Географ глобус пропил - Иванов Алексей Викторович - Страница 37

– Летом на даче копалась, на рынке рассаду продавала.

– Ну и ну… – Служкин покачал головой. – А я к ней даже в гости не ходил… Слышал, что наши собирались, а не пошел… Виноват я перед ней…

– Да все мы виноваты, – заметила Лена. – Чего уж там…

…Дверь открылась, и разговоры оборвались, точно выключили магнитофон. Вошла Чекушка. Лицо у нее было в красных пятнах. Ничего не говоря, она села за стол. Класс замер, ожидая худшего.

– Ребята, – сказала Чекушка, обводя парты блестящими глазами. – Вчера умер Леонид Ильич Брежнев.

В груди у Витьки словно что-то бахнуло. Скамейка поплыла из-под зада. И сразу зашумела кровь, заколотилось сердце. Целую минуту, не поддерживаемая ничем, в классе стояла тишина.

Чекушка достала платок и кончиком прикоснулась к уголку глаза. Вздох прошел по рядам.

– Уроков не будет, – тихо сказала Чекушка. – В стране объявлен трехдневный траур. Тихонечко собирайте портфели и идите домой. В одиннадцать будет митинг. Приходите в парадной форме.

Никто не пошевелился. Только еще через минуту глуховатый Сметанин шепотом спросил у своей соседки Ларисы Самойловой, что стряслось, и напряжение разрядилось. Класс защелкал замками портфелей, забренчал пеналами, захлопал учебниками.

– Мальчики, кто сознательный, – попросила Чекушка. – Останьтесь помочь убрать актовый зал. А Лену Анфимову ждут в совете дружины.

С болтающимся портфелем в руке Витька в числе последних вышел в коридор. Из всех классов к раздевалкам валили школьники. Витька встал к окну и молча глядел, как старшеклассники и младшеклассники хмуро и одинаково смущенно проходят вдоль портретов правительства на стене. К самому первому, пододвинув стремянку, с молотком и черной ленточкой влез физрук Дроздов. В губах он держал обойные гвоздики. Около учительской тесной группой стояли учителя с журналами и сумками.

И тут Витьке стало страшно. Тут он нутром почувствовал, как черная пустота, разъедая, растекается над страной и все зло, что раньше было крепко сковано и связано, освободилось и теперь только выжидает.

Отправляться домой ему не хотелось. Неуютно было дома одному с такой тревогой в душе. Минут десять он сидел на подоконнике, болтая ногами и размышляя о жизни. Потом он увидел, что по пустому коридору идет Чекушка, и спрыгнул, так как сидеть на подоконниках не разрешалось.

Чекушка отперла дверь кабинета, увидела Витьку и позвала:

– Витя, подойди сюда.

Витька взял портфель и поплелся к ней.

– Зайди, – попросила она.

Витька вошел в кабинет. Чекушка закрыла дверь, поставила свою сумку на стол, поправила шаль и присела на краешек парты. При неофициальных разговорах она всегда садилась на парту.

– Почему домой не идешь? – поинтересовалась она. – Родители опять в командировке?

– Ну, – нехотя подтвердил Витька.

– Да-а… – вздохнула Чекушка. – Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей… Ну, ничего, ведь друзья, наверное, помогают?

– Ну, – неопределенно согласился Витька.

Чекушка отвернулась к окну.

– Смотри, даже погода какая… Все-таки не простой человек умер. А на седьмое ноября, помнишь, какое солнце было? Он тогда уже смертельно больной на трибуне стоял… – Она снова вздохнула. – Не хочется, Витя, чтобы и ваша юность начиналась с тяжелых времен…

Витька молчал.

– Мы с ребятами из «творческой группы» решили провести вечер памяти о Леониде Ильиче, – поделилась Чекушка, и Витьку кольнула ревность, что его из «творческой группы» выперли. – И знаешь, Витя… Мы подумали и решили, что нечего тебе без дела сидеть. – Чекушка улыбнулась, и Витька тоже покорно скривился. – Возвращайся-ка ты к нам. Сейчас не время для мелких ссор.

– Ну, – кивнул Витька.

Ему стало приятно, что его отсутствие ощущается так остро.

– У тебя ведь есть магнитофон? – спросила Чекушка.

– Есть.

– На вечере памяти должна звучать траурная музыка. Вот я взяла несколько пластинок у Павла Ивановича, а ты дома посмотри, послушай, что лучше, и перепиши на пленку какой-нибудь марш. Он и будет звучать на нашем вечере памяти, хорошо?

– Хорошо, – сказал Витька.

Разобравшись с Чекушкой, Витька пошел в спортзал. На время разнообразных митингов и линеек спортивный зал превращался в актовый. Сейчас он был еще пуст. Витька завернул в раздевалку. Там сидели, дожидаясь собрания, Клюкин, Тухметдинов, Стариков из «бэ»-класса, Забуга, отличник Сметанин, еще кто-то, кого Витька не разглядел. Но самое главное, тут был и лучший Витькин друг – Будкин: мелкий, кудрявый, глазастый, по-девчоночьи красивый и потому очень застенчивый.

– Витус, ты сегодня дома будешь? – спросил он.

– Буду, а что?

– Хочешь переписать «АББу»? Мне папа привез. И «Чингисхан» тоже.

– Тащи, – обрадованно согласился Витька.

– У нас, когда сказали, что Брежнев умер, бабы так выли на уроке, – сказал Стариков из «бэ»-класса.

– У нас тоже Чекушка ревела, – сказал Клюкин.

– Брежнев бы все равно скоро умер, – произнес Забуга. – Он уже говорил-то фигово, как унитаз.

– За него все специальный артист говорил. Когда Брежнев умер, его расстреляли.

– Ага, он умер-то вчера…

– Всем только сказали, что вчера, а на самом деле пять дней уже прошло.

– Ага, пять дней, он бы уже сгнил.

– Чего гнить-то, холодно…

– Он, как умер, из него сразу мумию сделали, как из Ленина, чтобы в Мавзолей положить. А потом передумали. Я «Голос Америки» слушал.

– А где его похоронят?

– Их всех хоронят около Кремлевской стены. Только Сталина сначала в Мавзолей положили.

– Интересно, куда все медали Брежнева денут?

– Жене оставят. Или в могилу бросят.

– Выкопать бы…

– Там как похоронят, через несколько дней все тайно достают и на секретном правительственном кладбище закапывают. Ночью там танки дежурят, чтобы никто не увидел. У меня брат рассказывал, он там служил.

– А у меня брата из колонии выпустят, если будет помилование, – сообщил Тухлый.

– Только при Брежневе порядок навели, все и развалится.

– Да какой порядок… У меня батя говорит, что все пьют.

– Брежнев-то сам ничего и не делал.

– Коммунисты делали.

– Много они тебе сделали?

– Да уж побольше твоего. Посмотрел бы я, как ты сейчас бы в Америке на заводе работал. Да ты бы там вообще негром родился.

– Сам ты негр, козел!…

– К Брежневу на похороны американский президент приезжает. К Ленину и то не приезжал.

– Подумаешь.

– Вот и подумаешь. К тебе-то на могилу никто не придет, только я приду – знаешь зачем?

Витька поднял шапку и кинул в спорщиков, чтобы не подрались.

– Чуханка! – крикнул он. – Если за пять секунд не передашь, вечная чухня будешь!

Дверь в раздевалку снова открылась, и вошел Вовка Колесников из десятого «А». Вместе с Леночкой Анфимовой он состоял в звене барабанщиков и сейчас был в парадной форме – в отутюженных брюках, в белой нейлоновой рубашке с комсомольским значком и в пионерском галстуке.

– Рота, подъем! – крикнул он. – Линейка сейчас начнется! Спички у кого есть?

Витька полез в карман и подал Колесникову коробок.

– Молодец, Витек, подсекаешь, – похвалил Колесников.

Классы многоголовым прямоугольником выстроились вдоль стен спортзала. На стенах торчали баскетбольные корзины и шведские лестницы. На окнах от сквозняка тихо позванивали решетки. В белом свете облачного дня блестел крашеный пол. На нем сплетались и расплетались изогнутые линии волейбольной разметки. Там, где на стене красовалась мишень для метания мячиков из разноцветных концентрических кругов, висел портрет Брежнева.

Витька, как всегда, пробился в первый ряд, где оказывались одни девочки. Под портрет Брежнева из пионерской комнаты уже принесли специальную скамейку с дырками. В дырки вставлялись знамена. Перед скамейкой стояли учителя и директриса Тамбова.

– Ребята!

Раньше директриса всегда говорила «Товарищи!». Но однажды на линейке в тишине после этого слова Витька слишком громко пробурчал: «Тамбовский волк тебе товарищ…» За это Витькиных родителей вызвали на педсовет. Тамбова в дальнейшем сменила «товарищей» на «ребят», а старшеклассники начали здороваться с Витькой.