Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан - Страница 43

– Наверное, я мог бы быть с тобой очень счастлив, – сказал он, – даже если бы у тебя не было Шаландри.

А потом он заключил ее в объятия – со всем ее бесформенным плащом, неловкими локтями и изумленным лицом – и поцеловал.

Когда Тьер разжал руки, Мари боком привалилась к скамье и воззрилась на него, краснея и задыхаясь. Все еще ощущая ее губы, Тьер ухмыльнулся.

– Мне смертельно хотелось это сделать с той минуты, как мы догнали тебя на дороге в Бонн-Фонтейн, – сообщил он ей. – Не тревожься: я больше не буду. Но один раз я должен был тебя поцеловать. Моя милая неуловимая олешка, я бросаю охоту. Мое сердце слишком увлечено, так что она больше не доставляет удовольствия. Раз я не могу надеяться тебя завоевать, мне нужно отступиться. Но позволь сказать вот что: раз ты потеряла одного защитника, я стану гарантом того, что тебя не принудят к браку. Конечно, герцог не хочет ни к чему тебя принуждать, а если бы и хотел, то герцогиня ему не позволила бы, но кое-кто из его рыцарей настаивает, чтобы он гарантировал принадлежность Шаландри к герцогству. А если у тебя при дворе появится защитник, у герцога будет удобный предлог ничего не предпринимать.

Мари покраснела еще сильнее.

– Спасибо тебе, Тьер, – прошептала она, стараясь, чтобы голос у нее не дрогнул.

– Учти, когда речь идет о поединках, мне с Тиарнаном не сравниться, – проговорил он с прежней шутливостью. – Но как предлог для герцога я сгожусь. – Он снова ухмыльнулся. – На самом деле даже лучше, чем Тиарнан. Ведь сильнее всего на герцога давит мой дядя, Жюль.

Он встал.

– Тьер... – тихо проговорила она. – Мне кажется, что я тоже была бы с тобой очень счастлива. Если бы я могла выйти замуж за кого-то из придворных рыцарей, то это был бы ты. Я уже давно так решила.

Он не сразу понял, что она ему сказала, а потом склонился над ней, опираясь одной рукой о беседку, увитую розами.

– Правда? Значит, я сглупил, когда сейчас от тебя отступился?

– Нет. Я ни за кого не выхожу. Мы это уже решили. Но ты нравишься мне больше всех. – Она заглянула в его привычно уродливое лицо и внезапно ощутила волну счастья, просто потому, что он был тем, кем был, и что они нравились друг другу. – И поцелуй мне тоже понравился, – призналась она.

– Я готов подарить тебе еще один, – отозвался он, улыбаясь еще шире и наклоняясь ниже.

– Нет-нет! По правде говоря... – Она вдруг обняла его за шею и крепко расцеловала. – Вот! Я вернула тебе твой поцелуй. Теперь мы квиты. И давай на этом остановимся.

– Наверное, – сказал он, продолжая смотреть на нее с улыбкой, – это тоже счастье.

Глава 9

В ноябре при дворе было меньше народа, чем в июне, но если кроватей теперь и было достаточно, то одеял по-прежнему не хватало, и герцогиня заранее решила, что Мари и Элин опять разделят постель. Мари заметила, что Элин такая перспектива не обрадовала, и тихо сказала герцогине, что, как ей кажется, вдова предпочла бы остаться одна. Было заметно, что за последние несколько месяцев Элин много страдала. Прежде она была стройной – теперь же стала худой. Глаза у нее глубоко запали, взгляд стал беспокойным и никогда подолгу не задерживался на лице человека, с которым она разговаривала. Прежнюю счастливую и открытую порывистость сменила мрачная раздражительность. И все же она казалась прекрасной. Черное удивительно шло к ее светлой коже и волосам.

– Ну конечно! – виновато воскликнула Авуаз. – Само пребывание здесь пробудило в тебе болезненные воспоминания, милочка. Я уверена, что ты предпочтешь побыть в одиночестве. Надо подумать... Наверное, на конюшне найдется достаточно одеял. Конечно, это конские попоны, но совершенно чистые и годные для спанья. Если мы уложим тебя...

– Полно! – ответила Элин раздраженно, что было бы непростительно в разговоре с герцогиней, не будь она молодой вдовой, оплакивающей мужа. – Я лягу с Мари.

– Я вполне счастлива делить с вами постель, леди Элин, – сказала Мари, – но если вы предпочтете остаться одна, то так и скажите.

Тут Элин изобразила бледную улыбку.

– Я бы предпочла не оставаться одна, леди Мари. Но спасибо вам.

Когда они оказались этой ночью в постели, то, лежа рядом с Элин в холодной темноте под грудой одеял, Мари наконец нашла в себе силы прошептать:

– Я очень соболезную вам, леди Элин.

