Одиночка — Джек - Брэнд Макс - Страница 45

— Ох, — прошипел сквозь зубы Шодресс, — как бы я хотел сделать это — приставить оба ствола к твоему затылку и спустить разом оба курка!

— Поверь мне, Шодресс. — Заключенный опять перевернулся на спину и бесстрашно глянул вверх, в лицо своего мучителя. — Поверь, ты упустил свой счастливый случай. Ты загреб немного денег и устроился в таком месте, где у тебя есть возможность властвовать над дураками, которые еще не настолько преуспели в подлости, как ты. Но ты лишился лучшей возможности!

— О чем это ты? — спросил Шодресс, подозревая, что его собираются похвалить. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ты мог бы устроиться мясником на бойне. Вот тогда ты был бы вполне счастлив.

Поток ругательств вырвался изо рта Шодресса. Он сорвался с места и забегал взад-вперед по камере, изрыгая чудовищные проклятия в адрес Димза и грозя ему всеми страшными пытками. Но наконец словесный поток толстяка иссяк, и он рухнул в свое кресло, тяжело дыша. А пленник принял свое обычное положение — лежа на боку и поджав колени к груди, точно сложившись в узел, он сейчас более обычного напоминал мальчишку.

И, не отрывая взгляда от отдувающегося, разъяренного Шодресса, он возобновил свою незаметную кропотливую работу над перепиливанием кандалов.

Работа продвигалась очень медленно, хотя он притворялся, что очень ослабел, и потому настаивал, чтоб ему разрешили ложиться спать раньше срока положенного часа и вставать позже.

Время от времени, чаще всего на закате солнца, он и в самом деле засыпал, но глухой ночью лежал, с виду совершенно расслабленный, а на самом деле неустанно трудившийся со сверхъестественным терпением и упорством.

Это не видимое никому движение стиснутых в щепоть пальцев продолжалось безостановочно многие часы подряд, пока наконец не стали заметны какие-то результаты, и глубокая рана врезалась в нижний край цепи, стягивающей его ноги. Эту цепь никогда не проверяли, но, чтобы нечаянный посторонний взгляд не открыл его тайны, он каждый раз, заканчивая свою ночную работу, втирал в рану щепотку металлической пыли, которая ссыпалась из-под напильника.

Так проходили дни, и чем дальше, тем быстрее неслось время, с головокружительной скоростью приближая день его казни.

За два дня до назначенного срока он совсем было отчаялся выполнить намеченное, и теперь все ему казалось совершенно безнадежным. Оставалась еще очень толстая полоса стали, гораздо более толстая, чем он мог бы распилить за такое короткое время. Но той же ночью, работая, он наткнулся на большую пустоту в металлическом звене, и воздушный пузырек доходил почти до поверхности, так что, когда напильник разрезал звено, с одной стороны осталось перерезать лишь тонкую стальную стенку.

С новым приливом мужества он принялся обрабатывать эту сторону, и, хотя сталь оставалась столь же неподатливой, как и прежде, надежда на освобождение придавала ему невиданную силу. Несмотря на то что напильник с каждым днем тупился все больше, он на этот раз быстро разрезал сталь, и к тому времени, как наступило утро, осталось допилить только тоненькую, хрупкую полоску металла.

Когда же совсем рассвело и ему пришлось подняться с постели, тогда он горько пожалел, что работал так неосторожно, потому что, как выяснилось, он привел кандалы в полную негодность. Стоило кому-то бросить мимолетный взгляд на цепь — и сразу стало бы ясно, что она распилена и лишь паутинная стальная ниточка соединяет обе части.

Ему пришлось успокаивать самого себя, убеждая, что проверять никто ничего не станет. День казни вот-вот должен был наступить, и охрана больше будет думать о его смерти, нежели о возможном побеге.

А кроме того, ему ничего не оставалось делать — только молиться, чтобы никто по-настоящему не обратил внимания на цепь.

Когда он поднялся в то утро, ему пришлось передвигаться маленькими шажками, даже меньшими, чем позволяла стреножившая его цепь, потому что он знал, что нельзя делать резких рывков — лопнет звено.

Теперь, согласно вердикту суда присяжных, ему оставалось жить всего каких-нибудь двадцать четыре часа.

