Игрок - Брэнд Макс - Страница 15

Две койки в противоположном углу можно было назвать спальней, а за столом, стоявшим в центре апартаментов, сидели мать и сын, занятые игрой в крибедж; для поддержания духа при неудаче, а также при удаче они по очереди прикладывались к высокой темной бутылке, стоявшей на краешке доски для крибеджа. С точки зрения чисто внешней, они представляли собой полную противоположность: она — расплывшаяся рыхлая блондинка с весьма пышными формами, одетая в какой-то бесформенный халат; у нее было круглое бледное лицо с двойным подбородком; жирные пряди волос, спускаясь на лицо, прилипали к потным щекам. Что до художника, то это был худощавый человек, смуглый, с большими черными глазами; пальцы у него были длинные и крючковатые, похожие на когти хищной птицы.

Услышав стук в дверь и голос учительницы, которая сказала что-то из-за двери, они посмотрели друг на друга с хитрой усмешкой и проворно принялись за дело. Миссис Дорн с трудом вылезла из кресла и направилась к постели, в которую и улеглась, набросив одеяло на свое расплывшееся тело, слегка взбила волосы, а потом схватила в руки книгу и торопливо зажгла лампу с закопченным стеклом, стоявшую -на прикроватном столике.

Сын проявил еще большую активность. Молниеносным движением он убрал с глаз долой игральную доску и бутылку виски. Затем натянул измазанный в краске передник, затянув завязки вокруг тощего тела, взъерошил волосы, изображая художественный беспорядок, так что они чуть ли не встали дыбом, и схватился за кисть.

Таким он и явился перед вошедшей Китти Мерран, открывая ей дверь и с почтительным поклоном предлагая войти в комнату. Она одарила его улыбкой, от которой у Коркорана екнуло сердце. Затем направилась прямо к постели миссис Дорн. Эта добрая женщина встретила ее печальной, исполненной терпения улыбкой, улыбкой страдалицы, готовой и дальше сносить все, что выпадет на ее долю. Жестом, выражающим покорность судьбе, как человек, которому так плохо, что помочь ему уже никто ничем не может, она протянула руку, указывая на сына, который стоял, широко расставив ноги, перед своей картиной, деловито вырисовывая на самой середине неба облако, оттененное по нижнему краю золотом.

Итак, Китти Мерран подошла к живописцу. Коркоран увидел, как она прижала к груди руки, и услышал возглас восхищения. Художник реагировал на ее похвалу досадливым жестом человека, потревоженного в момент вдохновенного внутреннего созерцания. Тем не менее он несколько отступил назад, приложил ладонь ко лбу и быстрыми мазками стал наносить результаты своего вдохновения на холст.

Коркоран больше не мог этого выносить. Все, что он видел, было настолько бездарно и безвкусно, столь смехотворно, что он стиснул зубы и пошел прочь от этого дома. Перепрыгнув через забор, он зашагал по дорожке, то и дело останавливаясь со стоном стыда и отвращения по поводу того, что только что увидел. А потом шел дальше, уже не помахивая своей щегольской тросточкой, а крепко сжимая ее в руке и решительно выставив вперед подбородок.

Вернувшись на главную улицу, он спросил, где можно найти шерифа. Ему немедленно указали, где находится этот почтенный страж закона. Было ясно, что город Сан-Пабло постоянно держит честного Майка Нолана в поле своего зрения, так же как Майк Нолан не спускает глаз с Сан-Пабло.

— Снова вернулись? — поинтересовался шериф. — А почему такой задумчивый вид?

— Я хорошенько подумал над тем, что вы мне давеча сказали, шериф. И решил на время задержаться в Сан-Пабло.

— Вы смелый человек, Коркоран, — сказал шериф. -Я очень надеюсь, что, пока вы будете жить в нашем городе, у вас не возникнет никаких неприятностей. И у меня тоже.

— Дело в том, — продолжал Коркоран, — что я решил сделать свое пребывание здесь вполне безопасным для нас обоих.

— Я человек старый, и со мной можно ладить, но, будь я проклят, вы заставляете меня вновь почувствовать себя молодым и глупым. Как вы собираетесь этого достичь, Коркоран?

— Я вам скажу, шериф. Это можно сделать следующим образом: у меня не будет при себе револьвера. Как вы думаете, это обеспечит нам спокойствие и безопасность?

Шериф в ответ лишь мигал.

— Партнер, — сказал он наконец, — сдается мне, вы говорите только для того, чтобы слушать самого себя.