Элин долго молчала. Во мраке рядом с Мари слышно было ее дыхание, частое и неглубокое.

– Вы помните, когда я в последний раз была при дворе, – отозвалась она после паузы, – вы пожелали мне много лет радостного узнавания того множества вещей, которых Тиарнан мне о себе не рассказывал?

– Да. Мне очень жаль, что вам так и не довелось их узнать. Элин покачала головой – Мари не столько увидела, сколько ощутила это движение.

– Нет. Одну вещь я узнала, и она не принесла мне никакой радости. Хорошо, что мне не довелось узнать еще что-то.

Онемезшая от изумления, Мари замерла.

– Я больше ничего не стану об этом говорить, – добавила Элин. – Его больше нет. Я не стану говорить дурно об умерших. Но мой брак с ним был моей величайшей ошибкой, и я рада, что избавилась от него.

– Я... я не могу поверить, – пролепетала Мари. – Что бы вы ни узнали, это не могло...

– Вы о нем высокого мнения, потому что он спас вас от Эона из Монконтура, – раздраженно сказала Элин. – Вы его не знали. Он был худшим чудовищем, чем тот грабитель.

Мари прикусила губу, стараясь не издать ни звука. Все слова, приходившие ей в голову, казались неуместными. Она действительно не знала Тиарнана. Возможно, он и правда был чудовищем в своей личной жизни и имел пристрастие к какому-нибудь извращению. Но ее сердце и разум отказывались в это верить.

– Я буду молиться за вас, – наконец очень серьезно проговорила Мари. – За вас и за душу вашего мужа.

– Спасибо, – отозвалась Элин, уже успокаиваясь. – Я буду рада вашим молитвам, Мари.

В результате Мари молилась почти всю ночь, не желая поверить в услышанное. Она смирилась с женитьбой Тиарнана и перенесла его смерть, но она не могла принять разрушения своей веры в него: если бы она это сделала, она разрушила бы часть своей души.

Под самое утро она, утомленная, провалилась в дремоту. А проснувшись, обнаружила, что проспала: Элин уже встала. Мари медленно села, перекрестилась, прочла еще одну молитву об умерших и тяжело поднялась, чтобы встретить нежеланный день.

Было воскресенье. После мессы в замковом храме Хоэл принимал подданных. Зал Плоэрмеля, больше, чем в Ренне, оказался и более светлым. Деревянные стены изнутри были оштукатурены и побелены, а глиняный пол устлан камышом, желтым в это мрачное время. Дым от очага в центре зала голубым столбом поднимался к высокому потолку, а белый зимний свет косыми лучами падал сквозь узкие окна, полосами ложась на дубовые столы, покрывая бликами доспехи, богатые синие и алые ткани и отделку из меха и золотого шитья.

Герцог уселся в свое кресло в центре помоста, стол отодвинули в сторону, и Элин официально предстала перед ним как наследница поместья Таленсак. Ее черный траур резко выделялся на фоне ярких одежд вокруг нее. На алом кожаном поводке она вела ищейку Мирри.

Поскольку Тиарнана объявили мертвым, ленное поместье Таленсак возвращалось под контроль Хоэла, а Элин, как вдова герцогского вассала, становилась его подопечной. То, что Хоэл позволил ей принести ему присягу и получить в свое управление поместье, было знаком исключительного расположения, которое герцог питал к ее мужу. Элин с огорчением понимала, что это решение было принято для того, чтобы исключить ее из числа богатых наследниц, находящихся под опекой Хоэла, и предоставить ей свободу долгое время оплакивать Тиарнана. Хоэл будет недоволен, когда она попросит у него разрешения сразу же снова выйти замуж. Она знала, что весь двор сочтет это недопустимой поспешностью. Однако ей отчаянно хотелось быть рядом с Аленом, и ей невыносима была мысль о том, чтобы долгое время жить в Таленсаке одной. «Простые, честные, добродушные крестьяне» ополчились на нее. Она поссорилась с маштьерном. Именно из-за нее он исчез. Они не смели перечить госпоже, но они ее избегали: стоило ей войти в комнату, как все оттуда уходили. Единственным человеком в Таленсаке, который был готов спокойно с ней разговаривать, был представитель герцога Гральон, присланный для наведения порядка в поместье. Для Элин, которая привыкла ко всеобщему восхищению, это было почти нестерпимо: она разрывалась между яростью и растерянной беспомощностью. Любовь Алена, его полные обожания взгляды и успокоительные слова отогревали ее застывшую душу. Они были ей необходимы, и, чтобы сохранить их, она готова была шокировать двор и вынести все, что пожелает сказать ей герцог.