Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан - Страница 48

Однако образ Элин в голубой шелковой головной повязке его озадачил. А потом – лицо Элин, улыбающейся ему с постели. Желание заплакать при этом воспоминании и невозможность заплакать были мучительны. Если она сможет его увидеть, если поймет, что она с ним сделала, – конечно же, она смягчится и отдаст то, что украла. Она любила его. Он был уверен в том, что прежде она его любила, даже если сейчас она хочет от него избавиться. Он выскользнул из-под куста по другую его сторону, пробежал вдоль берега и нашел еще одну канаву, которая вела к деревне.

Однако ему все равно было страшно – и благодаря этому он заметил первый волчий капкан раньше, чем попал в него. Он лежал на узкой тропе, которая вела от полей к грязной деревенской улице, и с виду был похож всего лишь на деревянную доску, засыпанную листьями и навозом. Он уже готов был через нее переступить, но он нервничал и потому остановился. На поверхности доски он увидел три небольших квадратика – и эта фигура внезапно совместилась с разумным образом. Деревянная коробка, наполовину закопанная в землю, а на ее крышке – три маленькие опускающиеся дверцы, которые открываются при нажатии. А под дверцами – острые шипы под углом, которые готовы поймать ногу. Он вспомнил, как плотник Мало делал такую, а другой человек – он сам – говорил ему... Его собственные слова потонули. Он не хотел такую, но Мало все равно ее сделал: волки плохие, а ловить их – хорошо.

Он попятился от капкана и попробовал найти другую тропу в деревню. Но оказалось, что все пути, которые он проверял, для него перекрыты. В конце концов ему пришлось войти в деревню по главной улице, где ветер дул ему в бок. В одном из домов, мимо которого он проходил, залаяла собака, и он побежал, щетиня шерсть от страха, – но продолжал встревоженно осматривать землю. И тут он уловил новый запах: свежего мяса. Его инстинкт снова потащил его вперед раньше, чем он успел остановиться. На ветке дерева висела свиная голова – свежая, истекающая кровью. Он остановился, жадно глядя на нее. Но еще одно воспоминание шевельнулось: яма, закрытая ветками, и подвешенная над ней приманка. Он посмотрел на землю – и действительно увидел там ветки, накрывающие яму. С отчаянно бьющимся сердцем он поспешно отошел и выбежал на площадь перед церковью.

Этой ночью колодки пустовали, что успокаивало. Накануне ночью ему потребовалось несколько минут на то, чтобы узнать Кенмаркока, потом было болезненное осознание того, где он сидит, а его испуганный крик ранил еще сильнее. Ему пришлось убежать, не добравшись до цели. Сейчас он побежал дальше, через речку и вверх по насыпи к господскому дому. Еще одна собака начала лаять. Ему следовало спешить.

Через сухой оборонный ров перед воротами был переброшен мост. Звериные инстинкты протестовали против него, и, дойдя до моста, волк остановился. Он боролся с собой, заставил себя поставить на него лапу – а потом бросился вперед и чуть не налетел на закрытые ворота. Он прижал уши к голове и пригнулся у калитки. Все было неправильно. Он не сможет пройти здесь. Он следовал своим человеческим воспоминаниям о том, как надо возвращаться в Таленсак, подавляя волчьи инстинкты, но воспоминания его обманули. Ворота, которые всегда распахивались ему навстречу, были закрыты перед волком, и он не мог попасть внутрь. И здесь ветер дул от него к дому!

В ту минуту, когда он это понял, собаки залаяли. Охотничьи псы, которые когда-то принадлежали ему, теперь требовали его крови. Ответные звуки донеслись из привратницкой у ворот. Голоса скрипели и верещали, искажаясь до неузнаваемости. Он прижался к земле, поскуливая, и попытался их понять. «Поймать», – удалось ему разобрать. «Госпожа. Су в вознаграждение». Поймайте волка, и госпожа заплатит вам су в качестве вознаграждения.

«Милосердие, – подумал он. Слово составилось мучительно медленно. – Милосердие, госпожа. О Боже!»

Но он понял, что милосердия не будет. Мало было отобрать его дом, его земли, его человечность: ей нужна и его жизнь. Мгновение он испытывал такую мучительную боль, что не мог пошевелиться.

