Король-олень - Брэдли Мэрион Зиммер - Страница 40

— Когда леди Моргейна закончит петь, спроси, не сможет ли она подойти ко мне.

Уриенс устремил взгляд на Моргейну; темное платье выгодно подчеркивало белизну ее кожи.

— Твоя сестра очень красива. Любой мужчина мог бы считать себя счастливчиком, если бы ему удалось заполучить такую жену.

Когда Уриенс отправился на свое место, Артур, глядя на идущую к нему Моргейну, задумчиво произнес:

— Она долго не выходила замуж — наверное, ей хочется иметь собственный дом, где она будет полной хозяйкой и где ей не придется прислуживать другой женщине. И для большинства мужчин помоложе она слишком умна. Но Уриенс будет только рад: ведь она добра, и она будет хорошо управлять его домом. Хотя мне хотелось бы, чтобы он был не так стар…

— Думаю, ей будет только лучше с мужчиной постарше, — сказала Гвенвифар. — Она ведь не какая-нибудь юная ветреница.

Моргейна подошла и присела в реверансе. Она улыбалась и была так же бесстрастна, как и всегда на людях — и впервые Гвенвифар порадовалась этому.

— Сестра, — сказал Артур. — У меня есть для тебя предложение о браке. И я думаю, после сегодняшнего утра, — он понизил голос, — тебе стоило бы на некоторое время уехать от двора.

— Я и вправду была бы рада уехать отсюда, брат.

— Ну, в таком случае… — сказал Артур. — Как ты посмотришь на предложение поселиться в Северном Уэльсе? Я слыхал, что это глухие места — но, уж конечно, не более глухие, чем Тинтагель…

К удивлению Гвенвифар, Моргейна зарделась, словно пятнадцатилетняя девчонка.

— Не стану притворяться, брат, будто твое предложение — неожиданность для меня. Артур хмыкнул.

— Надо же! Что ж он мне не сказал, что уже поговорил с тобой, хитрец он этакий?

Моргейна покраснела и принялась играть кончиком косы. Гвенвифар подумала, что она совсем не выглядит на свои годы.

— Можешь сказать ему, что я с радостью переселюсь в Северный Уэльс.

— Не смущает ли тебя разница в возрасте? — мягко поинтересовался Артур.

— Если его она не смущает, то и меня не смущает тоже.

— Значит, так тому и быть, — сказал Артур и кивком подозвал Уриенса. Тот просиял и подошел. — Моя сестра сказала, что согласна стать королевой Северного Уэльса, друг мой. Думаю, у нас нет никаких причин откладывать свадьбу — мы можем назначить венчание на воскресенье.

Он поднял кубок и обратился к гостям:

— Выпьем за свадьбу, друзья мои — за свадьбу леди Моргейны Корнуольской, моей возлюбленной сестры, и моего доброго друга Уриенса, короля Северного Уэльса!

Впервые за весь день настроение гостей стало соответствовать праздничному пиру на Пятидесятницу; зал заполнился рукоплесканиями, радостными возгласами и поздравлениями. Но Моргейна застыла, словно обратилась в камень.

« Но ведь она согласилась, она сказала, что он уже поговорил с ней…» — подумала Гвенвифар, и вдруг вспомнила молодого рыцаря, увивавшегося вокруг Моргейны. — Так ведь это же был сын Уриенса! Как там его зовут? Ах, да, Акколон! Но не могла же она ожидать, что он к ней посватается — ведь Моргейна намного старше его! Наверняка это Акколон — иначе с чего бы она была так потрясена?»

Но затем Гвенвифар ощутила очередной приступ ненависти. «Ну так пусть Моргейна узнает, каково это — оказаться замужем за мужчиной, которого она не любит!»

— Так значит, ты теперь тоже будешь королевой, сестра, — сказала она, взяв Моргейну под руку. — Я буду на свадьбе твоей подружкой.

Но Моргейна взглянула прямо в глаза королеве, и Гвенвифар поняла, что любезные слова ее не обманули.

«Что ж, так тому и быть. По крайней мере, мы окажемся достаточно далеко друг от друга. И нам не придется больше притворяться подругами».

ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА

«Пожалуй, для брака, заключенного по сговору, мой начался более-менее неплохо. Гвенвифар немало потрудилась над устройством моей свадьбы — особенно если учесть, как она меня ненавидела. У меня было шесть подружек, и четыре из них — королевы. Артур подарил мне украшения; я никогда не питала особой любви к драгоценностям — на Авалоне меня не приучили их носить, и впоследствии я так к этому и не привыкла, хотя кое-что мне досталось еще от Игрейны. Теперь Артур отдал мне и другие драгоценности нашей матери и кое-что из добычи, захваченной у саксов. Я попыталась было возражать, но Гвенвифар напомнила, что Уриенс наверняка ожидает, что его жена будет одеваться, как подобает королеве. Я пожала плечами и позволила Гвенвифар разукрасить меня, словно детскую куклу. Один из подарков, янтарное ожерелье, я видела в раннем детстве на груди у Игрейны; потом как-то раз я еще видела его в шкатулке матери, тоже в детстве, и она сказала, что это — подарок Горлойса и что когда-нибудь оно достанется мне. Но прежде, чем я выросла настолько, чтобы носить украшения, я стала жрицей Авалона — а там они мне были не нужны. Теперь же оно перешло ко мне вместе со множеством других драгоценностей, хоть я и предупреждала, что не буду их носить.

Единственное, о чем я их просила, — это отложить свадьбу, чтобы я могла пригласить на нее Моргаузу, единственную мою родственницу, — но эту просьбу не выполнили. Возможно, они боялись, что я приду в себя и заявлю, что когда я соглашалась поехать в Северный Уэльс, то имела в виду Акколона, а не старого короля. Я уверена, что по крайней мере Гвенвифар об этом знала. Что мог подумать обо мне Акколон? Ведь я дала слово ему, и в тот же самый день при всех пообещала выйти замуж за его отца! Но мне так и не удалось с ним поговорить.

Но в конце концов, я полагаю, Акколон скорее захотел бы взять в жены пятнадцатилетнюю девушку, а не женщину тридцати четырех лет от роду. Женщина, которой за тридцать, должна довольствоваться мужчиной, который уже успел до этого вступить в брак, и берет ее ради родственных связей, или ради ее красоты, или ради ее имущества, или для того, чтобы она заменила мать его детям — по крайней мере, так говорят женщины. Что ж, с родственными связями у меня все было в порядке — лучше не придумаешь.

Что же касается всего прочего, у меня имелось предостаточно драгоценностей, но мне трудно было вообразить себя мачехой Акколона или прочих детей старого короля. Или даже бабушкой его внуков. Мне пришлось напомнить себе, что мать Вивианы стала бабушкой, когда была моложе, чем я сейчас; она родила Вивиану в тринадцать лет, а Вивиана родила дочь, когда ей самой еще не сравнялось четырнадцати.

За три дня, пролетевших между Пятидесятницей и нашей свадьбой, я лишь раз поговорила с Уриенсом. Я надеялась, что, быть может, он, христианский король, откажется от этого брака, когда узнает обо всем; или, быть может, ему нужна молодая жена, способная подарить ему детей. Я не хотела, чтобы он питал ложные надежды и стал потом упрекать меня за их крушение; кроме того, я знала, что христиане придают большое значение непорочности невесты. Должно быть, они переняли это от римлян, с их преклонением перед семьей и почитанием девственности.

— Мне уже за тридцать, Уриенс, — сказала я, — и я — не девушка.

Я не умела говорить о таких вещах вежливо и куртуазно.

Уриенс протянул руку и коснулся маленького синего полумесяца у меня на лбу. Он уже потускнел — я видела это в зеркале, преподнесенном мне Гвенвифар среди прочих подарков. Когда я прибыла на Авалон, знак у Вивианы на лбу тоже уже померк, но она подновляла его синей краской.

— Ты была жрицей Авалона и одной из дев Владычицы Озера и отдала свою девственность богу?

Я подтвердила, что так оно и есть.

— Некоторые из моих людей до сих пор так поступают, — сказал Уриенс, — и я не особенно стараюсь искоренять этот обычай. Крестьяне уверены, что почитать Христа — это хорошо для королей и лордов, которые могут заплатить священникам, чтобы те отмолили их от преисподней, но что простому люду придется туго, если Древние, которых почитали в наших холмах с незапамятных времен, не получат то, что им причитается. Акколон тоже так думает, но теперь, когда власть все больше переходит в руки священников, я стараюсь их не раздражать. Что касается меня самого, до тех пор, пока мое королевство благоденствует, мне все равно, какой бог главенствует на небесах и кому поклоняется мой народ. Но когда-то я и сам носил оленьи рога. Клянусь, что никогда ни в чем не упрекну тебя, леди Моргейна.