История античной философии в конспективном изложении. - Лосев Алексей Федорович - Страница 31

б) Другое, не только очень важное, но прямо-таки чудовищное, свидетельство гибели античной мысли – это проповедуемый у многих гностиков либертинизм (от латинского слова libertas – «свобода»). Этот либертинизм проповедовал полную свободу морали от каких бы то ни было принципов, теорий, запретов и даже вообще мировоззрения. Считалось так, что если задача гностиков есть достижение знания, а знание о вещах само вовсе еще не есть вещь, то, следовательно, тот, кто обладает знанием, тем самым свободен от подчинения вещам, а значит, и от подчинения каким бы то ни было запретам, от подчинения каким бы то ни было объективным установкам действительности.

Епифаний (XXIV 3) прямо утверждает, что знаменитый гностик Василид проповедовал открытый разврат. Ириней (I 13) пишет об аморальном поведении другого известного гностика – Марка. Имеется также совместное свидетельство Епифания (XXVII 4) и Иринея (I 25, 4) о либертинизме Карпократа. Но и без этих совершенно недвусмысленных свидетельств либертинизм яснейшим образом вытекает уже из первичных основ гностицизма, поскольку все софийное творение трактуется здесь одновременно и существующим вне бога, и несущим в себе все персоналистические функции, которые являются его оправданием. И гносис, оторванный от материи и ей противостоящий, тоже только оправдывает самостоятельную стихию материи, правда временную. Гностику, можно сказать, нет дела до материи. А это оправдывает любую стихийность материи.

Докетизм и либертинизм гностиков – это чудовищные символы всей античной философско-эстетической гибели.

КРАТЧАЙШАЯ СВОДКА

1. Дорефлективнаямифология Античная культура уходит своими корнями в общинно-родовую формацию, которая, перенося на природу и мир наиболее понятные в те времена кровнородственные отношения, представляла себе также и всю природу, и весь мир в виде универсальной общинно-родовой формации. Такое мировоззрение и было тем, что теперь называется мифологией.

2. Рефлексиямифа Наступление с развалом общинно-родовой формации нового общественно-экономического и культурно-исторического этапа, а именно рабовладения, привело к необходимости разделять умственный и физический труд, поскольку такое разделение создавало новые жизненные возможности, для которых первобытный стихийный коллективизм был уже недостаточен. А с разделением умственного и физического труда появилось и такое общество, в котором одни занимались умственным трудом и не работали физически, а другие работали физически и не занимались умственным трудом. А это и было разделением рабовладельцев и рабов. Отсюда начиная с VI в. до н. э. и кончая VI в. н. э. вся античная философия оказалась достоянием рабовладельческой культуры. Фактически это означало, что вся античная философия оказалась не мифологией, но рефлексией в отношении мифа с неизбежным в таких условиях выдвижением вместо цельного мифа какой-нибудь той или другой его рефлективно формулируемой стороны

3. Классика. Поскольку миф, трактуя о всем существующем как о сфере живых существ, не различал в этих существах отдельно их объективного существования и отдельно их субъективной жизни, то первая же рефлексия в отношении мифа приводила к различению в нем объекта и субъекта. Отсюда первый период античной философии (VI – IV вв. до н. э.) трактовал старый чувственно-материальный космос по преимуществу как объект.

В ранней классике (VI – V вв. до н. э.) чувственно-материальный космос трактовался интуитивно, в виде системы физических элементов (так называемая досократовская философия). В средней классике он трактовался дискурсивно – в виде искания надэлементных общностей (софисты и Сократ). В зрелой и высокой классике он трактовался диалектически и общекосмологически – в виде категориальной системы иерархических уровней (Платон). И наконец, в поздней классике чувственно-материальный космос трактовался не категориально-диалектически, как у Платона, но энергийно и дистинктивно-дескриптивно – в виде учения об Уме-перводвигателе как о пределе всех чувственно-элементных оформлений (Аристотель).

