Жизнь как матч - Платини Мишель Франсуа - Страница 32

Должен сказать, что мне пришлись не по нутру шумные манифестации, устроенные болельщиками в тот памятный вечер. Нож гильотины Парижа опустился на мой затылок.

Вечером того же дня я вернулся в Сент-Этьенн на самолете нашего клуба. Мы приземлились в час ночи в аэропорту «Бутеон». Там я с одним из моих друзей по команде осушил бутылочку шампанского. Мы весело смеялись, стараясь забыть прошлое. Затем я возвратился домой.

Телефон трезвонил не умолкая.

Всем просто не терпелось поговорить со мной. Вероятно, звонили друзья или знакомые.

Я не поднимал трубку. Не хотелось.

Я не подавал признаков жизни.

2 часа ночи… Я по-прежнему в одиночестве. Хожу по комнате кругами.

Кристель с детьми, Лораном и Мариной, проводят каникулы в Ла Буль.

Не стоит их будить в столь поздний час.

Наконец принимаю решение лечь спать.

Почему эта проклятая кровать так широка?

Почему я здесь в полном одиночестве?

Почему меня так злобно освистали?

Не могу уснуть.

Ожидаю, когда займется день.

Утром с воспаленными от бессонницы глазами вскакиваю с постели и мчусь к телефону.

Вызываю Ла Буль.

Кристель перепугана насмерть. Она уже слышала по радио первые комментарии. Она знает все. Она обращается ко мне со словами, полными любви и ободрения.

Она хочет вернуться домой. Увидеть меня как можно скорее. Несмотря на свое угнетенное состояние, я прошу ее не прерывать каникулы с детьми, по крайней мере подождать еще сутки… Я ей позвоню… Я сообщу ей все новости.

Я все еще в одиночестве. Я решил отрезать себя от мира, от других людей. Не включаю радио. Не отвечаю на телефонные звонки. Никаких газет. Включаю видеомагнитофон, и все время прокручиваю ленты с Луи де Фюнесом. А в памяти воскресает та злосчастная 63-я минута матча сборная Франции – «Штутгарт».

Кто-то звонит в дверь. Это приходит Баттистон.

Я силюсь улыбнуться, черпая новые силы в его добродушной улыбке.

Он везет меня в Сен-Эан, расположенный высоко в горах, в небольшую гостиницу, которая вот уже несколько лет является «генеральным штабом» Доминика Рошто. Мы обедаем вдвоем. Без свидетелей.

Я постепенно прихожу в себя. Я все острее чувствую в себе растущее желание увидеться. с Кристель и детьми.

И вот я принимаю безумное решение. Я резво сажусь за руль своего «рейндж-ровера» и направляюсь в Бретань. Несмотря на сотни километров, которые надо преодолеть, несмотря на физическую усталость, на подавленность духа, я витаю в облаках. Передо мной уходящая в голубизну дорога…

Вечером в четверг я останавливаю машину возле своего дома, но теперь уже со мной Кристель, Марина и Лоран.

Телефон по-прежнему надрывается.

Первый раз за три дня поднимаю трубку. Звонят из Нанси мои родители. Они сообщают о том, что их буквально завалили посланиями, призывающими их мужаться и не терять духа.

На стадионе «Жёффруа-Гишар» мой почтовый ящик также завален ободряющими телеграммами: «Держись, Мишель! В Париже они ни черта не поняли».

В Лансе, в пятницу, мы выигрываем со счетом 5:2. Легко и изящно, в привычной для нас манере.

Я выхожу из штопора.

«Сент-Этьенн» будет участвовать в Кубке европейских чемпионов. Я вступаю в борьбу с радостью и гордостью, так как это – самое престижное соревнование континента.

Но опять не везет: как дважды два четыре, так и шестнадцать и шестнадцать составляют тридцать два – именно такое число команд необходимо для проведения одной шестнадцатой финала, которая должна была играться 16 и 30 сентября.

Но нас оказывается тридцать три. Албания, постепенно выползая из своего средневекового обскурантизма, направляет сборную на этот бал чемпионов…

Но тридцать три означает, что одна команда лишняя…

Как бы там ни было, УЕФА все предусмотрела: две команды по жребию устроят маленькое представление и откроют, таким образом, этот турнир.

Можно всласть подрать глотку.

