— Значит, вы хотите разговаривать только с парнями из солидных газет больших городов? Я правильно понял? Дело ваше, но хочу предупредить вас, Грэй: в этом городе, повесить человека или освободить, решает общественное мнение!

Я понял, что он имеет в виду, и, вконец потеряв терпение, велел убираться ко всем чертям.

Газетчик неторопливо удалился, кидая злобные взгляды через плечо.

Тем же утром, но чуть позже меня пришла повидать Бобби Мид и привела с собой отца — широкоплечего гиганта с ясными голубыми глазами, явно способными не моргнув встретить любую беду. Мид пожал мне руку сквозь решетку камеры, заметив, что дочь рассказала ему обо мне и он верит, что я стрелял только ради самозащиты.

Но в городе чересчур много кривотолков, добавил он и поинтересовался, есть ли у меня хороший адвокат и смогу ли я оплатить его услуги.

Да, слушая этого доброго, участливого человека, я почувствовал себя намного лучше и спокойнее. Только что все жители Кэтхилла — все, без исключения! — представлялись мне сворой подлых койотов. Но теперь я подумал, что, пожалуй, смогу довериться общественному мнению.

Бобби обронила всего несколько слов, лишь сочувственно улыбалась и поглядывала то на отца, то на меня. Я рассказал мистеру Миду, что она сделала для меня, и говорил все прямо, без утайки, так, как оно и происходило на самом деле, — не было нужды что-либо преувеличивать, поскольку я просто не представлял ничего прекраснее и благороднее, чем действительно совершенное ею.