Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 57

— И как давят множество виноградин, чтоб создать единое вино, так и мы объединяемся в этом бескровном и безупречном жертвоприношении, и станем мы все едины в Великом свете, кои есть бог…

Лицо Галахада просияло восторгом; казалось, будто юноша исполнен света. Он вздохнул, не в силах вынести переполняющей его безграничной радости, протянул руки и взял чашу… осел на пол и остался лежать, недвижен.

«Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного…»

Моргейна увидела, как Нимуэ — или это была она сама? — накрыла лицо Галахада белым покрывалом. А затем Нимуэ исчезла, и оказалось, что чаша стоит на алтаре — всего лишь золотая чаша таинств, уже не сияющая нездешним светом… хотя

Моргейна не была уверена, действительно ли чаша там стоит … ее окутывал туман. А мертвый Галахад лежал на полу церкви на Авалоне, холодный и застывший, бок о бок с Ланселетом.

Прошло немало времени, прежде чем Ланселет пошевелился. Когда он поднял голову, Моргейна увидела на его лице печать трагедии.

— Я оказался недостоин последовать за ним, — прошептал Ланселет.

— Ты должен отвезти его назад, в Камелот, — мягко произнесла Моргейна. — Он победил — он отыскал Грааль. Но это была его последняя победа. Он не смог вынести этого света.

— И я не смог, — все так же шепотом произнес Ланселет. — Взгляни — этот свет по-прежнему отражается на его лице. Что он видит?

Моргейна медленно покачала головой, чувствуя, как стынут ее руки.

— Нам никогда этого не узнать, Ланселет. Я знаю лишь одно — он умер, коснувшись Грааля.

Ланселет взглянул на алтарь. Христиане тихонько разошлись, оставив Моргейну наедине с мертвым и живым. А чаша, окутанная туманом, по-прежнему стояла на своем месте, неярко поблескивая.

Ланселет поднялся на ноги.

— Да. И чаша тоже вернется со мной в Камелот, чтоб все знали: поиски Грааля завершены… и чтоб рыцари не стремились в поисках неведомого навстречу смерти или безумию…

Он шагнул к алтарю, на котором посверкивал Грааль, но Моргейна повисла у него на плечах и оттащила его.

— Нет! Нет! Ты же рухнул при одном лишь взгляде на него! Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного!..

— Значит, я умру, пытаясь это сделать, — отозвался Ланселет, но Моргейна не отпускала его, и вскоре он сдался. — Но зачем, Моргейна? Зачем позволять этому самоубийственному безрассудству продолжаться?

— Нет, — возразила Моргейна. — Поиски Грааля завершились. Судьба пощадила тебя, чтоб ты мог вернуться в Камелот и рассказать об этом. Но ты не можешь унести Грааль обратно в Камелот. Ни один человек не может взять его и оставить у себя. Тот, кто будет искать Грааль, преисполнившись веры, непременно его найдет, — Моргейна слышала собственный голос, но не знала, что скажет секунду спустя — не знала до того момента, пока слова словно бы сами собою не срывались с ее губ, — найдет здесь, за пределами смертных земель. Но если вернуть Грааль в Камелот, он попадет в руки твердолобых, фанатичных священников и станет их орудием…

В голосе Моргейны зазвенели слезы.

— Умоляю тебя, Ланселет! Оставь Грааль здесь, на Авалоне! Пусть в нынешнем, новом мире, лишенном магии, останется хоть одна великая тайна, которую жрецы не смогут раз и навсегда разложить по полочкам, не смогут втиснуть в свои догмы…

Голос ее пресекся.

— Надвигаются времена, когда священники будут указывать роду людскому, что есть добро и что есть зло, как людям думать, как молиться и во что верить. Я не знаю, чем все это закончится. Быть может, людям необходимо пройти сквозь период тьмы, чтоб в конце концов вновь познать благословение света. Но, Ланселет, пусть в этой тьме сохраняется хоть один-единственный проблеск надежды! Однажды Грааль побывал в Камелоте. Но если священная чаша будет стоять на каком-нибудь алтаре, память о ее явлении неизбежно будет осквернена. Давай же сохраним хоть одну Тайну, хоть одно видение, что сможет манить людей за собой.

В горле у Моргейны настолько пересохло, что голос ее начал походить на карканье ворона.

Ланселет сдался перед ее напором.

— Моргейна, ты ли это? Я начинаю думать, что никогда не знал тебя. Но ты сказала истинную правду. Пусть Грааль навеки останется на Авалоне.

