Наследники Хамерфела - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 4

Ренато смотрел на него почти в испуге. Он понимал, что не может отказать Раскарду, не нажив себе смертельного врага. Герцогство Хамерфел было маленьким, но Ренато понимал, насколько оно сильно, герцоги Хамерфел правили этими землями уже на протяжении многих лет.

Ему оставалось только тянуть время в надежде, что старый герцог откажется от своего каприза, столкнувшись с практическими трудностями.

— Ну, хорошо, — медленно произнес Ренато, — если вы того хотите, мой господин, я пошлю письмо ее опекунам, в котором попрошу их согласия на брак с вами. Но могут возникнуть трудности: как бы не оказалось, что ее с кем-нибудь обручили ребенком, или еще что-нибудь в этом роде.

— Ее опекуны? Почему не родители?

— Эрминия — сирота, и именно поэтому, когда ваша последняя жена — моя кузина Эллендара — захотела, чтобы рядом с малышом Алариком находился кто-то родственной с ним крови, была прислана Эрминия, ибо она как раз нуждалась в крове. Вы наверняка помните, мой господин, что Эллендара была лерони из Арилинна, и хотела обучить этому искусству Эрминию, поскольку своей дочери у нее не было.

— Я не вижу здесь никаких трудностей, раз ее не ждут любящие родители, — заметил герцог. — С ее рождением связана какая-нибудь тайна или скандал?

— Нет, ни в коем случае; ее матерью была моя сестра Лорна, а отцом — мой близкий друг, телохранитель Хастура Даррен Тьялл. Сестру с Тьяллом обручили, когда им было около двенадцати лет, и когда Даррена убили на границе, она была вне себя от горя. Очень скоро мы узнали, что она носит ребенка от Тьялла. Эрминия родилась на руках моей жены, и та очень ее любила; только поэтому Эллендара с такой радостью приняла девочку здесь, в вашем доме.

— Значит, она — ваша племянница, — подытожил Раскард. — Ее мать жива?

— Нет. Лорна пережила своего жениха меньше, чем на год.

— Тогда, похоже, вы одновременно — и ее опекун и ближайший родственник, а все разговоры о получении «согласия со стороны» — лишь уловка, чтобы отсрочить удовлетворение моей просьбы, — произнес Раскард, гневно поднимаясь из кресла. — Какие у вас возражения против того, чтобы Эрминия стала моей женой, если их не было, когда я женился на вашей кузине?

— Скажу откровенно, — произнес Ренато несколько сконфуженно. — Ваша кровная вражда со Сторном разрослась из костра в лесной пожар; она и раньше была мне не по душе, но сейчас не нравится гораздо сильнее. Я больше не могу добровольно отдавать своих ближайших родственниц замуж в клан, который так погряз в кровавых разборках. — Он заметил, как Раскард стиснул челюсти, и продолжил: — Мне известно, что происходит здесь, у вас в горах. И меня терзает мысль, что Эллендара невольно приняла участие в кровной вражде, поэтому я не хочу, чтобы в нее был втянут еще кто-либо из членов моей семьи. Пока Эрминия была в вашем доме всего лишь гостьей, я убеждал себя, что все это меня не касается, но брак — совсем другое дело. Более того, племянница слишком молода для вас. И мне было бы тяжело видеть, как девушка выходит замуж за человека, который ей в отцы годится… Но пусть она сама решит, хочет ли этого. Я препятствовать не буду. Хотя заявляю, что предпочел бы отдать ее в дом, не столь увязший в кровной вражде.

— Тогда позови ее и спроси сам, — предложил герцог Раскард.

— Но только не в вашем присутствии, — продолжал упорствовать Ренато. — Она может побояться признаться в присутствии своего друга и покровителя, что желает покинуть его.

— Как угодно, — произнес герцог и позвал слугу: — Спроси дамиселу, не будет ли она так любезна принять своего родственника в оранжерее.

Глаза Ренато были холодны как лед, когда он вышел из полутемного зала вслед за слугой, думая, что едва ли молоденькая девушка хотела выйти замуж за стареющего, желчного мужчину. Он был уверен: юная родственница обрадуется, когда узнает, что он приехал забрать ее отсюда.

