Игрок - Брэнд Макс - Страница 22

— Если бы вы были так добры и позволили мне стать вашим другом, мисс Мерран…

— О, как я несдержанна, как иногда мой язык болтает то, чего не следует! — сказала она с сожалением и добавила с неподдельным ужасом: — Но это правда? Неужели вы действительно играете в карты?

— А что, если я вам скажу, что, поскольку вы считаете карты таким нечистым делом, я с этого момента больше никогда не возьму их в руки?

Вокруг было достаточно света, чтобы он увидел, как Китти покраснела.

— Вы в самом деле это сделаете?

— Сделаю.

— Я не могу принять от вас такое обещание, — сказала она.

— Конечно, я понимаю. — Он ждал, вертя в пальцах свою тросточку.

Она нерешительно проговорила:

— Понимаю, вы оказываете мне великую честь, мистер Коркоран.

— И в то же время ставлю вас в неловкое положение? Видите ли, мисс Мерран, я много думал о Вилли, и мне хотелось бы, чтобы его друзья стали и моими друзьями.

Она глубоко вздохнула, чувствуя с облегчением, что момент сентиментальности как бы исчез, растворился в воздухе.

— В таком случае я готова принять ваше обещание, мистер Коркоран.

Они пожали друг другу руки.

— Даю вам это обещание от чистого сердца, — сказал он, — и знаю, что это достаточно гадкое занятие.

Глава 16

Он медленно вернулся в отель, раздумывая над тем, что произошло. Лицо его заливала краска. Ему показалось, что он совершил нечто слишком серьезное для такого краткого знакомства. Но, вспомнив девушку, ее открытое лицо, приятный спокойный голос, ее искреннее волнение, он тут же перестал испытывать смущение. Что же касается карт и его обещания перестать играть, то это сущие пустяки. Гораздо важнее то, что сделан первый шаг на пути завоевания ее дружбы. Он остановился и угрожающим жестом поднял руки к звездам. Пусть-ка кто-нибудь попробует сразиться с ним в этой дуэли!

Подходя к отелю, он заметил, что роза в его петлице совсем завяла. Он вынул ее, но по-прежнему держал в руке, когда проходил через вестибюль. Народу там в этот час было немного. Большинство постояльцев отыскали местечко, где можно было хорошо провести время, — было слышно, где они находятся и что делают. Через открытую дверь отеля доносились звонкие голоса женщин и низкие, грубые голоса мужчин; волны звуков и света то накатывались, то замирали, словно все происходило где-то вдали.

Однако кое-кто в вестибюле еще оставался, во всяком случае, все, кто там был, не оставили его возвращение без внимания. Для этого даже не понадобилось перешептываться, сообщая друг другу его имя, — он был тут достаточно хорошо известен. Все разговоры смолкли. Пока он поднимался по лестнице, все присутствовавшие провожали его глазами.

Открывая дверь своего номера, он мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Продолжая мурлыкать, зажег лампу и, обернувшись, увидел Вилли Торна. Мальчишка спокойно сидел, развалясь в его кресле, и курил сигарету, отгоняя дым, который тут же улетал в открытое окно.

— Хэлло! — приветствовал его Вилли.

— Хэлло, — ответил Коркоран. — Ты, я вижу, заработал синяк.

— Налетел на дерево в темноте, — пояснил Вилли, старательно позевывая.

— Да, ночью это беда. Постоянно случаются подобные неприятности, — посочувствовал Коркоран, подмигнув мальчишке.

— Точно, — подтвердил Вилли, подмигивая в ответ.

— Боюсь, не ты один налетел на дерево сегодня вечером.

— Четверо, — ответствовал Вилли. — Чтоб мне сдохнуть, все четверо стукнулись лбами о деревья, да так, что уже ничего не видели, и продолжали стукаться дальше. Вы бы удивились, если бы увидели, на что они стали похожи.

— Да уж не сомневаюсь, непременно удивился бы, — усмехнулся Коркоран.

— Все они орали, звали на помощь.

— Надеюсь, ты оказался рядом и помог беднягам?

— Сделал все, что мог, — сказал Вилли, рассматривая свой правый кулак — на косточках была содрана вся кожа. — Вы сегодня сделали Теда Ренкина, ведь так? — Глаза Вилли блестели от возбуждения.

— Ты что, там был?

— Натурально.

— Я что-то тебя не видел.

— А я нашел дырку от сучка, как раз позади стола, где сидел Крэкен.

— Ах вот как! Что же там произошло, после того как я ушел?

— Мистер Роланд сложил деньги в мешок и сказал, что сохранит их, пока все не уладится. Вот это человек, а?

— Верно говоришь.

— Крэкен вроде как нервничал. Сразу протолкался мимо людей и скрылся. Побежал, верно, к Ренкину. А там, в его кабинете, не было ни одной щелки, но послушать было можно. Ведь если подслушиваешь жуликов, то это ничего, верно?

— Ну… — не сразу нашелся Коркоран, — возможно, что и ничего.

— Ренкин, похоже, страшно разозлился. Вы когда-нибудь слышали, как он ругается?

— Нет.