Коркоран вытащил револьвер. Как легко, как удобно он скользнул в его руку!

— Возьмите, — протянул он его шерифу.

Шериф своей загорелой коричневой лапищей взял револьвер с такой осторожностью, словно принимал в руку склянку с нитроглицерином. Он держал его перед собой чуть ли не на вытянутой руке.

— А что вам мешает иметь два револьвера? — спросил он наконец.

— Можете меня обыскать, если хотите.

— Ладно уж, поверю на слово, сын мой. Коркоран, что на вас нашло? Что за шутки?

— Это не шутки, я говорю серьезно, шериф.

— В городе есть по крайней мере сорок человек, которые не испытывают к вам особой любви, Коркоран.

— Придется мне научиться улыбаться, — отозвался игрок.

— Ладно, Коркоран. Выкладывайте, что с вами приключилось.

— Я решил исправиться, — ответил тот. — Потому что не могу жить в одном городе с вами, сохраняя старые привычки. Пока, шериф.

«Слишком уж он умен и изворотлив, не разберешь, что у него на уме, — сказал себе шериф, задумчиво провожая глазами стройную фигуру игрока, пока тот не скрылся из глаз. — Однако на этот раз он говорит правду. С ним могло случиться только одно из двух. Так что же именно? Религия или женщина? Вот бедняга!»

Скорбь и сочувствие шерифа нашли свое выражение в глубоком вздохе, который вырвался из самой глубины его души.

Глава 12

Тот, кто боится сгореть, должен, разумеется, держаться подальше от огня, и Томас Нейсби Коркоран принял твердое решение избегать посещения игорных домов во время своего пребывания в Сан-Пабло. Он свел на нет всякую возможность возникновения опасности, отдав шерифу свой револьвер. Если человек чувствует в себе силу, он не остановится перед тем, чтобы ее применить, это Коркоран знал очень хорошо. И теперь, бесцельно бредя по улице, он думал о том, что в его жизни открывается новая страница. Но в ту самую минуту, когда это решение окончательно созрело в его душе, он поравнялся с вывеской, освещенной двумя мощными керосиновыми лампами. Она гласила:

«ЗАВЕДЕНИЕ РЕНКИНА

ДЛЯ НАГ ПРЕДЕЛ — ТОЛЬКО НЕБО»

Он смотрел на вывеску горящими глазами. Потом кончиками нервных пальцев коснулся кармана своего сюртука, с удовольствием нащупав там толстый бумажник, набитый банкнотами.

Дом Теда Ренкина можно было сравнить с римским храмом, украшенным куполом и дорическим портиком. Строго говоря, первоначально это здание представляло собой невысокое испанское строение из кирпича-сырца, в котором в течение нескольких поколений царствовала Богиня Удачи, пока оно не попало в руки честолюбивого Теодора Ренкина. Не успел он завладеть этим зданием, как благосостояние города Сан-Пабло стало стремительно расти благодаря золоту, обнаруженному в Команчских горах, и вскоре увеличилось в десять раз. Мистер Ренкин был не такой человек, чтобы упустить благоприятную возможность; напротив, он вцепился в нее со всей силой своих цепких толстых пальцев. Не теряя времени, он разрушил заднюю стену здания и добавил к нему огромный белый шатер, который превратился в купол, венчающий кирпичный фасад. Под этим куполом он разместил разнообразные развлекательные заведения. Так, например, там поместился танцевальный зал с оркестром, который славился главным образом своими духовыми инструментами; он завел и ресторан, который вскоре сделался лучшим в городе с соответственно вдвое возросшими ценами. Но какой же шахтер или старатель, у которого карманы набиты золотом, обращает внимание на цены? Если человек побывал в Сан-Пабло и не пообедал у Ренкина, значит, он прожил день напрасно. А каждый уважающий себя житель Запада обычно строго придерживается обычаев.

Это истина, которую порой иные недооценивают. Но ковбойские традиции чрезвычайно тверды; они нерушимы и крепки как сталь, независимо от того, касаются ли они одежды, манеры поведения или разговора. К западу от Скалистых гор человек скорее согласится отрезать себе руку, чем наденет на себя что-нибудь неподходящее или вдруг заговорит на правильном английском языке. Человек мужественный не должен соблюдать грамматические правила — так гласил канон хорошего тона, принятый в горных пустынях. То, что Коркоран нарушал все правила, свидетельствовало о его недюжинной силе.