Но говорившие на псарне сейчас выпустят эту лающую свору. Он помнил собак. Их цветные образы ворвались в его воспоминания: они бежали за добычей, валили ее на землю, разрывали на кровавые ошметки своими мощными челюстями. Он повернулся и понесся обратно по мосту, промчался вниз по склону и дальше, к обещающему защиту лесу.

Лай собак ночью разбудил Элин, и она лежала без сна еще долго после того, как собаки успокоились. Она представила себе, как волк бродит вокруг частокола, защищающего дом. Она точно знала, что волк ее дожидается. В ее мыслях он стал огромным как лошадь, черным, огненноглазым и полным жестокой ненависти. Он дожидается, чтобы ее убить. Она тихо плакала от горя и страха.

Ей мучительно хотелось, чтобы волк был мертв, но ее пугало то, что может произойти, если это случится. Картина того, как волчья шкура слезает с тела Тиарнана, преследовала ее. Что сделают крестьяне, если узнают, что она совершила? Она представила себе, как мрачное презрение на их лицах сменяется звериной яростью.

Элин уговаривала себя, что если бы они знали, что представляет собой Тиарнан, то признали бы, что она права, отвергая его, однако сердце не верило этому. «Мне все равно, что это была за тайна! – кричал ей Кенмаркок. – Вы были недостойны чистить ему сапоги!»

Утром выяснилось, что в капканы ничего не попалось, и она не знала, что ей чувствовать: разочарование или облегчение.

В тот же день она уехала в Компер, захватив с собой отряд из четырех слуг, вооруженных луками, – из страха перед волком. Она оставалась там до последнего воскресенья рождественского поста. Ссора с отцом случилась, как она и ожидала, но там хотя бы не было волков.

В предрождественскую неделю ей показалось, что мучения наконец закончились. Она выехала со своим отрядом в Фужере, и ее отец простил ее настолько, что поехал с ней. Лорд Жюльде Фужер принял их очень любезно. Он был готов забыть о том, что когда-то обозвал Элин «беловолосой девчонкой-шлюхой, которая много о себе воображает», поскольку теперь она принесла его младшему сыну землю «и очень недурное поместье, с прекрасными охотничьими угодьями». Теплый прием со стороны влиятельного лорда Жюля растопил остатки недовольства лорда Эрве. Что до Алена, то он встретил Элин с такой радостной нежностью, что у нее слезы выступили на глазах.

Фужер был великолепен – гораздо больше и роскошнее, чем Компер и Таленсак. Это был каменный замок, а не укрепленный дом, а земли составляли сорок квадратных миль равнины. В Фужере они отпраздновали и Рождество, и свадьбу, причем с пышностью, которая ничем не уступала герцогскому двору. Счастливая Элин даже решила, что здесь лучше, чем при дворе. Там празднование ее свадьбы было всего лишь мелким событием, а в Фужере оно стало поводом для настоящего пира. И здесь она выходила замуж за своего настоящего возлюбленного. И, выходя наконец за него замуж, она приносила ему в качестве приданого не те акры, которые принесла Тиарнану, а весь Таленсак. Ален казался невероятно красивым: золотоволосый, голубоглазый, с широкими плечами, красиво подчеркнутыми новым камзолом из малинового бархата, отделанного мехом рыси. Она почувствовала жар в паху и под столом тронула его ногу своей. Он сразу же ей улыбнулся и поцеловал ее руку.

Лорд Жюль заметил поцелуй руки и рассмеялся.

– Рождество больше подходит для свадьбы, чем середина лета, не так ли, леди Элин? – пошутил он. – Молодоженам короткие ночи ни к чему.

Элин огорченно посмотрела на него. Ей меньше всего хотелось, чтобы ей напоминали о ее первой свадьбе. Но Ален только снова поцеловал ей руку.

– С тобой любая ночь будет слишком короткой, – шепнул он.

Однако когда эта долгая ночь только начиналась, она вспомнила летнюю ночь и нежность Тиарнана. Та девушка, которой она была тогда, казалась настолько далекой, словно это воспоминание принадлежало другому человеку.

На мгновение она забыла о том, кем был Тиарнан, и помнила только сладкое наслаждение, во время которого простилась со своей девственностью. На мгновение оно даже показалось ей частью нового наслаждения. Все это была любовь. Но ее следующее воспоминание было отравлено тошнотворным отвращением. Она застыла в руках своего нового мужа, и Алену очень не скоро удалось снова согреть ее.