— Я однажды слышал одного дядьку, погонщика мулов в Команчских горах. У него в упряжке ходили шестнадцать мулов. Упрямые зверюги, один другого хуже! И самая первая у них забава — взять да остановиться посередине дороги на спуске, а то и на подъеме. Провалиться мне на этом месте, у дядьки этого было особое ругательство для каждого из шестнадцати! Никогда не слышал, чтобы так ругались!.. Так вот вчера вечером этот Ренкин ругался не хуже того погонщика. А когда истратил весь запас, то стал орать: «Трус, вонючий трус!» Крэкен тут же отвечает: «Я выну из тебя душу, жирная свинья, если ты еще раз это скажешь!» — «Когда ты собираешься встретиться с Коркораном?» — спрашивает Ренкин. «Это меня уже не касается, — отвечает Крэкен. — Я обещал прекратить игру, и выполнил. А теперь гони монету, Ренкин». — «Какую монету?» — говорит Ренкин. «Ну знаешь, это уж слишком! — орет Крэкен. — Согласен на восемь тысяч, больше мне не надо». — «За что это тебе восемь тысяч?» — спрашивает Ренкин. «За то, что я остановил игру». — «А обещал остановить Коркорана, и не сделал этого. Он ведь завтра вернется и разорит меня, к такой-то матери. А у меня нет человека, который мог бы убрать его с дороги». — «Довольно болтать, — говорит Крэкен. — Сейчас самое время рассчитаться, а разговаривать будем после». — «Крэкен, — говорит он, и голос стал другой, ровно бы уговаривает, — Крэкен, ты ведь не захочешь меня разорить после того, что я сегодня потерял?» — «Восемь тысяч, и никаких гвоздей, вот и весь мой сказ, — говорит Крэкен. — И я их получу тут же, не сходя с места. Начинай-ка считать, Ренкин!» — «Ну хорошо, — говорит Ренкин. — Если ты меня принуждаешь, я ничего поделать не могу. Заходите, ребята».

Я не знаю, что там делалось, думаю, туда зашли то ли трое, то ли четверо парней. Во всяком случае, очень скоро послышался голос Крэкена, да такой жалостный, просто ужас: «Не дури, Ренкин. Ты что, шуток не понимаешь?» — «Я-то понимаю, а вот ты как будто бы не понял. Довольно, ребята». И они выкатились вон. Тогда Ренкин говорит: «Ну вот, Крэкен, теперь ты понял, как обстоят дела, я не собираюсь отдавать эти восемь тысяч просто так». — «Конечно, — говорит Крэкен, — я готов договориться». — «Я знал, что ты парень сообразительный, — говорит Ренкин, — но в эту игру можно играть только одним способом». — «Каким же именно?» — спрашивает Крэкен, а голос у него совсем уж стал хриплый. «По-моему», — ответил Ренкин.

Потом они долго ничего не говорили, мне только было слышно, как Крэкен ходит взад-вперед по комнате, медленно и тяжело, так что половицы скрипели. А потом и говорит: «Какой дурак будет продолжать игру, если знает, что карты подтасованы? Ладно, Ренкин, ты хотел что-то сказать? Говори что». — «Только одно, сынок, только одно. Ты ведь уже почувствовал вкус этих восьми тысяч, правда?» — «Ну, это как сказать, я бы не назвал это вкусом». — «Ну, посмотри, это тебе что-нибудь говорит?» — спрашивает Ренкин. «Вот это уже больше похоже на вкус. Валяй дальше, Ренкин. Ты всегда был щедрым человеком. Могу сказать, что доверяю тебе больше, чем кому-нибудь другому». — «Дьявол ты, а не человек, — говорит Ренкин. — Ты только что показал, как здорово мне доверяешь. Я говорю только о фактах. Ты мне нужен, а тебе нужны деньги, которые я могу тебе заплатить. Это верно?» — «Можно сказать и так». — «Послушай, Крэкен, мы должны избавиться от этого Коркорана. Он почуял, чем тут пахнет, и теперь не отступится, пока не высосет все, что можно. Он меня разорит, Крэкен, дружище!» — «Конечно, он так и сделает». — «Значит, надо еще раз попытаться его достать». — «Ты хочешь сказать, опять я?» — «Вот именно». — «Нет уж, Ренкин, я пас. Этот тип все равно что ядовитый змей. Я не хочу иметь с ним дело». — «Крэкен, — говорит он, — ты же понимаешь, что тебе все равно придется с ним когда-нибудь встретиться?» — «Зачем это?» — «Разве ты не назвал его шулером?» — «Господи помилуй! Я, наверное, сошел с ума, совеем забыл об этом». — «Такие вещи не забываются». — «Знаешь, Сан-Пабло мне, пожалуй, надоел. Он меня больше не интересует. Поеду-ка я путешествовать». — «Если ты сбежишь от Коркорана, — говорит Ренкин и складывает вместе обе ладони, — тебе в горах больше ходу нет, никто не пожелает с тобой разговаривать, разве что китайцы. А кроме того, разве ты можешь скрыться от Коркорана? Это же настоящий гончий пес. И никогда ничего не забывает и не прощает. Сядь спокойно, Крэкен, и послушай, что я тебе скажу».