В принципе у нас тоже есть шанс попасть в эту компанию, один из шестнадцати (с половиной)… Он выпадает нам и «Динамо» (Берлин). Мы должны первыми принимать у себя команду ГДР.

Но в «Сент-Этьенне» многие хромают: Гардон (операция на колене), датчанин Нильсен (растяжение связок), Ларио (пубальгия[26]), Кастанеда (разрыв сухожилия колена)… 26 августа Эрбен выпускает на поле команду, укрепленную юниорами Мийо, Законом и Примером.

Ничья, довольно разочаровывающая (1:1), так как победа ускользает от нас на 82-й минуте, когда посланный мной мяч попадает в штангу.

Шесть дней спустя мы приезжаем в Берлин. И проигрываем…

«Я намерен всерьез разобраться с этим Роше», – угрожает Эрбен, который сознательно манкирует своей обязанностью сохранять хладнокровие.

«Вылет из розыгрыша Кубка европейских чемпионов нам обошелся в четыре миллиона франков», – жалуется президент.

Но еще далеко до последней, откровенной и грубой схватки между Роше и Эрбеном, которые вот уже несколько недель проводят в салонах отеля «Крийон» в Париже… Там проходят празднества в честь завоевания «Сент-Этьенном» во второй раз титула чемпиона Франции по футболу.

Отсюда, из отеля, предстоящий сезон им рисуется в свете гонки к своему одиннадцатому по счету почетному титулу, на сей раз чемпиона Франции.

Но мы недоберем одного очка во встрече с «Монако», несмотря на забитые мной 22 гола (третье место среди лучших бомбардиров после Онниса и Шармаха)…

В этом году заканчивается мой последний сезон в клубе «Сент-Этьенн» сенсационным сообщением о моем переходе в туринский «Ювентус», которое прекратило все спекуляции на этот счет. Оно доведет растущее непонимание между Эрбеном и Роше до открытого столкновения, до разрыва между ними. Роше уже не является президентом Управления общественных работ. Его это мало трогает, и все свое время он отдает команде. Он первым приходит на стадион. Последним уходит. Он все время где-то рядом, и его присутствие нас просто угнетает. Эрбен и Гароннэр, которые всегда делали в своей «берлоге» на стадионе «Жёффруа-Гишар» все, что хотели, находят его присутствие обременительным для себя, тем более что дотошный Роше, повсюду сующий свой нос, постоянно вмешивается в их личную жизнь. Он все время дает советы, кого-то поправляет, что-то оспаривает. Короче говоря, этот патерналистский президент отныне ведет себя как настоящий хозяин. Он становится раздражительным. Вскоре между тремя руководителями уже нет взаимопонимания. «Святая зеленая троица», которая освящена мифическими сказаниями, распадается. Кризис доверия. Абсолютный. Не подлежащий никаким обсуждениям. Но слова еще произносятся. Однако все чаще их сменяет гнетущая тишина, в которой витают немые упреки. Недоброжелательные косые взгляды, отводимые в сторону глаза.

«Сфинкс» Эрбен надевает маску. Гароннэр, хитрейший кот из котов, выражает свое полное ко всему пренебрежение. Роше, спокойно посасывая потухшую трубку вводит всех в заблуждение, но тем не менее кризис назревает.

Он достигает кульминации в марте, когда тихие закулисные слухи просачиваются и переходят в открытый ропот.

Роше созывает свой руководящий комитет. На закуску он требует голов Эрбена и Гароннэра, которые, по его мнению, «подают плохой пример всему клубу».

Начинается грубая свара. Требуется безапелляционное быстрое решение.

В такой нервной, раздражающей обстановке мы пытаемся вести борьбу на два фронта: и в Кубке, и в чемпионате. И устремляемся навстречу двойному разочарованию.

Поражение в Кубке европейских чемпионов.

Поражение в чемпионате.

И еще одно поражение – в Кубке Франции… В финале, но все же поражение…

Это произошло 15 мая 1982 года в «Парк-де-Пренс», девять месяцев спустя после того вечера, когда меня здесь освистали. Предстоял матч с «Пари-Сен-Жермен», который, правда, играл на собственном поле, но которое мы тоже в какой-то степени можем назвать своим. «Сент-Этьенн» всегда собирал громадные толпы на парижском стадионе.