Состоятельная женщина. Книга 2 - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 101

Когда Дэзи было всего пять лет, Пол настоял на том, чтобы она сопровождала их с Эммой во время поездок в Австралию. После недельного пребывания в Сиднее, Пол отвез их в Кунэмбл, и они провели четыре недели в Дунуне. Необычайная близость установилась между живой маленькой девочкой и ее сводным братом Говардом, и Пол с с Эммой были глубоко тронуты их отношениями. Казалось, что Дэзи, как никому другому, удалось сблизиться с Говардом. Ее преданность ему и его ответная привязанность согревала их сердца. После этого они каждый год приезжали сюда с Полом, каждый не хотел лишать Говарда радости общения с его сводной сестрой, так скрашивавшей его унылое существование.

Годы летели с такой быстротой, что Эмме оставалось только удивляться смене событий. Дети вырастали и поочередно покидали дом на Белгрейв-сквер. Кит, молодой человек приятной наружности, сильно напоминавший Джо Лаудера в молодости, поступил в Университет в Лидсе, а близнецы разъехались по своим респектабельным школам, сильно горюя на первых порах о том, что их разлучили. Если Дэзи была вообще самым любимым ребенком Эммы, то Робину она, несомненно, отдавала предпочтение среди своих сыновей и скучала по нему во время его школьных семестров больше, чем того сама ожидала. Робин не унаследовал дурных черт характера и привычек Артура Эйнсли, а внешне был сильно похож на Уинстона. Он стал тонким подвижным мальчиком с живым, быстрым умом и врожденным очарованием. Склонный к учебе, он стал блестящим учеником, и Эмма многого ожидала от него.

Сестра-близнец Робина Элизабет, будучи на одно лицо с ним, естественно, тоже пошла в Хартов. Порой у Эммы буквально перехватывало дух, когда она смотрела на нее и видела в ней точное отражение своей матери в молодости, а порой даже улавливала некоторые черты Оливии Уэйнрайт на хорошеньком личике Элизабет. Она как будто погружалась в прошлое и вновь поражалась необъяснимому сходству этих двух женщин из совершенно разных миров, так удивлявшему ее в детстве. Из всех детей Эммы только Элизабет была настоящей красавицей, тонкой, гибкой, грациозной, с приятным лицом, окруженным облаком густых темных волос, в избытке наделенной очарованием. К своему сожалению, Эмма давно заметила некоторые черты характера Элизабет, беспокоившие ее, – бурный темперамент, капризность и непостоянство, неуправляемость.

Пол был согласен с Эммой в том, что Элизабет нуждается в твердой руке, и оба надеялись, что строгая дисциплин в школе-интернате будет хорошо влиять на нее, не уродуя ее характер.

Бизнес Эммы продолжал расти и расширяться. Всемирную известность приобрел ее универмаг в Найтсбридже, а йоркширские магазины, носившие ее имя, завоевали весь Север Англии. Ее ткацкие фабрики процветали, так же как совместные с Каллински швейные фабрики. „Эмеремм Компании”, получившая теперь название „Харт Энтерпрайзиз”, стала невероятно богатой корпорацией, владевшей различными предприятиями по всему свету. Руководствуясь собственным безошибочным чутьем и прислушиваясь к советам Пола, Эмма мудро вкладывала свои капиталы и многократно умножила свое собственное состояние, а также состояния Фрэнка и Уинстона, финансами которых она руководила. К своим сорока шести годам она стала мультимиллионером, ее влияние было признанно не только в Лондоне и на английском Севере, но и в международных деловых кругах.

Но счастливая с Полом и в своей семье, перегруженная заботами о своих гигантских деловых предприятиях, Эмма ни на йоту не утратила интереса к семье Фарли. Их дела по-прежнему сильно занимали ее. Разоренный ею Джеральд Фарли провел последние годы своей жалкой жизни на содержании Эдвина, поскольку оставшийся у него кирпичный завод не приносил прибыли. Он умер в 1926 году „от своей явной природной невоздержанности”, как заметила Эмма в беседе с Блэки, узнав об этом событии, и с того дня все оставшиеся годы она сосредоточила свой ледяной взор исключительно на Эдвине. Она пристально, с неослабевающим интересом следила за его карьерой. Как страстно она желала, чтобы он оступился! Но он сделал себе блестящее имя как адвокат по уголовным делам, и в Темпле постоянно ходили разговоры о скором присвоении ему высшего звания – Королевского адвоката. Он постоянно жил и вел юридическую практику в Лондоне, но не порывал своих связей с Йоркширом. Эдвин часто бывал в Лидсе, где, подобно своему отцу, Адаму Фарли, тратил много сил на „Йоркшир морнинг газетт”. Он был в ней председателем правления и владел большинством ее акций, благодаря чему полностью определял политику газеты.

