Остаться в живых - Брэнд Макс - Страница 15

— Мы должны схватить его! — заорал кто-то другой.

И внезапно масса народу наводнила все пространство между мной и дверью, преградив путь к отступлению.

Я замер на месте, не в силах ничего сделать и с тоской взирая на перегородку, отделявшую закуток — она была футов десяти высотой, — так что не перепрыгнешь!

Но я все еще не терял надежды. Ведь я был прав! Конечно, если вообще уместно говорить о правоте человека, лишившего жизни себе подобное существо. Если бы я сумел ясно изложить этим людям все факты…

Но когда я всмотрелся в их лица, меня охватил озноб. Много лет назад мне уже довелось увидеть такое выражение человеческих лиц: когда, совсем мальчишкой, я попал в новую школу и на первой же большой перемене столкнулся с компанией школьных хулиганов, их вместе со мной мгновенно окружила толпа других ребят, с любопытством ожидавших развития событий.

На большинстве физиономий тех, кто стоял передо мной сейчас, читались те же звериная ненависть, безжалостность и упоение чужими болью и страданием, какие видел я в глазах тех мальчишек много лет назад. Но теперь все было гораздо хуже, потому что подобные чувства овладели не детьми, а взрослыми мужчинами.

А когда человек вдруг отбрасывает все, что было в нем человеческого, все представления о морали и ответственности и отдается грубым инстинктам, он и выглядит, и ведет себя хуже любого зверя.

Еще никто не прикоснулся ко мне, но по свирепому блеску их глаз я понимал, что кэтхильцы готовы сейчас же разорвать меня на куски.

— Послушайте, люди, — обратился я к ним, еще надеясь все объяснить. — Вы заблуждаетесь. Эту историю начали Экеры. Они искали неприятностей, приключений. И когда…

Но мне не дали договорить.

— Заткните ему глотку! — распорядился чей-то громкий голос.

И мгновенно тяжелый кулак заехал мне прямо в лицо, отшвырнув к самой перегородке и полуоглушив.

В сознание меня привел дикий хор ревущих вокруг голосов. Рев вырывался из каждой пасти. Еще не вполне придя в себя, я смотрел вокруг сквозь легкий туман, но видел лишь неистовствующую толпу со злобными, безумными глазами, ужаснее которых и представить нельзя.

Тот, кто взялся командовать этой толпой, снова заговорил. Это был высокий, плотный мужчина, сюда он, похоже, пришел не из зала, а откуда-то с улицы. По крайней мере, судя по увенчивавшей голову незнакомца широкополой черной шляпе. Еще я обратил внимание на его бледное, вытянутое лицо и удивительно важную манеру держаться, — ни дать ни взять министр или священник. И говорил он так же — глубоким, уверенным голосом, тщательно выделяя и подчеркивая каждое слово, да и жестикулировал совсем как служитель культа: медленно, плавно, важно простирая руки над толпой.

— Я думаю, братья, — вещал незнакомец, — наступил момент, когда мы не должны ждать, пока закон примется за дело. Закон требует времени. Закон требует денег. И откуда? Из наших карманов. От нас, честных граждан и налогоплательщиков. Все мы — избиратели, это мы оплачиваем расходы на судебное преследование таких негодяев, как этот. Но сейчас — будь на то моя воля, — сейчас, когда несчастный юноша лежит на спине, устремив взгляд в небеса… когда бедняга, потерявший отца и мать, которые любили его, потерявший брата… когда мальчик, весело игравший на наших улицах, а повзрослев, превратившийся в прекрасного молодого мужчину… да, в этот самый момент, когда мертвый Джош Экер лежит сейчас здесь, я взял бы его убийцу и немедленно вздернул на одной из балок танцевального зала. И я оставил бы его там, джентльмены, раскачиваться взад и вперед, будь на то моя воля. Рано и поздно этому типу все равно предстоит отправиться в ад, так почему бы не отправить его туда прямо сейчас?

