Криминальные Аборты - Ломачинский Андрей Анатольевич - Страница 7

— Девушки! Марочное! — сказал он вместо приветствия.

Нелька сверкнула глазами и стала медленно вставать из-за стола. Притихшие подруги вжались в стулья, разойдись она серьезно, то Нелькиной силы хватило бы и на Петра и на них. Совершенно молча Неля подошла к своему «ухажеру», взяла из его рук бутылку и поставила ее на холодильник, а потом развернулась и одним движением своей руки пихнула Петра назад в коридор. Тот опешил и от неожиданности сказал одно лишь глупое «Как…эээ?». Нелька захлопнула дверь перед его носом, задвинула шпингалет и застыла, упершись рукой в косяк. Вроде как будто ждала, что сейчас будут ломиться. По подрагиванию ее по мужски выделяющихся мышц, привыкших к большому мастерку с раствором и долгим часам тяжелой физической работы, было видно, насколько сильна она и ее ярость. Как и ожидалось, через несколько секунд Петр затарабанил, стал как-то истерично спрашивать, что же произошло. Нелька крикнула одно короткое «проваливай», сильно ударив ладонью по косяку, и пошла к столу. Пару минут за дверью была абсолютная тишина. Нелька сидела в ступоре, уставив глаза в одну точку. Наталья решила взять инициативу на себя. Сдвинув стаканы, он стала торопливо разливать остатки второй бутылки. Чокнулись и быстро выпили без тоста. Наташка неуютно поежилась, а потом скинула тапки и в одних чулках на цыпочках подошла к двери. Посмотрела в замочную скважину, затем приложила ухо. Через минуту заключила:

— Тихо, вроде. Похоже ушел.

Атмосфера разрядилась. Посудачив минут пять, коллективно пришли к выводу, что сегодня Петр уже не вернется. Опять потянулись ложками за сосисочным фаршем, стали его густо мазать на хлеб. Решили, что открывать третью бутылку водки будет перебор, но выпить все еще хотелось. Поспорили «мешать или не мешать» и пришли к выводу, что бутылка марочного вина на троих это не много, и такое мешать безопасно. Вино оказалось грузинским, вполне приятным, но весьма обыденным и дешевым по советским понятиям. Дружно закурили «болгарские». Поигрались в игру, кто сможет с закрытыми глазами отличить «Опал» от «Веги» и «Стюардессы». Получалось не очень, и все пришли к выводу, что все болгарские сигареты, за редким исключением, насыпаются из одной кучи, просто в разные пачки. Вечер входил в привычную колею, и девичник опять созрел для пения. Решили начать с того, где прервались:

— Парней так много холостых! На улицах Саратова-аа…

Дверь сильно дернулась, и шпингалет со звоном отлетел на пол. На пороге опять стоял Петр. На этот раз в его руке был букет цветов. Дорогой. А по сезону, так и очень дорогой.

— Не злитесь, шпингалет я починю… Неля, что произошло? Ну чего ты молчишь? Натали, Верка? Ну объясните мне наконец. Если я где-то был неправ… Неля, как и когда я тебя обидел?!

Все опять заткнулись и хранили молчание. Колобок делала вид, что очень интересуется этикеткой только что выпитого вина, наигранно вертя в руках пустую бутылку. Наталка взяла тарелку и стала сметать туда крошки со стола. Одна Нелька сидела практически не шелохнувшись и не изменив своей позы, подперши кулаками вмиг погрустневшее лицо. Ее глаза внезапно повлажнели, и она пропустив почти всю песню, неожиданно громко и невпопад снова запела:

— А я люблю женатого-оо! С любовью справлюсь я сама, а вместе нам не справиться-аа!

Потом увидела, что ее никто не поддержал, и быстро смолкла. Петр подошел к ней и положил перед ней цветы. Нелька заревела, а Колобок покатилась закрывать дверь от от взоров случайных прохожих, многочисленных соседей в длинном общажном коридоре. Захлопнув дверь, она обернулась, чтобы убедиться, что ни ее, ни Петра Нелька выгонять не собирается, видимо разговор по душам будет при свидетелях. В предвкушении интересного приключения, она заперла изнутри замок, оставив ключ в замочной скважине. Нелька посмотрела на нее, потом на Петра и бросила:

— Да сядьте вы, не мельтешите, без вас тошно.

— Неля, так что же случилось? Скажи мне правду? Мы ведь уже года три, как договаривались не врать? Ты любишь женатого? Кого?