Но даже если сломать звенья цепи, ведь остаются еще двойные кандалы на руках!

Так что он сделал лишь один шаг на долгом пути, ведущем на свободу, и теперь готов был использовать любую возможность — хоть какую-нибудь, самую крохотную возможность! — с холодной решимостью отчаявшегося человека. Потому что он знал точно одно: смерть на виселице — не для него. Лучше уж двуствольный обрез Большого Шодресса!

Глава 38

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Лишь только наступило утро, в тюрьму пришли попросить свидания с узником Стив Гранж и его сестра Эстер. Шодресс впустил их, а сам, как всегда, остался на страже; в углу общей комнаты сидел и Дэн Макгрюдер, держа на коленях скорострельное ружье.

— Я пытался не пускать ее сюда, — объяснил толстяку Стив, — но она непременно хочет увидеть его в последний раз. Давайте выйдем, и пусть они минуту поговорят.

— Ни секунды! — воскликнул Шодресс. — Она, может, и ненавидит его. Все кругом его ненавидят. Но никогда не знаешь, чего ждать от женщины. Они иногда такие штучки вытворяют!

Так что он стоял тут же, и его неизменный дробовик лежал на сгибе его левого локтя, а стволы были угрожающе направлены на заключенного.

Но, глядя сейчас на Одиночку Джека, он не знал, что и подумать. Этот человек со стальными нервами вдруг покраснел, а потом смертельно побледнел, когда в комнату вошла девушка.

Первое ее движение было пожать ему руку, но грубый окрик Шодресса остановил этот порыв.

— Я никому не позволю прикоснуться к нему, — сказал Шодресс. — Мало ли что может вдруг случиться, а в руках этого мошенника даже шляпная булавка способна превратиться в ружье, из которого он продырявит всем нам головы. Держитесь от него подальше, Эстер, и сядьте с другой стороны этого стола!

Она замерла, крепко сжав руки и устремив неотрывный взгляд на лицо преступника.

— Я пришла попрощаться с вами, — прошептала Эстер.

— Громче! — рявкнул Шодресс. — Не желаю, чтоб тут при мне шептались!

При этом бесцеремонном окрике из груди Стива Гранжа вырвалось угрожающее рычание, но Шодресс будто и не заметил этого. Он вообще не способен был сейчас заметить что-либо, кроме Одиночки Джека и девушки.

— Я должна была прийти, — пылко продолжала она тем временем, — потому что знаю, что вы ненавидите и презираете меня, но я могу поклясться, что не помогала Макгрюдеру и его товарищам, когда они подстраивали ловушку для Дэвида Эпперли! — Она резко обернулась: — Алек Шодресс, скажите ему, что я не имею с этим заговором ничего общего!

— Эй! — рыкнул Шодресс. — Глянь-ка на свою сестру, Стив! Я буду не я, если у нее на глазах не слезы! Ты что, позволил ей втюриться в этого подлеца? А ну-ка, что ты на это скажешь?

— У тебя что, уши заложило? — свирепо бросил Стив Гранж. — Ты не слышал, что она задала тебе вопрос?

Шодресс вытаращился сперва на Стива, потом на девушку и наконец на заключенного. Потом он отступил на шаг и поднял свой дробовик.

— Дэн! — позвал он. — Будь начеку. Сдается мне, что-то здесь сильно не так. Не знаю, в чем тут штука, но держи на мушке Гранжа. Не хочу неожиданностей. Джек, а ты, если чего надумал, — ну же, начинай!

И он взял на мушку Димза.

— Мне не нужно никаких его подтверждений, — сказал Одиночка Джек девушке. — Достаточно одного вашего слова. И если вы действительно хотите знать, я перестал сомневаться в вас. Если бы я не был таким глупцом, я бы должен был поверить вам с самого начала. Но с этим покончено, и делу теперь не поможешь. Пришло время подумать о другом, более важном…

— О веревке, что ли? — грубо расхохотался Шодресс.

— Да, время пришло, — торопливо подтвердила девушка. — Но прошу вас, поверьте — что бы ни случилось, мы вас никогда не забудем!

— Вы только послушайте! — ухмыльнулся Шодресс. — Вы только поглядите на нее, у нее любовь прямо из глаз прыщет!