Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан - Страница 1

Джиллиан Брэдшоу

Сердце рыцаря

Глава 1

Позже Мари казалось, что она появилась на свет в тот майский день, когда пришло известие о смерти ее брата. До этого она пряталась в коконе своих фантазий – бесформенная девочка-червячок, изо всех сил старавшаяся быть не собой, а кем-то другим. Только когда роковое известие разбило все ее мечты, она, растерянно моргая, вышла в реальный мир.

Тот день Мари провела так же, как сотни других дней в монастыре, куда приехала почти три года назад, – за копированием рукописей и молитвами. Однако после дневной службы она внезапно почувствовала, что все в ее жизни скоро изменится. Прислужница настоятельницы подбежала к Мари, когда она выходила из храма, и сказала, что настоятельница желает ее видеть.

– Меня? – переспросила Мари с удивлением и беспокойством. – Зачем?

И она попыталась вспомнить, не высказала ли вслух какое-нибудь критическое замечание, которые мысленно адресовала настоятельнице. Настоятельница Констанция, аристократка-вдова, отличалась практичностью, и Мари – девятнадцатилетняя страстная идеалистка – испытывала к ней одно только презрение.

– Не могу знать, миледи, – равнодушно ответила девушка. – Какие-то рыцари прибыли с известиями, и миледи велела передать, чтобы вы пришли к ней сразу после службы.

У Мари от страха перехватило дыхание. Рыцари с известиями, касавшимися ее, могли прибыть только от отца, лорда Гийома Пантьевра Шаландрийского, который уехал, чтобы принять участие в крестовом походе. Он болен? Он получил награду от своего сюзерена, герцога? Или... может быть, он распорядился относительно ее замужества? На секунду она погрузилась в темную пещеру своих воспоминаний, ощутила вонь, наполнившую комнату после смерти матери, запахи родильной горячки, совокупления, брака. Она не хочет выходить замуж – никогда. Она хочет стать настоящей святой. Она перекрестилась и в смятении отправилась на зов настоятельницы.

Идти нужно было недалеко: монастырь Святого Михаила состоял из большого здания с внутренним двором и примыкавшей церковью. Конечно, он не был частью древнего аббатства, венчавшего холм, а располагался в городе, прилепившемся к его склонам. Однако монастырь пользовался покровительством аббатства и так же был защищен от постоянных грабежей и волнений. Все монахини были из уважаемой знати, и в качестве послушниц принимали только девиц благородного происхождения: такая респектабельность крайне претила пылко верующей Мари.

Комнаты настоятельницы находились на первом этаже дома. Еще приближаясь к ним, Мари услышала аристократический блеющий голос леди Констанции. Он разносился по дворику, прерываясь неслышными ответами гостей.

– Нет-нет! – вскричала она в тот момент, когда Мари вошла на темное крыльцо. – Она – милая, тихая девушка, очень скромная и послушная. Мы были рады видеть ее здесь – пожалуйста, заверьте в этом вашего господина! Мне очень неприятно вызывать ее для столь печальных известий, господа, очень неприятно, право. И мне будет очень жаль с ней расставаться.

Мари замерла на месте, не пытаясь разобрать почти неслышный ответ. Дубовая дверь гостиной прямо перед ней была закрыта, а за ее спиной теплый весенний день продолжал плавно течь под лучами солнца. Дурные известия для нее – настолько дурные, что ей предстоит покинуть монастырь Святого Михаила. Ей показалось, будто нити, связывавшие ее сердце и разум, внезапно порвались: она поняла, что случилось нечто такое, что безвозвратно поменяет ее жизнь, однако это понимание не сопровождалось никакими чувствами. Наблюдатель, поселившийся в ней, бесстрастно ждал, что же она, Мари Пантьевр Шаландрийская, предпримет в минуту кризиса. И единственной внятной мыслью, оформившейся в ее голове, была молитва: «О Боже, не допусти, чтобы мой отец был мертв!»

Она подняла руку и постучала в дверь.

