Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 41

— А я слыхала, что королева не такая уж счастливая, — подала голос еще одна старуха — получилось так, что в этом углу их собралось сразу несколько. — Хоть она и вся из себя царственная, ребенка родить она так и не смогла. А вот у меня есть сын — он теперь ведет хозяйство — и дочка — она вышла замуж и живет на соседнем подворье, а еще одна дочка прислуживает монахиням в Гластонбери. А королеве Гвенвифар пришлось усыновить сэра Галахада, сына Ланселета и ее кузины Элейны, — иначе Артур остался бы без наследника!

— Ну да, ну да, это они так говорят, — хмыкнула четвертая старуха, — но мы-то с тобой знаем, что на шестом-седьмом году царствования Артура королева Гвенвифар куда-то уезжала из замка, — думаешь, они не могли все так рассчитать, чтоб комар носа не подточил? Жена моего сводного брата служила тут кухаркой, и он говорил, будто это всем известно, — что королева и ее супруг проводят ночи врозь…

— Замолкни, старая сплетница! — прикрикнула первая старуха. — Вот услышит кто-нибудь из слуг, что ты тут несешь, и тебя за такой поклеп кинут в пруд! А я вот что скажу: сэр Галахад благородный рыцарь, и из него в свой черед выйдет хороший король — дай бог долгой жизни королю Артуру! И кому какое дело, чей он сын? Я так думаю, что Галахада прижил на стороне сам король — они ведь оба светловолосые. А гляньте на сэра Мордреда: все знают, что он в самом деле — сын короля от какой-то распутницы.

— А я еще и не такое слыхала, — заметила еще одна женщина. — Говорят, будто Мордред — сын какой-то колдуньи — фэйри, и Артур взял его ко двору, а свою душу отдал в заклад, чтоб прожить сто лет. Вы только гляньте на этого сэра Мордреда — он же совсем не стареет! Да и на Артура посмотреть: ему уже за пятьдесят, а выглядит он, будто тридцатилетний!

— Ну, а мне-то какое до всего этого дело? — беззастенчиво поинтересовалась очередная собеседница. — Кабы тут был замешан дьявол, он бы уж позаботился, чтоб этот самый Мордред был на одно лицо с Артуром, — чтоб всякий, как глянет, признавал в нем Артурова сына! Мать Артура была авалонской крови — вот видели вы леди Моргейну? Она тоже была смуглой и темноволосой, да и Ланселет, ее родич, точно такой же… Я уж скорее поверю, что Мордред — незаконный сын Ланселета и леди Моргейны, как раньше поговаривали! Вы только гляньте на них! Да и леди Моргейна на свой лад хороша, хоть и темненькая, и ростом не вышла.

— Ее тут вроде как нет, — заметила какая-то женщина, и старуха, знакомая с придворной кухаркой, непререкаемым тоном заявила:

— Ну, а то как же! Она ж ведь поссорилась с Артуром и убежала в волшебную страну. Всем известно, что теперь в ночь на праздник всех святых она летает вокруг замка на ореховой метле, и всякий, кто взглянет на нее хоть краем глаза, тут же ослепнет!

Моргейна уткнулась лицом в потрепанный плащ, пытаясь удержаться от смеха. Врана, тоже слышавшая этот разговор, обернулась; на лице ее было написано живейшее негодование. Но Моргейна лишь покачала головой. Сейчас им следовало помалкивать и не привлекать к себе внимания.

Рыцари расселись по своим местам. Ланселет, усевшись, вскинул голову и быстро оглядел зал, и на мгновение Моргейне показалось, что это ее он разыскивает, что их взгляды вот-вот встретятся… задрожав, она поспешно опустила голову. По залу принялись сновать слуги; одни наливали вино соратникам и их дамам, другие разносили 'среди простолюдинов доброе темное пиво в больших кожаных мехах. Моргейне и Вране тоже вручили по кружке, и, когда Врана попыталась отказаться, Моргейна строго шикнула на нее:

— Пей сейчас же! На тебе лица нет, а нам понадобятся силы! Врана поднесла деревянную кружку к губам и отхлебнула немного, но видно было, что ей стоило немалых трудов проглотить это пиво. Их соседка — та самая женщина, что сказала, будто леди Моргейна была хороша на свой лад, — поинтересовалась:

— Ей что, нездоровится?

