Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 50

Нимуэ опустила глаза и глубоко вздохнула, следя исподтишка за искаженным лицом мерлина и его учащенным дыханием. В конце концов она прошептала:

— Что я могу тебе сказать?

— Скажи, что любишь меня!

— Я люблю тебя. — Нимуэ знала, что голос ее звучит, как голос человека, находящегося под воздействием заклятия. — Ты же знаешь, что люблю.

— Скажи, что отдашь мне всю свою любовь, скажи, что… ах, Нимуэ, Нимуэ, ты так молода и прекрасна, а я так уродлив и искалечен! Я не могу поверить, что я хоть что-то значу для тебя. Даже сейчас мне кажется, что я сплю — или что ты решила завлечь меня просто ради забавы, чтоб посмотреть на чудище, что будет пресмыкаться у твоих ног.

— Нет! — воскликнула Нимуэ и тут же, словно испугавшись собственной смелости, быстро коснулась губами глаз мерлина — точно две ласточки присели и тут же вспорхнули.

— Нимуэ, ты разделишь со мною ложе?

— Я боюсь… — прошептала Нимуэ. — Нас могут увидеть, и я не смею вести себя так свободно. — Она изобразила детскую капризную гримаску. — Если нас застанут, все только лишний раз уверятся, что ты — настоящий мужчина, и никому и в голову не придет бранить или стыдить тебя. Но я — я девушка, и меня станут обзывать распутницей и показывать на меня пальцами…

По щекам Нимуэ потекли слезы, но в душе она ликовала. «Теперь он уже не вырвется из моих сетей!»

— Я сделаю все, что угодно, лишь бы только утешить и защитить тебя! — воскликнул Кевин, и голос его был полон искренности.

— Я знаю, мужчины любят похваляться своими победами над девушками, — сказала Нимуэ. — Вдруг ты примешься хвастать, что добился благосклонности родственницы самой королевы и похитил ее девственность?

— Поверь мне, молю, поверь… Что мне сделать? Как доказать, что я говорю правду? Ты же знаешь, что я принадлежу тебе — всем сердцем, телом и душою…

На миг Нимуэ охватил гнев. «Не нужна мне твоя проклятая душа!» — подумала она, чувствуя, что вот-вот расплачется от напряжения и страха. Кевин обнял ее и прошептал:

— Когда? Когда ты будешь моею? Что я должен сделать, чтоб ты поверила в мою любовь?

Поколебавшись, Нимуэ произнесла:

— Я не могу позвать тебя к себе. Я сплю в одной комнате с четырьмя другими дамами из свиты королевы, и стражники заметят всякого, кто попытается пройти туда…

Кевин снова принялся покрывать ее руки поцелуями.

— Бедная моя малышка, я никогда не стану навлекать на тебя позор. У меня есть своя комната — маленькая, словно конура, да и то ее отдали мне в основном потому, что никто из придворных не пожелал поселиться вместе со мной. Не знаю, посмеешь ли ты прийти туда…

— Наверняка можно придумать что-нибудь еще… — прошептала Нимуэ, стараясь, чтоб голос ее был тих и нежен. «Проклятие! Не могу же я предложить это прямо — мне ведь необходимо притворяться невинной дурочкой!» — Мне кажется, во всем замке нет такого места, где мы были бы в безопасности, но все же…

Поднявшись, Нимуэ прижалась к сидящему мерлину, легонько толкнувшись грудью.

Кевин стремительно обнял девушку, зарывшись лицом ей в грудь. Плечи его задрожали. Потом он произнес:

— В это время года… Сейчас тепло и сухо. Осмелишься ли ты выйти вместе со мной из замка, Нимуэ?

— С тобой, любовь моя, я осмелюсь пойти куда угодно, — наивно пробормотала девушка.

— Тогда — сегодня ночью?

— Ой, луна такая яркая, — вздрогнув, прошептала Нимуэ. — Нас могут увидеть… Давай подождем несколько дней, пока луна не исчезнет…

— Пока настанет новолуние…

Кевина передернуло. Это был опасный момент: рыба, которую Нимуэ так старательно приманивала, могла сейчас сорваться с крючка, вырваться из сети и уйти на волю. В новолуние на Авалоне жрицы уединялись и на время отказывались от каких бы то ни было магических действий… Но мерлин не знал, что она жила на Авалоне.

Что же возобладает в нем — страх или вожделение? Нимуэ застыла недвижно, лишь пальцы ее слегка подрагивали в ладонях мерлина.

