Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 59

Моргаузу начала бить дрожь — от переполнившей ее нежданной силы. Королеве казалось, будто она заполнила собою всю комнату, весь Лотиан, весь мир… Никогда прежде она не осмеливалась заходить так далеко — и вот эта сила сама пришла к ней, пришла непрошеной. Моргаузе чудилось, будто она бесплотным духом парит над землей. И снова, после долгих лет мира, по дорогам маршировали войска, а к западному берегу причалили корабли с носовыми фигурами в виде драконов, и с них сошли заросшие, косматые люди, и принялись грабить и жечь города, опустошать аббатства, уводить женщин из-под защиты некогда надежных монастырских стен… словно кроваво-красный ветер несся к границам Камелота… Моргауза не могла сказать, происходит все это прямо сейчас или она зрит картины грядущего.

Она крикнула в сгущающуюся тьму:

— Покажи мне моих сыновей, отправившихся на поиски Грааля!

И тьма заполонила комнату — черная, непроницаемая, — и в ней витал запах гари; Моргауза, не устояв под стремительным натиском силы, рухнула на колени. Дым немного рассеялся, а тьма взволновалась и забурлила, словно кипящая вода в котле. А затем Моргауза увидела в ширящемся свете лицо младшего своего сына, Гарета. Гарет был грязным и уставшим, и одежда его истрепалась в пути, но он улыбался так же весело, как и всегда; а когда свет разгорелся поярче, Моргауза поняла, куда направлен его взгляд — на лицо Ланселета.

Теперь уж Гвенвифар не станет за ним бегать — за этим больным, изможденным человеком! Он ведь совершенно седой, а во взгляде чувствуется отголосок безумия, и под глазами залегли морщины… Просто чучело какое-то — вроде тех, которые ставят в поле, чтоб отпугивать птиц от зерна! Моргаузу захлестнула давняя ненависть. Это же нестерпимо: ну почему самый младший, самый лучший из ее сыновей так обожает этого человека, почему следует за ним с самого детства — еще с тех пор, как он был мальчишкой и играл деревянными рыцарями?..

— Нет, Гарет, — услышала она голос Ланселета. В тишине, что сгустилась сейчас в комнате, этот голос казался тихим и мягким. — Ты знаешь, почему я не могу вернуться ко двору. Я не стану говорить о собственном душевном спокойствии — ни даже о покое королевы, — но я поклялся, что буду год и день разыскивать Грааль.

— Но ведь это безумие! Как ты можешь думать о Граале, когда король нуждается в тебе! Я поклялся Артуру в верности, и ты тоже, за много лет до того, как мы впервые услышали о Граале! Когда я думаю, что наш король Артур сейчас один и нет рядом с ним никого, кроме людей увечных, немощных или трусоватых… Иногда мне кажется, что все это — дело рук лукавого, что он прикинулся силой Божьей, чтоб лишить Артура всех его соратников!

— Я знаю, что это исходило от Бога, Гарет, — негромко отозвался Ланселет. — Не пытайся отнять у меня это знание.

И в глазах его на миг снова вспыхнул огонь безумия. Когда Гарет заговорил снова, голос его звучал до странности подавленно.

— Но разве могут дела Господни играть на руку дьяволу? Я не верю, что это по воле Божьей все деяния Артура должны обратиться в прах — все, над чем он трудился больше четверти века! Ты знаешь, что дикие норманны высаживаются на наших берегах, а когда жители тех земель взывают к Артуру о помощи и молят прислать к ним королевские легионы, оказывается, что послать к ним некого? Знаешь, что саксы вновь собирают войска, а Артур тем временем сидит в Камелоте сложа руки, — а ты печешься лишь о собственной душе?.. Умоляю тебя, Ланселет, раз уж ты не хочешь возвращаться ко двору, так хотя бы разыщи Галахада и заставь его вернуться к Артуру! Если король состарился и воля его ослабела — да простит меня Бог, что я так говорю! — быть может, твой сын сможет заменить его. Всем ведь известно, что Артур усыновил его и назвал своим наследником!

— Заставить Галахада вернуться? — безрадостно переспросил Ланселет. — Неужто ты думаешь, что сын станет прислушиваться ко мне? Ты вместе со всеми клялся разыскивать Грааль год и день, но я некоторое время ехал вместе с Галахадом, и я знаю: он не вернется до тех пор, пока не отыщет Грааль, даже если на это уйдет вся его жизнь.