Эмма хотела завладеть газетой, и ничто не могло остановить ее. Уинстон и Блэки вдвоем доказывали ей, что она уже достаточно сделала, чтобы подорвать влияние Фарли в Йоркшире, убеждали прекратить вендетту и забыть про газету. Но Эмма, как всегда упрямая и переполненная жаждой мести к Фарли, не желала ничего слушать: она решила завладеть их последним достоянием. Она постепенно стала скупать обыкновенные акции газеты по мере их появления на рынке, действуя, как обычно, украдкой и терпеливо выжидая момент, когда она сможет выступить против Эдвина. Хотя газета была убыточной, Эдвину каким-то образом удавалось поддерживать ее на плаву, и он, к огромному неудовольствию Эммы, цепко держался за свои акции. Не завладев ими, Эмма была бессильна что-либо предпринять, и ей оставалось только мечтать о том дне, когда она сумеет оттеснить Эдвина от управления газетой. Только в этом случае ее месть будет полной!

– У меня хватит на это терпения, – однажды сказала она Уинстону летом 1935 года. – Я не успокоюсь до тех пор, пока не завладею „Йоркшир морнинг газетт”, и она будет моей.

– Я в этом уверен, – сказал Уинстон, поворачиваясь в кресле. Он закурил сигарету и продолжил. – Вчера мне звонил Джо Фултон. Он готов продать тебе оставшиеся акции „Шеффилд стар”. Если ты их купишь, у тебя будет контрольный пакет. Ты хочешь их приобрести?

– Вне всякого сомнения, – с просиявшим лицом заявила Эмма. – Думаю, что надо вновь переговорить с Гарри Меткалфом. Он давно мечтает продать „Йоркшир морнинг обсервер”. Я думаю, что нам следует ее в конце концов купить. Тогда мы сможем использовать ее как орудие в борьбе против Эдвина Фарли, чтобы создать ему жесткую конкуренцию и заставить побегать, чтобы выжить. Если мы купим акции обеих газет, то я смогу реально утвердиться в издательском деле на Севере.

Глаза у нее загорелись.

– Давай учредим новую компанию, Уинстон. Как нам ее назвать? Как насчет „Йоркшир консолидейтид ньюспейпер компании”? – предложила она и, не дожидаясь ответа Уинстона, быстро сказала. – Да, это хорошо звучит. Пусть так и будет.

– Не вижу причин, почему бы тебе не купить обе газеты, Эмма, – сказал Уинстон, внезапно заразившись ее энтузиазмом. – Их можно легко привести в порядок. Все что требуется для того, чтобы вдохнуть в них новую жизнь, – это хорошее управление, немного денег и несколько толковых журналистов. Может быть, Фрэнк сумеет порекомендовать нужных людей. Завтра я в первую очередь займусь этим делом.

– Удивляюсь, как мы не додумались до этого раньше! – воскликнула Эмма, с трудом сдерживая волнение, охватившее ее от перспективы стать издателем и вступить в соревнование с Эдвином Фарли.

– Ты ведь знаешь, что хорошие мысли всегда приходят с опозданием, – заметил, поднимаясь, Уинстон. Он медленно пересек прелестную гостиную на втором этаже „Пеннистоун-роял”, громадного дома вблизи Райпона, который Эмма приобрела тремя годами раньше, и остановился у окна, глядя в парк.

Стоял прекрасный августовский день, ярко-голубое небо сияло над подстриженными лужайками, причудливыми живыми изгородями и живописными группами деревьев, яркая и сочная зелень которых сверкала в летнем воздухе. Парк в елизаветинском стиле был очень красив и эффектен. Много зелени и множество роскошных цветочных клумб придавали ему чисто английский аромат.

Он услышал доносившийся издали звук теннисных мячей и с удивлением подумал, где Пол находит силы играть по три сета в такой жаркий день. Потом его мысли вернулись к той новости, которую он должен был сообщить Эмме, и он размышлял, как лучше это сделать. Здравый смысл подсказывал ему, что нужно прямо приступить к делу. Уинстон взглянул на Эмму, сидевшую на диване в белом полотняном платье с распущенными, отливающими медью волосами, падающими ей на плечи. „Ладно, так или иначе, нужно ей сказать”, – подумал он и вслух произнес: