Пленник дуба - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 21

— Наш обычай велит клясться на стали, — сказал один из саксов — не Адельрик, а какой-то другой. Моргаузе запомнилось, что на Адельрике был коричневый плащ — а на этом саксе был синий. — Можно ли нам, лорд Артур, принести клятву на перекрестии твоего меча, в знак того, что наш союз — это союз христианских королей и нами правит единый Господь?

— Да будет так, — негромко отозвался Артур, спустился с возвышения и остановился перед саксами. Он извлек Эскалибур из ножен, и в свете множества факелов и светильников тот сверкнул, подобно молнии. Король поднял меч перед собой, и огромная колеблющаяся тень — тень креста — протянулась во всю длину зала; саксонские короли преклонили колени.

Гвенвифар явно была довольна. Галахад сиял от радости. А вот Моргейна побледнела от гнева, и Моргауза услышала, как она прошептала Уриенсу:

— Как он смеет использовать подобным образом священный меч Авалона! Я — жрица Авалона, и я не стану молча смотреть на это!

Она снова привстала, но Уриенс ухватил ее за руку. Моргейна принялась молча вырываться; но Уриенс, несмотря на свои преклонные годы, все-таки был воином, а Моргейна — всего лишь невысокой женщиной. На мгновение Моргаузе показалось, что он сломает Моргейне запястье, но та не издала ни звука. Стиснув зубы, Моргейна как-то умудрилась вырвать руку, а потом произнесла — достаточно громко, чтоб ее непременно услышала Гвенвифар:

— Вивиана умерла, не успев завершить своих трудов! А я бездействовала — и вот теперь дети выросли, превратились в мужчин и стали рыцарями, а Артур подпал под власть священников!

— Леди, — произнес Акколон, подавшись к Моргейне, — даже тебе не следует омрачать этот святой праздник — иначе с тобой могут обойтись так, как римляне обходились с друидами. Поговори с Артуром наедине, раз ты так нуждаешься в этом, попытайся переубедить его. Я уверен, что мерлин тебя поддержит!

Моргейна опустила взгляд и с силой прикусила губу. Артур поочередно обнял каждого из саксонских королей, а затем усадил неподалеку от своего трона.

— Если ваши сыновья покажут, что они достойны того, я рад буду видеть их в числе своих соратников, — сказал он.

Слуги принесли подарки — мечи и кинжалы хорошей работы, а для Адельрика еще и роскошный плащ. Моргауза взяла липкое от меда печенье и поднесла его к стиснутым губам Моргейны.

— Ты слишком много постишься, Моргейна, — сказала она. — Съешь-ка это печенье! Только глянь на себя, какая ты бледная. Ты же так можешь потерять сознание.

— Я бледна не от голода, — сказала Моргейна, но все-таки взяла печенье и положила его в рот. Она глотнула вина из кубка, и Моргауза заметила, что у нее дрожат руки. На запястье отчетливо виднелись темные пятна, оставленные пальцами Уриенса. Затем Моргейна встала и тихо сказала Уриенсу:

— Не беспокойся, возлюбленный мой супруг. Я не стану говорить ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или нашего короля.

Она повернулась к Артуру и громко произнесла:

— Мой лорд и брат! Могу ли я попросить тебя о милости?

— Моя сестра и жена моего доброго друга и верного подданного, Уриенса, может просить меня обо всем, что пожелает, — радушно отозвался Артур.

— Даже последний из твоих подданных может просить тебя об аудиенции. И я прошу, чтоб ты оказал мне эту милость.

Артур удивленно приподнял бровь, но на этот раз его тон был таким же сдержанным и церемонным, как и у самой Моргейны.

— Коли тебе так угодно, я приму тебя сегодня вечером, перед тем, как отойти ко сну — у себя в покоях. Если хочешь, можешь взять с собой своего супруга.

«Вот бы мне превратиться в муху и послушать, о чем они будут беседовать!» — подумала Моргауза.

Глава 6

Когда они вернулись в покои, отведенные королю Уриенсу и его семейству, Моргейна заново причесалась и велела служанке помочь ей переодеться в чистое платье. Уриенс принялся жаловаться, что не предвидел этого приема, а потому слишком плотно покушал на пиру и слишком много выпил.

— Ну, так ложись спать, — сказала Моргейна. — Это мне нужно кое-что сказать Артуру, а тебе там делать нечего.

— Ну почему же! — возразил Уриенс. — Я тоже учился на Авалоне. Или ты думаешь, мне приятно смотреть, как священные реликвии приспосабливают для службы богу христиан, не терпящему тех, кто видит мир иначе? Нет, Моргейна, хоть ты и жрица Авалона, но не тебе одной надлежит сейчас высказать свое негодование. Есть еще королевство Северного Уэльса, я — его правитель, и Акколон, что будет править там, когда я уйду.

— Отец прав, госпожа, — сказал Акколон, взглянув в глаза Моргейне. — Наш народ верит, что мы не предадим его и не позволим, чтоб в их священных рощах звонили колокола церквей…

Ни Моргейна, ни Акколон даже не шелохнулись, но на миг Моргейне почудилось, что они рука об руку стоят в одной из волшебных рощ, соединившись перед ликом Богини. Уриенс, конечно же, ничего не заметил.

— Пусть Артур знает, Моргейна, — настойчиво произнес он, — что королевство Северного Уэльса не станет безропотно подчиняться христианам.

Моргейна пожала плечами.

— Как тебе угодно.

«Какой же я была дурой, — подумала она. — Я была жрицей на посвящении Артура. Я родила ему сына. Мне следовало воспользоваться той властью, что я имела над королем — и тогда это я, а не Гвенвифар, правила бы из-за его спины. Но пока я, словно зверь, зализывала раны, потеряла Артура навсегда. Некогда я могла приказывать — теперь же мне остается лишь просить. И я даже лишена могущества Владычицы Озера!»

Моргейна уже повернула было к двери, но тут кто-то постучался к ним в покои. Слуга отворил, и вошел Гвидион. Он до сих пор был опоясан саксонским мечом, что вручил ему при посвящении в рыцари Ланселет; но доспехи Гвидион уже снял, и взамен облачился в роскошный алый наряд. Моргейна и не знала, что ее сын может выглядеть так впечатляюще.

Гвидион заметил, как сверкнули ее глаза.

— Это подарок Ланселета. Мы сидели в зале и пили, туда пришел посланник Артура и передал, что король желает видеть меня в своих покоях… Я сказал, что моя единственная приличная туника порвана и запачкана кровью, а Ланселет сказал, что мы с ним одного роста и он мне что-нибудь подберет. Когда я надел этот наряд, Ланселет сказал, что мне он идет больше, чем ему, и чтоб я оставил его себе — что Галахаду досталось от короля множество богатых даров, а я получил слишком мало подарков в честь своего посвящения в рыцари. Он что, знает, что Артур — мой отец, что так говорит?

Уриенс удивленно уставился на Гвидиона, но промолчал. Акколон покачал головой.

— Нет, сводный брат. Просто Ланселет — благороднейший из людей. Когда Гарет впервые появился при дворе, даже собственные родичи его не узнали, а Ланселет подарил ему одежду и оружие, чтоб тот мог выглядеть подобающе. Ты, конечно, можешь поинтересоваться, не слишком ли Ланселету нравится видеть свои подарки на красивых молодых людях. Об этом тоже болтали, но я не знаю при этом дворе ни одного мужчины, будь он молод или стар, с которым Ланселет обращался бы иначе как с рыцарской учтивостью.

— В самом деле? — переспросил Гвидион. Моргейна просто-таки видела, как он ухватил эти сведения и упрятал, как скряга прячет золото в сундук. — Теперь я припоминаю одну историю, — медленно произнес он. — Рассказывали, что однажды на пиру у Лота кто-то сунул Ланселету арфу, — а он тогда был совсем юн, — и велел играть, и Ланселет спел какое-то лэ — не то римское, не то оно сохранилось еще со времен Александра, я толком не знаю, — о любви рыцарственных товарищей, и его подняли на смех. С тех пор он поет лишь о красоте нашей королевы или о рыцарских подвигах и драконах.

Моргейна не могла больше терпеть издевку, звучащую в голосе Гвидиона.

— Если ты пришел, чтоб потребовать причитающиеся тебе дары, я поговорю с тобой, когда вернусь от Артура, а сейчас мне некогда, — резко произнесла она.

Гвидион уставился в пол. Моргейна впервые увидела, что и он может лишиться привычной самоуверенности.