Моргейна вскинула руку. Откуда-то появился маленький народец Авалона. Они подняли тело Галахада и бесшумно понесли его к авалонской ладье. Не выпуская руки Ланселета, Моргейна спустилась к берегу, присмотреть, как тело будут укладывать в ладью. Ни миг Моргейне почудилось, будто там лежит Артур, но затем видение задрожало и исчезло. Это был всего лишь Галахад, и на лице его по-прежнему лежал отсвет понимания великой тайны и покоя.

— И вот ты едешь в Камелот вместе со своим сыном, — тихо произнесла Моргейна, — но не так, как я предвидела. Думается мне, боги смеются над нами. Они посылают нам видения — но мы не знаем, что эти видения означают. Пожалуй, родич, я никогда больше не стану пользоваться Зрением.

— Дай-то Бог.

На мгновение Ланселет взял Моргейну за руки, потом склонился и поцеловал их.

— Итак мы наконец расстаемся, — с нежностью произнес он. И в этот миг, хоть она и сказала, что отказывается от Зрения, Моргейна увидела в его глазах то, что видел Ланселет, глядя на нее — девушку, с которой он лежал среди стоячих камней и от которой отвернулся из страха перед Богиней; женщину, которой он овладел в неистовом порыве желания, стремясь позабыть об измучившей его любви к Гвенвифар и Артуру; ту же самую женщину, бледную, наводящую ужас, с факелом в руке — в ту ночь, когда его застали в постели с Элейной; и вот теперь — сумрачную и таинственную Владычицу, тень среди света, что велела унести безжизненное тело его сына от Грааля и упросила его самого навеки оставить священную чашу за гранью мира.

Моргейна подалась вперед и поцеловала Ланселета в лоб. Слова были не нужны; оба они знали, что это и прощание, и благословение. Ланселет медленно повернулся и ступил на борт волшебной ладьи, и Моргейна заметила, как поникли его плечи, и увидела отблеск заходящего солнца на его волосах. Волосы у Ланселета сделались теперь совершенно седыми; и Моргейна, снова взглянув на себя его глазами, подумала: «И я тоже слишком стара…»

Теперь Моргейна поняла, почему она не видит больше королеву фейри — даже мельком.

«Теперь я — королева волшебной страны.

Нет иной Богини, кроме этой, и это — я…

И все же она есть. Она — в Игрейне, в Вивиане, в Моргаузе, в Нимуэ, в королеве. И все они тоже живут во мне, как и она…

И здесь, на Авалоне, они будут жить вечно».

Глава 13

На север, в королевство Лотиан, вести о поисках Грааля доходили редко, а те, что доходили, были не слишком-то достоверны. Моргауза ожидала возвращения своего молодого возлюбленного Ламорака. Но затем, полгода спустя, пришло известие, что он погиб в пути. «Что ж, он не первый, — подумала Моргауза, — и не последний, кого погубило это чудовищное безумие, заставляющее людей гоняться за чем-то неведомым! Я всегда считала, что болтовня о вере и богах — это такая разновидность помешательства. Глянуть только, чем это обернулось для Артура! И из-за этого я потеряла Ламорака — а ведь он был так молод!»

Ну что ж. Ламорак умер. Но хоть Моргауза по нему и скучала, и думала, что всегда будет скучать на свой лад, — ведь он пробыл рядом с нею дольше любого другого мужчины, не считая Лота, — это еще не значило, что она должна смириться со своим почтенным возрастом и одиноким ложем. Моргауза внимательно изучила себя в старинном бронзовом зеркале, стерла с лица следы слез и осмотрела себя еще раз. Если даже она и не сохранила той цветущей красоты, что некогда повергла к ее ногам Ламорака, она все же оставалась хороша собою; а в этой стране еще достаточно мужчин — не могли же они все свихнуться и отправиться гоняться за Граалем. Она богата, она — королева Лотиана, и все ее женское оружие при ней. Правда, брови и ресницы слегка поблекли и сделались бледно-рыжими, так что их приходится подкрашивать… Ну, неважно. В общем, мужчины всегда найдутся. Все они — глупцы, и умная женщина может ими вертеть, как ей заблагорассудится. А она, Моргауза, — не дура вроде Моргейны, чтоб переживать из-за какой-то там нравственности или вопросов религии, и не какая-нибудь вечно хнычущая идиотка вроде Гвенвифар, чтоб только и думать о душе.