4. Ранний эллинизм (IV – I вв. до н. э.) рассматривает чувственно-материальный космос (в противоположность классике) уже как субъект, то есть как субъективно-самоощущающий, но все тот же чувственно-материальный космос, или как универсальный организм. Такова огненная пневма стоиков, становлением которой являются все уровни космической жизни и которая (как субъект) является провиденциально-фаталистическим принципом. Провиденциализм стал разрабатываться здесь потому, что чувственно-материальный космос трактовался теперь уже не как только объект, но и как субъект. А поскольку субъект этот был пока еще недостаточно мощным, он определял собою только структуру космоса, а не его субстанцию, которую пришлось оставить за судьбой и тем самым проповедовать фатализм. Этот самодовлеющий организм принял у эпикурейцев чисто человеческое понимание, а в скептицизме подвергся критике, но опять-таки ради охраны субъективно-человеческого самочувствия и безмятежности.

5. Среднийэллинизм (I в. до н. э. – II в. н. э.) находит недостаточным огненный пневматизм стоиков и начинает понимать источник космического организма – огненную пневму – как платоновский мир идей. Тем самым существенную эволюцию претерпело и понятие судьбы. Стоикам пришлось оставить судьбу как принцип всех абсолютных объяснений, поскольку, как сказано выше, их космический организм создавал только рисунок космоса, а не его субстанцию в целом. Когда представитель среднего эллинизма Посидоний (I в. до н. э.) стал трактовать огненную пневму как мир идей, у судьбы уже была отнята та ее существенная сторона, благодаря которой она определяла собою субстанцию космоса. Однако космос был не только субстанцией и не только ее органическим рисунком, но и носителем всех космических судеб, тем первоединством, которое было уже выше и субстанции космоса, и его оформления. А это привело уже к неоплатонизму, то есть к позднему эллинизму.

6. Позднийэллинизм (III – VI вв. н. э.). Неоплатонизм и зародился как учение о таком первоедином, которое выше и тела космоса, и его души, и его ума. Простейшая идея такого первоединого заключается в том, что ведь в каждой обыкновенной вещи ни одно из составляющих ее качеств не есть она сама. Она сама, эта реальная вещь, есть единый носитель всех своих качеств и свойств и не есть ни какое-нибудь одно из них, ни их сумма, потому что иначе все эти качества и свойства ни к чему не будут относиться и сама вещь рассыплется на дискретные и не имеющие никакого отношения одна к другой части или новые вещи. Но тогда признание сверхкачественного носителя всех качеств вещи есть необходимое требование разума, а так как качества вещи, не будучи самой вещью, все же неотделимы от нее и так как сама вещь, как носитель своих качеств, неотделима от этих последних, то ясно, что объединение сверхкачественного носителя вещи и всех ее качеств в одно целое для теоретической мысли возможно только в результате применения диалектического метода. Отсюда и учение Плотина о таком теле чувственно-материального космоса, которое движимо своей собственной душой, направляемо в своем оформлении при помощи умственных категорий или ума в целом и, наконец, является неделимой и сверхлогической единичностью, то есть последним носителем всех космических оформлений. Другими словами, на очереди оказалась диалектикамифа, поскольку миф как единичное живое существо и есть прежде всего тождество тела и души, данное в виде целесообразно действующего живого существа.

У Плотина (III в. н. э.) эта диалектика была разработана в самом тщательном и, можно сказать, виртуозном виде. Но прямых мифологических выводов Плотин пока не делает, так что его философия осталась на стадии конструктивнойдиалектикимифа, без проведения самой мифологии в систематическом виде. Ученик Плотина Порфирий в противоположность своему учителю уже использует религиозную практику с ее оракулами, теургизмом и вообще мистикой, но старается относиться к ней критически, почему его неоплатонизм и можно назвать регулятивно-теургическим. В сирийском (Ямвлих) и пергамском (Саллюстий, Юлиан) неоплатонизме описательное и регулятивное отношение к мифологии и к мифологической практике, то есть к теургизму, заменяется уже диалектическими попытками объяснять мифы и даже давать их систему, пока еще по преимуществу в описательном виде. И только в афинском неоплатонизме (Прокл и Дамаский) вся античная мифология целиком и полностью дается в виде тщательно продуманной и триадически построенной диалектики.