Впечатляющая речь, и она казалась довольно убедительной, хотя незнакомец и не подумал доказывать, кто прав, кто виноват, и ни один из пунктов не подтвердил аргументами. Я давно заметил, что именно таким образом и поступают самые умные ораторы. Они никогда не дают аудитории подумать, ни в коем случае не утруждают себя аргументацией, а исходят из того, что все здравомыслящие люди должны с ними согласиться. И тем вернее их успех, чем больше в толпе дураков да мошенников, которым выгодно хранить молчание и не выдавать себя. Но, так или этак, с самого начала было ясно, что все это сборище, все кэтхильцы до единого, — на стороне мужчины в черной шляпе.

Боже правый! Как жадно всматривался я в их лица, отыскивая тех, кто хоть немного бы колебался, сострадал или возмущался происходящим. Но — нет, я не нашел ни одного такого человека. Толпа — это чудовище с тысячей тел и одной головой, и разум в этой голове, можно не сомневаться, по уровню развития вряд ли выше разума самого недалекого индивида из всех собравшихся.

Это нижайший общий знаменатель сознания толпы!

Да, новая волна рева немедленно покатилась по закутку, и десятки пар рук, схватив меня, оторвали от пола.

Словно подхваченный вихрем, вылетел я из раздевалки и мгновенно очутился в танцевальном зале, где с центральной балки уже свисал толстый канат.

— Вздернем его, ребята! — заорал незнакомец в черной шляпе.

И, не дожидаясь помощи, он сам обмотал веревку вокруг моей шеи. Одной рукой палач придерживал меня за горло, а второй подтягивал слабину на веревке, и я мог видеть, какая отвратительная радость пламенем свечи дрожала и трепыхалась в его глазах все время, пока этот зверь готовил меня к повешению!

С гнусным удовольствием он осмотрел меня с ног до головы, одобрительно взирая на результаты трудов своих и предвкушая близкий момент уготованной мне ужасной смерти, а затем, ухмыляясь, отступил назад.

Итак, мне предстояло умереть. Я знал, что сейчас погибну, понимал, что, как мужчине, мне следовало сопротивляться, когда мои руки завели за спину и начали связывать веревкой, но не мог сдвинуться с места, не мог даже пошевелиться. Единственное, на что я был способен, это беспомощно глядеть перед собой, оставаясь безучастным наблюдателем.

Я не раз слышал, что у многих людей в смертный час проплывает перед глазами вся жизнь. Но со мной получилось не так. То, что предстало сейчас перед моим внутренним взором, было не более чем беспорядочным мельтешением мыслей, лиц, страхов, печалей, сожалений и обид, перепутанных и перемешанных в каком-то тумане, где эти чувства и образы, ни один из которых так и не обрел сколько-нибудь четкой и ясной формы, хаотически сталкивались друг с другом.

— Вздерните его! — взвыл чей-то голос.

Неожиданно передо мной оказалась та самая девушка — Бобби Мид. Ухватив обмотанную вокруг моей шеи веревку, девушка прижалась ко мне, и, когда она заговорила, я невольно почувствовал, как Бобби задыхается и дрожит от негодования.

— Кэтхилл — неподходящее название для этого города, — крикнула она. — Ему следовало бы называться Рэтхиллом 2. Вы — свора мерзких, отвратительных крыс! Мне стыдно смотреть на вас — людей, которых я знала всю жизнь, людей, которых всегда уважала. Что случилось с вами? Или вы все здесь с ума посходили? Перед вами несчастный парень, он приехал сюда с другом только потому, что тот попросил помочь в трудную минуту. Они с Дэном Порсоном прискакали в Кэтхилл по приглашению братьев Экер, после того как молодой Дэниел ранил Джоша, а Тома изгнали с ранчо Порсонов.

Эти двое явились на зов, как настоящие мужчины, — продолжала Бобби. — И они рассчитывали встретить здесь не менее достойных противников, надеясь на справедливое решение дела. А вместо этого нарвались на убийц!

— Это он — убийца! — оборвал ее мужчина с длинным бледным лицом и в широкополой шляпе. — Он — убийца, Бобби Мид!

— Идиоты! — воскликнула девушка, не обратив внимания на эту реплику. — Вы позволяете хитрому торговцу патентованными снадобьями, этому дешевому плуту, пройдохе, фигляру и мошеннику распоряжаться тут и решать за вас ваши дела, вы позволяете ему навсегда покрыть ваш город позором! Хороши же вы после этого!