Зеленые тени, Белый Кит - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 16

— Бог ты мой, конечно! — сказали все. — К чему спрашивать?

— Как и я, — мягко сказал старик. — А любите ли вы все то, что есть в Ирландии, на ее земле, — ее наследие?

— Это тоже, — сказали все, — несомненно!

— Меня волнуют такие вещи, — сказал его светлость. — Это портрет кисти Ван Дейка. Старинный, очень изысканный, очень важный и очень дорогой. Это, джентльмены, национальное художественное сокровище.

— А-а, вот оно что! — сказали все нестройным хором и столпились вокруг посмотреть.

— Боже, — сказал Тималти, — какая работа!

— Как живой, — добавил Нолан.

— Обратите внимание, — сказал Риордан, — его глаза поворачиваются вслед за тобой, откуда бы ты ни смотрел.

— Жуть, — сказали все.

И собрались уже двинуться дальше, но его светлость сказал:

— Вы отдаете себе отчет в том, что это сокровище в действительности принадлежит не мне одному, не вам, а всему народу, как драгоценнее достояние, и завтра вечером оно сгинет навечно?

Все разинули рты. Как же они не догадались!

— Спаси нас Господь, — сказал Тималти. — Как можно!

— Сначала мы вынесем ее из дома, — сказал Риордан.

— Постойте! — закричал Кейси.

— Благодарю вас, — сказал его светлость, — но куда вы ее денете? Под открытым небом ветер изорвет картину в клочья, дождь вымочит, град исхлещет. Нет, нет, может быть, лучше ее сжечь побыстрее…

— Ни в коем случае! — воскликнул Тималти. — Я сам отнесу ее домой.

— А когда великое противостояние закончится, — сказал его светлость, — вы передадите этот бесценный дар Искусства и Красоты, пришедший к нам из прошлого, новому правительству?

— Э-э… все картины до единой, — сказал Тималти.

Но Кейси, не сводивший глаз с исполинского холста, поинтересовался:

— А сколько весит эта махина?

— Полагаю, — слабым голосом ответил старик, — от семидесяти до ста фунтов.

— Ну и как, черт возьми, мы дотащим ее к Тималти? — полюбопытствовал Кейси.

— Мы с Брэннэхемом отнесем это сокровище, — ответил Тималти, — а если потребуется, ты нам поможешь, Нолан.

— Благодарные потомки вас не забудут, — заверил его светлость.

Они двинулись дальше по коридору, и тут его светлость остановился перед двумя картинами.

— Здесь изображения двух обнаженных женщин…

— Да уж! — сказали все.

— …работы Ренуара, — закончил старик.

— Значит, их автор — французский джентльмен? — спросил Руни. — Извините за выражение.

— Сразу видать, француз, — сказали все.

Тут все начали толкать друг друга локтями под ребра.

— Стоят они несколько тысяч фунтов, — сказал старик.

— Не спорю, — заявил Нолан, тыча в картину пальцем, по которому хлопнул Кейси.

— Я… — начал Моргунчик Уаттс, чьи рыбьи глаза под толстыми стеклами очков вечно плавали в слезах. — Я забираю этих французских дам с собой. Возьму под каждую руку по одному произведению искусства и отнесу в свой домишко.

— Договорились, — сказал с благодарностью лорд.

Они подошли к большому полотну, на котором многочисленные звероподобные люди скакали, топтали фрукты и тискали роскошных, как летние дыни, женщин. Все наклонились, чтобы прочитать надпись на медной табличке: «Сумерки богов».

— Ничего себе сумерки, — проворчал Руни, — а по мне, так это начало многообещающего денька!

— Я полагаю, — сказал пожилой джентльмен, — здесь кроется некая ирония — как в названии, так и в теме. Обратите внимание на сверкающее небо и на страшные фигуры, что прячутся в облаках. Занятые своей вакханалией, боги не замечают, что им грозит Страшный суд.

— Я не вижу в облаках, — заявил Моргунчик Уаттс, — ни Церкви, ни ее женоподобных ангелов.

— В те времена со Страшным судом обстояло иначе, — заверил его Нолан. — Это все знают.

— Я и Туи, — сказал Флэннери, — отнесем этих демонических богов ко мне. Так, Туи?

— Так!

И они зашагали по коридору, останавливаясь то тут, то там, словно экскурсанты в музее, вызываясь унести домой в снежную ночь рисунок Дега, набросок Рембрандта или большой писанный маслом холст голландского мастера, пока не очутились перед весьма скверно написанным мужским портретом, висевшим в мрачной нише.