— Дурак! Дурак ты безмозглый. Никого я не люблю. А тебя, так вообще ненавижу! Все мужики кобели, гады и сволочи. Ваше дело не рожать — сунуть, вынуть и бежать! Залетела я. Из-за тебя, козла, снова пойду на аборт. На шестой аборт! Да за мои страдания тебе надо яйца оторвать. Блядь, успеть бы на вакуум, а то опять скрести будут. Ох не хочу. Больно!

Девки сидели тихо-тихо, медленно курили уже до рвоты надоевшие сигареты. За вечер обе пепельницы переполнились и походили на ежиков, язык неприятно щипало от дыма, но сейчас они курили одну за одной — сигареты делали их как бы занятыми, невидимыми, неприсутствующими при разговоре. Петр встал, подошел к телевизору и вытащил из-за него бутылку водки, спрятанную девками от случайных посетителей для завтрашней опохмелки — все их трюки давным-давно стали и его трюками. Спросил, кто будет? Колобок и Наталья отказались, Нелька сунула ему стакан. Стакан доехал до самого края стола и чудом не свалился. Петр налил себе и ей. Выпил, закурил сигарету и сказал:

— Девочки, выйдите на минуту, нам тут поговорить надо.

Верка и Натаха недовольно переглянулись — их игра в «невидимость» явно не сработала. Наталья вопросительно уставилась на соседку, только намекни, я сейчас ему такой скандал устрою, как полноправная хозяйка комнаты, сам быстро вылетит, вместо того, чтобы нас гнать! Однако Нелька едва заметно качнула головой в сторону двери. Подруги нехотя встали, Колобок высыпала пепельницы на газету, а Наталья подхватила пустые бутылки, чтоб не выходить совсем уж без дела.

— Неля, ты третий раз беременеешь от меня и я третий раз тебе предлагаю выйти за меня замуж. Мы оставим ребенка, мы подадим на малосемейку. Нам дадут, ну не позже, чем через год после родов. А семейные с ребенком, мы уже станем в нормальную очередь, не в коммуналку, тут ведь не меньше двухкомнатной…

— Заткнись.

— Неля, ну я ведь тебе же правду…

— Заткнись, я и так знаю, что ты правду говоришь. Только так не будет. Еблись мы вот по пьяне, а с тобой, пропойцей, иначе и не бывает. Ты каждый вечер под газом. Ты же бухарь, алкаш конченный. Ты же как дорвешься до халявы, меры не знаешь. Ты же тогда меня ночами обсыкаешь! У таких дети уродами рождаются. Не-еет, в понедельник за номерком и на вакуум. Замуж за него! Размечтался. Алкоголика мне на остаток жизни не хватало. Тебя вот выгоню, так может кого нормального найду! Вон Вика с шестнадцатой комнаты за ленинградца замуж через месяц выходит. А она на два года меня старше.

— Постой Неля! Я ведь пью, что холост, что семьи нет. Да если бы семья, да я бы сразу бросил… Я бы подшился, я бы «торпеду» вколол! Я бы…

— Заткнись! Ты как мой отец, который…

Она пыталась рассказать про отца, которого абсолютно не помнила. В ее памяти почему-то остались ножки их старого стола, много раз крашенные, облупленные, с оголившимися разноцветными пятнами из разных слоев. Рядом нечто эфемерное, синее, яркое. Вроде это вещь какая-то, а может одежда. Этот неясный «звон» из самых ранних моментов памяти и был понятием ее настоящий отец. Что-то сильное и страшное связано с этим мгновением, но что конкретно она вспомнить не могла, да и не хотела. За невинным кадром ранних воспоминаний стояла вся драма ее семьи, матери, бабушки, старшей сестры и Федора. Хотя Федор появился поздно, когда Нелька заканчивала пятый класс. За три года она научилась говорить ему дежурное «папа», а после восьмого ушла в училище и переехала в райцентр. И «папа» опять стал Федором. Зачем мать его взяла, она тогда не понимала. Сейчас ей кажется, что из-за денег. Федор был парализованным инвалидом первой группы, но резво катался по их маленькому домику на коляске, делал самодельные блесна, крестики и цепочки, которыми мать вполне успешно приторговывала на базаре. Плюс пенсия по инвалидности… Она знала, что Федор не пил, то есть пил, но мало, а ее настоящий отец пил много, и что из-за ее отца Федор инвалид. Точнее не из-за отца, а из за водки, которую они пили, Федор очутился в кресле, а отец в тюрьме, где и сгинул много лет назад. Бабушка и мама постоянно внушали девочкам, что с алкоголиками жить нельзя, хотя сами особыми трезвенницами не были.