Король-олень - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 62

— Ты — та самая леди Моргейна, которую зовут Моргейной Волшебницей?

— Да, это я и есть, — отозвалась Моргейна. — А еще я — твоя кузина, Галахад.

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — настороженно спросил мальчишка. — Ты что, колдунья? Почему тебя зовут Волшебницей?

— Потому, что я происхожу из древнего королевского рода Авалона и выросла на Авалоне, — пояснила Моргейна. — А твое имя я узнала не при помощи волшебства, а потому, что ты очень похож на свою мать, которая тоже приходится мне родственницей.

— Моего отца тоже зовут Галахадом, — заявил мальчик, — но саксы прозвали его Эльфийской Стрелой.

— Я приехала, чтобы передать тебе привет от твоего отца — тебе, твоей матери и твоим сестрам, — сказала Моргейна.

— Нимуэ — дура, — сообщил Галахад. — Она уже большая, ей целых пять лет, но, когда отец приехал, она принялась реветь и не пошла к нему на руки, потому что не узнала. А ты знаешь моего отца?

— Конечно, знаю, — сказала Моргейна. — Его мать, Владычица Озера, была моей тетей и приемной матерью. Галахад недоверчиво взглянул на нее и нахмурился.

— Моя мама говорит, что Владычица Озера — злая колдунья.

— Твоя мама… — Моргейна осеклась и решила смягчить выражения; в конце концов, Галахад ведь еще ребенок. — Твоя мама не знала Владычицу так хорошо, как знала ее я. Она была доброй и мудрой женщиной и всю свою жизнь служила богам.

— Что, правда?

Моргейна просто-таки видела, как мальчик пытается осмыслить эту идею.

— Отец Гриффин говорит, что служителями Божьими могут быть только мужчины, потому что мужчины сделаны по образу и подобию Божьему, а женщины — нет. Нимуэ сказала, что хочет быть священником, когда вырастет, чтоб научиться читать, писать и играть на арфе, а отец Гриффин сказал, что женщины этого не могут вообще.

— Значит, отец Гриффин ошибается, — сказала Моргейна, — потому что я умею делать все это, и еще многое другое.

— Я тебе не верю! — заявил Галахад, с враждебным видом уставившись на Моргейну. — Ты думаешь, что ты лучше всех, да? Моя мама говорит, что маленькие не должны спорить со взрослыми, а ты выглядишь так, будто ты не намного старше меня. Ведь ты не намного больше меня, верно?

Моргейна рассмеялась — ее позабавил этот сердитый мальчишка, — и сказала:

— Но все-таки я старше и твоей мамы, и твоего отца, Галахад, хоть я и не очень большая.

Тут скрипнула дверь и вошла Элейна. Она казалась более мягкой и спокойной, чем раньше; тело ее округлилось, а грудь потеряла былую упругость. Ну что ж, напомнила себе Моргейна, Элейна ведь родила троих детей, а младшего как раз кормила грудью. Но она по-прежнему была прекрасна, и ее золотые волосы сияли так же ярко, как и раньше. Она обняла Моргейну так просто и непринужденно, словно они расстались лишь вчера.

— Я вижу, ты уже познакомилась с моим послушным сыном, — сказала Элейна. — Нимуэ сидит в своей комнате — я ее наказала за то, что она нагрубила отцу Гриффину, — а Гвенни, хвала небесам, уснула. Она очень беспокойная и не дает мне спать по ночам. Ты приехала из Камелота? А почему мой лорд не приехал вместе с тобой, Моргейна?

— Я приехала именно затем, чтобы рассказать тебе обо всем, — сказала Моргейна. — Ланселет некоторое время не вернется домой. В Малой Британии идет война, и его брата, Борса, осадили в собственном замке. Все соратники Артура отправились туда, чтоб спасти Борса и проучить некоего Луция, провозгласившего себя императором.

Глаза Элейны наполнились слезами, но юный Галахад тут же преисполнился гордости.

— Если бы я был старше, я бы тоже стал соратником, — заявил он, — и мой отец посвятил бы меня в рыцари, и я поехал бы с ними и поубивал бы всех этих саксов и этого императора!

Выслушав рассказ Моргейны, Элейна воскликнула:

— По-моему, этот Луций не в своем уме!

— В своем он уме или нет, но он располагает армией и заявляет свои права от имени Рима, — заметила Моргейна. — Ланселет попросил меня повидаться с тобой и поцеловать за него детей, — хотя я сомневаюсь, что этому молодому человеку понравится, если его станут целовать, словно малыша, — сказала она, улыбнувшись Галахаду. — Мой пасынок, Увейн, в твоем возрасте уже считал, что он для этого слишком большой, а несколько дней назад он стал соратником Артура.

— А сколько ему лет? — тут же спросил Галахад и, услышав от Моргейны: «Пятнадцать», — насупился и принялся что-то высчитывать на пальцах.

— А как себя чувствовал мой возлюбленный лорд? — спросила Элейна. — Галахад, иди к своему наставнику. Я хочу побеседовать со своей кузиной.

Дождавшись, когда мальчик выйдет, она сказала:

— Перед этой Пятидесятницей у меня было больше возможностей поговорить с Ланселетом, чем за все годы нашего брака. Впервые за все эти годы я провела в его обществе больше недели за раз!

— По крайней мере, на этот раз ты не ждешь ребенка, — сказала Моргейна.

— Нет, — согласилась Элейна. — Он был очень заботлив, и последние несколько недель перед рождением Гвен не делил со мной постель — говорил, что я сделалась такой большой, что это не доставит мне удовольствия. Я бы не отказала ему, но мне, по правде говоря, кажется, что ему и не хотелось… Что-то я принялась тебе исповедаться, Моргейна…

— Ты забыла, что мы с Ланселетом знакомы всю жизнь, — мрачно усмехнувшись, заметила Моргейна.

— Скажи мне — клянусь, я никогда больше не стану об этом спрашивать, — Ланселет был твоим любовником? Ты когда-нибудь возлежала с ним?

Моргейна взглянула на осунувшееся лицо Элейны и мягко ответила:

— Нет, Элейна. Было время, когда я думала об этом, — но между нами так ничего и не произошло. Я не люблю его, а он — меня.

И, к собственному удивлению, Моргейна вдруг поняла, что сказала правду, хотя до этого момента и не осознавала ее.

Элейна уставилась на солнечное пятно на полу; солнце пробивалось через старое, обесцвеченное стекло, сохранившееся еще с римских времен.

— Моргейна… на этом празднике Пятидесятницы… он видел королеву?

— Поскольку Ланселет не слепой и поскольку она сидела на возвышении, рядом с Артуром, то, конечно же, он ее видел, — сухо отозвалась Моргейна.

Элейна раздраженно вскинулась.

— Ты понимаешь, о чем я!

«Неужто она до сих пор так ревнует Ланселета и так ненавидит Гвенвифар? Она заполучила Ланселета, она родила ему детей, она знает, что ее муж — человек, чести. Чего же ей еще надо?»

Но, увидев, что Элейна вне себя от беспокойства и вот-вот расплачется, Моргейна смягчилась.

— Элейна, он разговаривал с королевой и поцеловал ее на прощанье, когда раздался призыв к оружию. Но я клянусь тебе: он беседовал с ней, как любезный придворный со своей королевой, а не как влюбленный с возлюбленной. Они знают друг друга с юных лет, и если они не в силах забыть, что когда-то любили друг друга, как любят лишь раз в жизни, неужто ты станешь упрекать их за это? Элейна, ты — его жена; и судя по тому, как он просил меня передать тебе послание, он искренне любит тебя.

— И я клялась, что этого мне будет довольно — да?

Элейна понурилась и надолго умолкла; Моргейна видела, что Элейна часто-часто моргает, — но все-таки она удержалась от слез. В конце концов, Элейна подняла голову.

— У тебя было множество любовников, но знаешь ли ты, что такое — любить?

На миг Моргейну захлестнула давняя волна, то безумие любви, что швырнуло их с Ланселетом друг к другу на Авалоне, на том залитом солнцем холме, и сводило раз за разом — и не оставило после себя ничего, кроме горечи. Моргейне потребовалось напрячь всю силу воли, чтобы изгнать это воспоминание и вспомнить об Акколоне, вернувшем ее сердцу и телу всю радость зрелой женственности в то время, когда она чувствовала себя старой, мертвой, никому не нужной… Акколон вновь вернул к служению Богине и снова сделал ее жрицей… Моргейна почувствовала, что неудержимо краснеет. Она медленно кивнула.

— Да, дитя. Я знаю, что значит — любить.

Она видела, что Элейне не терпится задать еще множество вопросов; Моргейна с радостью бы открыла душу этой женщине, что была ей подругой с тех самых пор, как она покинула Авалон, и чей брак она устроила, — но нет, нельзя. Тайна всегда была частью могущества жрицы, а если заговорить вслух о том, что связывает ее с Акколоном, в ней увидят лишь бесчестную жену, забравшуюся в постель к пасынку.