Раскард проводил взглядом Эрминию, прошедшую по коридору к оранжерее, чтобы встретиться там с домом[10] Ренато. Взор его в этот момент смягчился. Впервые в жизни он посмотрел на нее как на желанную женщину, а не на подругу сына по детским играм. Прежде он думал о женитьбе точно о досадной необходимости, теперь же впервые осознал, что она может иметь и свои приятные стороны.

Через некоторое время оба вошли в большой зал. Ренато злобно хмурился, в то время как на щеках Эрминии играл румянец, и легкая улыбка, которую она бросила Раскарду из-за спины родича, наполнила сердце герцога теплом от того, что его предложение, судя по всему, принято.

Тогда он очень мягко спросил:

— Хочешь ли ты стать моей женой, Эрминия?

— Девчонка еще глупа, — проскрипел Ренато. — Я говорил, что найду ей более подходящего мужа.

Эрминия улыбнулась и сказала:

— Почему вы думаете, что сумеете найти человека, который будет для меня лучшим мужем, родственник?

Она приветливо улыбнулась Раскарду, и тот впервые, с тех пор как увидел через звездный камень мертвенное лицо сына, почувствовал, что сквозь холод, которым была объята его душа, пробился луч света.

Он взял девушку за руку и нежно произнес:

— Если ты станешь моей женой, чиа, я постараюсь сделать тебя счастливой.

— Я знаю, — ответила та, возвращая ему легкое пожатие.

— Эрминия, у тебя есть лучший выбор, — вмешался Ренато, изо всех сил пытаясь вновь обрести спокойствие. — Ты действительно хочешь выйти замуж за этого старика? Он старше, чем был бы сейчас твой отец, он старше меня. Неужели тебе это нужно? Подумай, девочка! — почти выкрикнул он. — Тебе дана такая свобода, о которой редкая девушка может даже мечтать! Никто не требует, чтобы ты вышла замуж обязательно здесь, в Хамерфеле.

Эрминия взяла герцога под руку.

— Дядя Ренато, это тоже моя семья и мой дом, — сказала она. — Я выросла здесь и не хочу покидать это место, чтобы вернуться к родственникам, которые сейчас для меня — чужие люди.

— Ты глупа, Эрминия, — возразил Ренато. — Ты хочешь, чтобы твои дети тоже погибли в этой безумной междоусобице?

Эти слова, кажется, несколько отрезвили ее.

— Сказать по правде, я бы лучше жила в мире, да и кто из нас предпочел бы иное, будь у него выбор?

И тогда герцог, на какое-то мгновение объятый более сильным, чем даже его собственная гордость, чувством, произнес:

— Я предложу мир лорду Сторну.

Эрминия, нахмурясь, потупила взор и сказала:

— Да, я жажду мира. Но ведь это лорд Сторн отказался вернуть хотя бы тело вашего сына; я не хочу видеть ни того, как вы будете унижаться перед ним, мой будущий муж, ни того, как вы подпишете унизительный мир на его условиях.

— Тогда — выберем среднее, — произнес Раскард. — Я пошлю к нему посольство с просьбой вернуть тело моего сына, чтобы достойно его похоронить, и, если он это сделает, мы заключим мир, если же он откажется, тогда между нами — война навек.

— Навек? — переспросила Эрминия, как бы очнувшись, но потом вздохнула и добавила: — Да будет так. Мы достойно примем любой его ответ.

Ренато взвыл:

— Теперь я вижу, что передо мной два безнадежных глупца. Если бы вы действительно хотели мира, вы бы как-нибудь перешагнули через свою дурацкую спесь, из-за которой пропадут в конце концов и Сторн, и Хамерфел, а в их развалинах будут кричать лишь вороны да прятаться бандиты!

У Раскарда по спине пробежали мурашки, ибо слова Ренато звучали как пророчество, и на какой-то момент, пока он рассеянно смотрел в потолок, ему действительно привиделись заброшенные руины, некогда бывшие твердыней Хамерфелов.

Ренато не унимался:

— Неужели вы действительно не можете побороть эту чертову гордость?

Тогда Эрминия выступила вперед и с плохо скрытым раздражением произнесла:

— Почему унять гордость должен именно мой муж? — В ее голосе явственно слышались гневные нотки. — Почему не Сторн, раз уж он празднует сейчас победу, полностью истребив клан моего мужа? Разве не привилегия победителя — проявить великодушие?