— Новолуние — опасное время… — произнес Кевин.

— Но я боюсь, что нас увидят… Ты не представляешь, как разгневается на меня королева, если узнает, что я от любви к тебе позабыла про стыд… — сказала Нимуэ, чуть теснее прижавшись к мерлину. — Ведь мы с тобой не нуждаемся в луне, чтоб видеть друг друга…

Кевин обнял ее еще крепче и принялся жадно целовать грудь Нимуэ. Потом он прошептал:

— Любимая, малышка моя, пусть будет, как ты хочешь… полнолуние, новолуние — не важно…

— А потом ты увезешь меня из Камелота? Я не хочу позориться…

— Увезу, куда ты захочешь, — сказал Кевин. — Клянусь тебе в этом… Хочешь — поклянусь твоим богом?

Прижавшись к нему и зарывшись пальцами в его прекрасные кудри, Нимуэ прошептала:

— Христианский бог не любит влюбленных и терпеть не может, когда женщины возлежат с мужчинами… поклянись своим богом, Кевин, поклянись змеями, которых ты носишь на запястьях…

— Клянусь! — так же шепотом отозвался мерлин, и от звука клятвы воздух вокруг них словно подернулся рябью.

«Глупец! Ты поклялся своей смертью!»

Нимуэ содрогнулась, но Кевин, судя по всему, не замечал сейчас ничего, кроме груди девушки — Нимуэ чувствовала его горячее дыхание и жадные поцелуи. Теперь, когда девушка пообещала ему свою любовь, мерлин спешил воспользоваться дарованной привилегией — целовать, гладить, ласкать ее.

— Не знаю, где взять мне сил, чтоб дождаться этой минуты.

— И мне, — тихо произнесла Нимуэ. И это было чистой правдой.

«Я должна, должна это свершить!»

Даже не видя луны, Нимуэ могла точно сказать, что новолуние наступит три дня спустя, через два часа после заката; от убывания луны девушка чувствовала себя слабой — как будто сама жизнь утекала из ее жил. Эти три дня Нимуэ почти не вставала с постели. Она сказалась больной, и это было не так уж далеко от истины. Оставаясь в одиночестве, девушка брала в руки арфу Кевина и погружалась в размышления, заполняя эфир магическими узами, что связывали теперь их двоих.

Новолуние — зловещее время, и Кевин это знал не хуже самой Нимуэ; но обещание любви ослепило его, и мерлин позабыл обо всем на свете.

Занялось утро того дня, когда должно было наступить новолуние; Нимуэ ощущала это всем телом. Девушка сготовила себе травяной отвар, чтоб оттянуть начало ежемесячного кровотечения. Ей не хотелось ни отпугивать Кевина видом крови, ни рисковать — вдруг он вспомнит об авалонских запретах? Надо как-нибудь отвлечься от мыслей о плотской стороне предстоящей встречи. Нимуэ знала, что она, несмотря на все пройденное обучение, остается той самой робкой, боязливой девственницей, которую изображает. Что ж, тем лучше — значит, ей не нужно притворяться. Можно просто оставаться собою — девушкой, что в первый раз отдается мужчине, любимому и желанному. А дальше… Что ж, дальше будет так, как судила ей Богиня.

Нимуэ едва дождалась вечера. Никогда еще болтовня дам из свиты Гвенвифар не казалась ей такой бессмысленной и скучной. После обеда она попыталась было прясть, но прялка валилась у нее из рук. Тогда Нимуэ принесла арфу — подарок Кевина — и принялась играть и петь для дам; но и это было нелегко, ведь ей нельзя было петь авалонские песни, а только они и шли сейчас ей на ум. Но вот наконец даже этот бесконечный день начал клониться к вечеру. Нимуэ вымылась, надушилась и, спустившись в зал, села рядом с Гвенвифар; ей было дурно, у нее кружилась голова, а грубые манеры обедающих и возня собак под столом вызывали у нее отвращение. Кевин сидел среди прочих королевских советников, рядом со священником, что исповедовал некоторых из дам королевы. Он донимал и Нимуэ: почему она не ищет духовного наставничества? Когда девушка ответила, что не нуждается в нем, священник уставился на нее столь мрачно, словно узрел перед собою худшую из грешниц. Кевин. Нимуэ буквально чувствовала прикосновение его нетерпеливых рук к ее груди, а когда он смотрел на нее, девушке казалось, что все вокруг слышат: «Сегодня ночью? Сегодня ночью, возлюбленная. Сегодня ночью».