— Это я, — пробормотал старик, — работа ее светлости. Оставьте его здесь, пожалуйста.

— Вы хотите, чтобы он сгорел при пожаре? — изумился Нолан.

— Так, следующая картина… — сказал старик, проходя вперед.

Наконец экскурсия подошла к концу.

— Конечно, — сказал лорд Килготтен, — если вы в самом деле намерены все спасти, то в доме еще есть дюжина изысканных ваз эпохи Мин…

— Они стоят того, — сказал Нолан.

— Персидский ковер на лестничной площадке…

— Мы свернем его и отнесем в Дублинский музей.

— И изящная люстра в большой гостиной…

— Припрячем ее, пока не уляжется восстание, — вздохнул Кейси, которому все это уже здорово надоело.

— Ну что ж, — сказал старик, пожимая каждому руку. — Может, прямо сейчас и начнете? Спасение национального достояния, скажу я вам, тяжелая работа. А мне нужно минут на пять вздремнуть перед тем, как переодеться.

И старик удалился на второй этаж, оставив поджигателей в коридоре озадаченно наблюдать за тем, как он уходит.

— Кейси, — сказал Моргунчик Уаттс, — в твой умишко не забредала мысль, что если б ты не забыл спички, то теперь нам не пришлось бы всю ночь вкалывать?

— Где же твое эстетическое чувство? — воскликнул Риордан.

— Заткнись! — сказал Кейси. — Ладно, Флэннери, берись за этот конец «Сумерек богов», а ты, Туи, — за дальний, где девица прохлаждается. Ну! Взяли!

И боги, безумно кувыркаясь, взлетели в воздух.

К семи часам часть картин вынесли из дома и, прислонив друг к другу, поставили на снег; вскоре им было суждено отправиться по разным направлениям в разные хижины. В четверть восьмого лорд и леди Килготтен вышли и направились к машине, а Кейси быстро выстроил своих людей так, чтобы утонченная пожилая дама не увидела, чем они занимаются. Парни отсалютовали отъезжающему автомобилю. Леди Килготтен слабо помахала им в ответ.

С семи тридцати до десяти оставшиеся сокровища по одному или по два были вынесены.

Когда разобрали все картины, кроме одной, Келли остановился в темной нише, обеспокоенный судьбой парадного портрета старика лорда, кисти леди Килготтен. Он задрожал, решился на высшую гуманность и унес картину в ночь.

В полночь лорд и леди Килготтен, вернувшись домой с гостями, обнаружили лишь глубокие борозды, оставленные на снегу в том направлении, куда Флэннери и Туи уволокли милую их сердцу вакханалию, куда Кейси, проклиная все на свете, прошествовал с Ван Дейком, Рембрандтом, Бушаром и Пиронезе. Последним скрылся в лесу довольный Моргунчик Уаттс с двумя обнаженными Ренуарами.

Обед закончился к двум часам. Леди Килготтен отправилась почивать, довольная тем, что все картины разом отправлены на чистку.

В три часа ночи лорд Килготтен все еще не спал, он сидел в библиотеке, в одиночестве, окруженный голыми стенами, перед погасшим камином, с шарфом на тощей шее и стаканом бренди в дрожащей руке.

Примерно в три пятнадцать тихо заскрипел паркет, крадучись задвигались тени, и вскоре в дверях библиотеки возник Кейси с шапкой в руках.

— Тс-с-с! — прошептал он. Задремавший было лорд встрепенулся, вытаращив глаза.

— Боже, — сказал он, — неужели нам пора уходить?

— Это завтрашним вечером, — сказал Кейси. — К тому же не вы должны уходить, а они — возвращаться.

— Они? Ваши друзья?

— Нет, ваши. — И Кейси увлек его светлость за собой.

Старик пошел за ним по коридору, чтобы выглянуть из-за двери в бездонный колодец ночи.

Там, как замерзшая на собачьем холоде, обессилевшая наполеоновская армия, нерешительная и деморализованная, стояла в темноте знакомая толпа, в руках у каждого были картины — некоторые несли их на спине или прислонили к ногам; усталые, дрожавшие, побелевшие руки с трудом удерживали произведения искусства под медленно падающим снегом. Ужасающая тишина опустилась на растерянных мужчин. Они оказались в затруднительном положении, словно один враг ушел, чтобы вести иные, более славные войны, а другой, безымянный, бесшумно подкрался с тылу, не оставляя следов. Они озирались на холмы и город, будто сам Хаос вот-вот спустит на них свору своих псов. Одиноко стояли они, окруженные всепронизывающей ночью, и внимали далеким колдовским завываниям отчаяния и беды.