— Нет! — воскликнул Гарет и схватил Ланселета за плечи. — Заставь его понять, что происходит, Ланселет! Любой ценой заставь его вернуться в Камелот! О Господи! Гвидион скажет, что я предаю родича, и я люблю Гвидиона всей душой, но… Как я могу сказать об этом — даже тебе, мой кузен, брат моего сердца? Мне не нравится, что он приобрел такое влияние на нашего короля! Как-то так получается, что с послами саксов всегда говорит именно он, и они знают, что Гвидион — сын сестры Артура, а среди них — может, ты этого не знаешь, — наследником считается именно сын сестры…

— Не забывай, Гарет, — мягко улыбнувшись, перебил его Ланселет, — до прихода римлян тот же обычай властвовал и у Племен. А ведь мы с тобой не римляне.

— Неужто ты не станешь защищать то, что по праву принадлежит твоему сыну?! — возмутился Гарет.

— Это дело Артура: решать, кто наследует его трон, — сказал Ланселет. — Если только после него у нас вообще будет хоть какой-то король. Когда я блуждал среди видений, навеянных безумием — я не стал бы говорить об этом, но мне кажется, что они были отчасти сродни Зрению, — иногда мне казалось, что, когда Артур умрет, эту землю покроет тьма.

— И что же, пускай все идет так, как будто Артура и вовсе не было на свете? — негодующе спросил Гарет. — А как же твоя клятва верности?

Ланселет вздохнул.

— Если ты так хочешь, Гарет, я разыщу Галахада.

— И как можно быстрее! — настойчиво воскликнул Гарет. — И объясни ему, что его верность королю важнее всех подвигов, Граалей и богов, вместе взятых…

— А если он не пойдет со мной? — печально спросил Ланселет.

— Если не пойдет, — медленно произнес Гарет, — значит, он не тот король, в котором мы будем нуждаться после смерти Артура. Значит, мы в воле Божьей, и да будет Он к нам милостив!

— Кузен мой и брат, — сказал Ланселет, вновь обнимая Гарета, — мы всегда в воле Божьей. Но я даю тебе слово: я разыщу Галахада и вернусь вместе с ним в Камелот. Клянусь тебе…

А затем свет погас, и лицо Гарета скрыла тьма, и на миг остались лишь лучистые глаза Ланселета — столь похожие на глаза Вивианы, что Моргаузе почудилось, будто это ее сестра, жрица, взирает на нее с хмурым неодобрением, словно спрашивая: «Моргауза, что ты творишь?» Но затем и они исчезли, и Моргауза осталась одна; из камина по-прежнему валили клубы дыма, но магическая сила развеялась, а на полу валялось обмякшее, обескровленное тело мертвой служанки.

Ланселет! Ланселет, будь он проклят! Он до сих пор способен разрушить ее замыслы! Моргаузу пронзила ненависть, острая, как боль. Голова у нее раскалывалась, а к горлу подступала тошнота — как всегда после колдовства. Моргаузе хотелось сейчас лишь одного: растянуться у камина, и заснуть, и выспаться как следует. Но нет, она должна быть сильной. Она не позволит силам чародейства взять над нею верх. Она — королева Лотиана, королева Тьмы! Моргауза открыла дверь и отволокла труп собаки на мусорную кучу, не обращая внимания на тошнотворное зловоние.

Но ей было не под силу в одиночку справиться с мертвой служанкой. Моргауза уже готова была позвать на помощь, но потом остановилась и поднесла руки к лицу. И руки, и лицо по-прежнему были в липкой крови. Нет, нельзя допустить, чтоб ее застали в таком виде. Королева отыскала таз и кувшин с водой, умылась, вымыла руки и заново заплела волосы. Правда, остались еще пятна крови на одежде, но с этим пока ничего не поделаешь; впрочем, теперь, когда огонь в камине погас, тут мало что можно разглядеть. Наконец Моргауза позвала своего дворецкого, и тот почти мгновенно возник на пороге. На лице его читалось жадное любопытство.

— Что случилось, моя королева? Я услышал крики — тут что-то стряслось?

Он поднял лампу повыше. Моргауза отлично знала, какой она сейчас видится дворецкому — прекрасной и немного растрепанной; отголосок Зрения словно позволил ей взглянуть на себя чужими глазами. «Стоит мне сейчас протянуть руку, и я возьму его прямо рядом с трупом этой девчонки», — подумала Моргауза, испытывая одновременно и странную, судорожную боль, и наслаждение вожделения, и мысленно расхохоталась. Но потом королева отказалась от этой мысли. Еще успеется.