— Нет, она просто перепугалась, — отозвалась Моргейна. — Она никогда прежда не бывала при дворе.

— Правда, тут красиво? Все эти лорды и леди такие нарядные! А нас скоро угостят вкусным обедом, — сказала женщина, обращаясь к Вране. — Эй, она что — не слышит?

— Она немая, но не глухая, — пояснила Моргейна. — Мне кажется, будто она малость понимает, что я ей говорю, а вот чужих — уже нет.

— Вот теперь, как ты это сказала, она уже кажется просто глуповатой, да и все, — сказала другая женщина и погладила Врану по голове, словно собачонку. — Это что ж, она с рождения такая? Вот жалость-то! А ты за ней небось присматриваешь? Ты — добрая женщина. Бывает, что такого человека родня держит на веревке, будто дворового пса, а ты вот взяла сестру даже ко двору. Глянь-ка на того священника в золотой ризе! Это епископ Патриций. Говорят, будто он выгнал из своей страны всех змей. Подумать только! Интересно, он их палкой гнал?

— Это просто так говорится, а имеется в виду, что он изгнал друидов — их называют змеями мудрости, — сказала Моргейна.

— Да что всякая деревенщина смыслит в таких делах! — фыркнула ее неуемная собеседница. — Я точно слыхала, что это были змеи! А весь этот ученый люд, и друиды, и священники — они же заодно. С чего вдруг им ссориться?

— Может, и так, — послушно согласилась Моргейна. Ей вовсе не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Взгляд ее прикипел к епископу Патрицию. За Патрицием тяжело шагал ссутуленный человек в монашеской рясе. Но что делает мерлин в свите епископа? Моргейна помнила, что ей стоило бы держаться потише, но потребность немедленно разобраться в происходящем превозмогла осторожность.

— А что тут сейчас будет? — спросила она у соседки. — Я думала, все эти благородные лорды и леди уже прослушали обедню в церкви…

— Я слыхала, — сообщила одна из женщин, — будто в церковь помещается немного народу, вот и решили сегодня перед пиром отслужить обедню для всех, кто тут собрался. Вон, смотри, слуги епископа несут алтарный столик с белым покрывалом, и все, что нужно. Тесс! Дай послушать!

Моргейне казалось, что она вот-вот сойдет с ума от гнева и отчаянья. Неужто они собираются осквернить Священные реликвии так, что уж невозможно будет очистить — использовать их в христианской обедне?

— Смотрите, люди, — нараспев произнес епископ, — сегодня старое уступает место новому. Христос восторжествовал над старыми, ложными богами, и теперь они склонятся пред именем Его. Ибо так Христос истинный сказал роду людскому: «Я семь путь и истина и жизнь». И еще сказал он: «Никто не приходит к Отцу как только через Меня». И в знак сего все то, что люди, не ведавшие еще истины, посвящали ложным богам, ныне посвящено будет Христу и станет служить Богу истинному…

Епископ продолжал говорить, но Моргейна уже не слышала его. Внезапно она осознала, что сейчас произойдет… «Нет! Я ведь поклялась Богине! Я не могу допустить такого святотатства!» Повернувшись, Моргейна коснулась руки Враны; даже здесь, посреди битком набитого зала, они были открыты друг для друга. «Они собираются воспользоваться Священными реликвиями Богини, чтоб вызвать божественную силу… того, который семь Единый… но они это сделают ради своего Христа, который всех прочих богов считает демонами, — во всяком случае, до тех пор, пока они не воззовут к нему!

Чаша, которую христиане используют во время обедни, — это заклинание воды, а тарелка, на которую они кладут свой святой хлеб, — священное блюдо стихии земли. И вот теперь они хотят, используя древние символы Богини, воззвать к одному лишь своему Христу; и вместо чистой воды святой земли, исходящей из прозрачнейшего источника Богини, они осквернят ее чашу вином!

В этой чаше Богини, о Матерь, таится котел Керидвен, что питает всех людей и из коего к людям исходят все блага этого мира. Ты взывала к Богине, своенравная жрица, — но выдержишь ли ты ее присутствие, если она и вправду ответит на твой зов?»

Моргейна стиснула руки, и воззвала к Богине с такой страстью и неистовством, какого она не ведала в своей жизни.

«Матерь, я — Твоя жрица! Молю, используй меня, как пожелаешь!»