Улыбающееся семейство - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 2

Он оглядел всех четверых.

— Я растоплю печку пожарче. Через час я от вас избавлюсь раз и навсегда. Понятно? Хорошо. Я вижу, вы все поняли.

На улице начался дождь. Потоки холодной воды бежали с крыши. Гриппин раздраженно посмотрел в окно. Шум дождя — единственное, что он не мог заглушить. Для него бесполезно было покупать масло, петли, крюки. Можно бы обтянуть крышу мягкой тканью, но он будет шелестеть в траве под окнами. Нет. Шум дождя не убрать… А сейчас ему, как никогда в жизни, нужна тишина. Каждый звук вызывает страх. Поэтому каждый звук надо заглушить, устранить.

Дробь дождя напоминала нетерпеливого человека, постукивающего костяшками пальцев…

Гриппина снова охватили воспоминания. Он вспомнил тот день, когда две недели назад заставил их улыбнуться… Он взял нож, чтобы разрезать лежавшую на блюде курицу. Как обычно, когда семейство собиралось вместе, все сидели с постными скучными рожами. Если детям хотелось улыбнуться, тетушка Роза набрасывалась на них с яростью.

Тетушке Розе не понравилось, как он держал локти, когда резал курицу. “Да и нож, — сказала она, — давно бы уж следовало поточить”.

Вспомнив об этом сейчас, он рассмеялся. А в тот вечер он добросовестно и покорно поводил ножиком по точильному бруску и снова принялся за курицу. Посмотрев на их напыщенные скучные рожи, он замер и вдруг поднял нож и пронзительно завопил:

— Да почему же, черт побери, вы никогда не улыбнетесь?! Я заставлю вас улыбаться!

Несколько раз он поднял нож, как волшебную палочку и — о чудо! — все они улыбались!

Тут он оборвал свои воспоминания, смял, скатал их в шарик, отшвырнул в сторону. Затем он резко поднялся, прошел через столовую и холл на кухню и оттуда спустился по лестнице в подвал. Там топилась большая печь, которая обогревала дом.

Гриппин подбрасывал уголь в печь до тех пор, пока там не забушевало пламя.

Затем он поднялся обратно. Нужно будет кого-нибудь позвать прибраться в пустом доме — вытереть пыль, вытрясти занавески. Новые толстые восточные ковры надежно обеспечат тишину, которая будет так нужна ему целый месяц, а может, и год.

Он прижал руки к ушам. А что, если с приездом Алисы Джейн в доме возникнет шум? Ну какой-нибудь шум, где-нибудь, в каком-нибудь месте?

Он рассмеялся. Нет! Это, конечно, шутка. Такой проблемы не возникнет. Нечего бояться, что Алиса привезет с собой шум. Это же просто абсурд! Алиса Джейн даст ему земные радости, а не бессонницу и жизненные неудобства.

Он вернулся в столовую. Фигуры сидели все в тех же позах, и их индифферентность по отношению к нему нельзя было объяснить невежливостью.

Гриппин посмотрел на них и пошел к себе в комнату, чтобы переодеться и подготовиться к прощанию с семьей. Расстегивая запонку на манжете, он повернул голову и прислушался.

Музыка.

Сначала он не придал этому значения. Потом он медленно поднял глаза к потолку, и лицо его побледнело.

Наверху слышалась монотонная музыка, и это вселяло в него ужас: как будто кто-то касался одной струны на арфе. И в полной тишине, окутывающей дом, эти слабые звуки были такими же грозными, как сирена полицейской машины на улице.

Дверь распахнулась под напором его рук, как от взрыва. Ноги сами несли его наверх, а перила винтовой лестницы, будто длинные полированные змеи, извивались в его цепких руках. Сначала он, разъяренный, спотыкался, но потом набрал скорость, и, если бы перед ним внезапно выросла стена, он не отступил бы, пока не разодрал бы о нее пальцы в кровь.

Он чувствовал себя, как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол гремит, и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его, как бы связало пуповиной с раздавшимися сверху звуками, которые были все ближе, ближе.

— Ну подожди! — закричал Гриппин. — В моем доме не может быть никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!

Он ворвался на чердак.

Облегченно вздохнул, потом истерично рассмеялся.

Капли дождя падали из крошечного отверстия на крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую звук, как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.

У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки и довольно улыбнулся. Музыка смолкла. Дырка заделана. Ваза разбита. В доме снова воцарилась тишина. О, тишина бывает самых разных оттенков.

Есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрип лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. Нет, это не тишина! А вот зимняя тишина — гробовое безмолвие. Но она преходяща, готова исчезнуть по первому знаку весны. И потом — она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев и эхом разносит дыхание или слово, сказанное глубокой ночью. Нет. об этой тишине тоже не стоит говорить!

Есть и другие виды тишины. Например, молчание между двумя влюбленными, когда слова уже не нужны… Щеки его покраснели, и он закрыл глаза. Это наиболее приятный вид тишины, правда тоже не совсем полный, потому что женщины всегда все портят: просят прижаться посильнее или наоборот, не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не будет. Он уже это пробовал. Все было прекрасно.

Шепот. Слабый шепот.

Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрическою жужжания насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать, как кровь пульсирует в твоем теле.

Шепот.

Он покачал головой:

— Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!

Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза напряглись.

Снова шепот.

— Говорю тебе, я женюсь, — вяло произнес он.

— Ты лжешь, — ответил шепот.

Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.

— Ее зовут Алиса Джейн, — невнятно произнес он пересохшими губами. Один его глаз часто-часто замигал, как будто подавая сигналы невидимому гостю — Ты не можешь меня заставить перестать любить ее. Я люблю ее.

Шепот.

Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю теплого воздуха у ног. Воздух выходил из решетки вентилятора.

Шепот. Так вот откуда шепот.

Когда он шел в столовую, в дверь постучали.

Он замер.

— Кто там?

— Мистер Гриппин?

— Да, я.

— Откройте, пожалуйста.

— А кто вы?

— Полиция, — ответил все тот же голос.

— Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать!

— Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. Говорят, они уже недели две не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.

— Уверяю вас, все в порядке, — он попробовал рассмеяться.

— В таком случае, — продолжал голос с улицы, — мы убедимся в этом и уйдем. Пожалуйста, откройте.

— Мне очень жаль, — не соглашался Гриппин, — но я устал и очень голоден. Приходите завтра. Тогда я поговорю с вами, если хотите.

— Мы вынуждены настаивать, мистер Гриппин. Открывайте!

Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Гриппин отправился в столовую. Там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно, потом все быстрее.

— Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что у нас все в порядке, чтобы они убирались. А вы все ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь я что-то должен сказать вам.

Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно смотрел, как они расплываются, впитываясь в скатерть.

— Я не знаю женщину по имени Джейн Беллард. Я никогда не знал ее. Я говорил, что люблю ее и хочу на ней жениться, только чтобы заставить вас улыбаться. Да-да, только поэтому. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.

Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался тяжелый топот. Несколько полицейских вбежали в столовую и замерли в нерешительности.