Комната была полна народу. Леди Констанция, пятидесятилетняя дама с резкими чертами лица, сидела на дубовом стуле с высокой спинкой. На ней было одно из тех украшенных вышивкой и камнями облачений, которые возмущали и шокировали братию аббатства на холме. Перед ней стояли три рыцаря. Все они повернулись к вошедшей Мари, и та с облегчением поняла, что не знает ни одного из них. Дурные вести из дома принес бы знакомый посланец. Все рыцари были молодыми людьми и все держали чаши с монастырским вином. Их островерхие шлемы стояли в ряд на столе настоятельницы. На двух мужчинах были простые кольчуги – кожаные куртки до колен с нашитыми по всей поверхности железными кольцами, кольчуга третьего была более дорогой, скованной из мельчайших скрепленных между собой колечек, с позолоченным перекрестьем на груди. Рукава кольчуги по обычаю доходили только до локтей, и из-под них выглядывал жакет алого цвета, отделанный мехом куницы. Похоже, он был человеком довольно богатым, и Мари решила, что он возглавляет этот отряд. Он был светловолосым и выбритым – красивый мужчина с большими голубыми глазами и ровными белыми зубами, которые блеснули, когда он хотел было ей улыбнуться, но вспомнил, что привез дурные известия, и стал серьезен.

– Мари, милая, – мягко сказала Констанция, – спасибо, что пришла так быстро. Дитя, ты должна крепиться и довериться Господу нашему Иисусу Христу. Боюсь, что эти господа привезли тебе плохие вести.

Мари скрестила руки на груди и склонила голову. Ее сердце по-прежнему было отрезано от разума, в горле возник тошнотворный привкус.

– Да будет милосерден Господь наш Иисус Христос, – проговорила она. – Милорды, что у вас за весть?

Весть сообщил ей светловолосый мужчина в дорогих доспехах. Он сказал, что его имя – Ален де Фужер. Его самого и его спутников послал сюзерен ее отца, герцог, чтобы сообщить, что ее брат, Роберт, был убит при осаде Никеи.

Мари приготовилась к бедствию – и теперь была ошеломлена. Она почти не знала брата. Он жил при дворе сюзерена ее отца, герцога Роберта Нормандского, уехав еще до ее рождения. Сначала он был у герцога пажом, потом – сквайром и рыцарем. В Шаландри брат приехал только для того, чтобы привезти домой глупенькую жену, которая невзлюбила Мари, а потом почти там не бывал. Она со стыдом сознавала, что испытывала к нему горькую ревность: он был ребенком, которого ее отец любил, унаследовал все, что в ее мире служило поводом для похвал. Однако она каждый день послушно молилась о нем. Он был крепким жизнерадостным мужчиной, любившим сладости и вино. Мари помнила, как он танцевал с женой гавот, пока все лицо у него не покраснело. Как он мог умереть? Она недоуменно моргала, глядя на светловолосого рыцаря, а он смотрел на нее с добропорядочной серьезностью. Молчание затягивалось. Она поняла, что все ожидают от нее каких-то слов, но, страшно смутившись, не знала, что говорить.

В ее голову пришла единственная мысль, которая была слишком честной, чтобы высказывать ее вслух: если Роберт мертв, то отцу наконец придется ее заметить. Он никогда этого не делал, никогда, хотя она старалась сделаться скромной, сдержанной и набожной – такой, какой положено быть благородной даме. Она даже сумела приобрести необычное умение – научилась читать. У Мари загорелись щеки. Дурно было радоваться смерти брата. Она крепче прижала к груди скрещенные руки и почувствовала, как колотится ее сердце. Один из рыцарей поспешно подошел и поставил ей табурет. Шатаясь от стыда и смущения, она тяжело на него опустилась.

Ален де Фужер покашлял с видом человека, который покончил с неприятным вступлением и теперь может перейти к главному.

– Из-за печальной смерти доброго рыцаря, вашего брата, – сказал он, – мой господин герцог прислал нас, чтобы сопроводить вас к его двору.

– Что? – слабо пискнула Мари, а потом уже резче спросила: – О чем вы говорите?

– В отсутствие вашего батюшки вы становитесь подопечной герцога, – сказал ей Ален, словно непонятливому ребенку. – Теперь, когда вы лишились других членов вашей семьи, его обязанностью стало заботиться о вас.