Темный карнавал - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 24

— "Мое имя? — подумала она. — Как же меня зовут? Ах, да! Алиса Лейбер. Жена Дэвида Лейбера."

Но от этого ей не стало легче. Она была одинока с этими белыми, невнятно бормочущими людьми. И в ней была жуткая боль, и отвращение, и смертельный ужас.

— "Меня убивают на их глазах. Эти доктора, эти сестры, они не понимают, что со мной происходит. И Дэвид не знает. И никто не знает кроме меня и него — убийцы, этого маленького убийцы. Я умираю, и ничего не могу им сказать. Они посмеются надо мной, скажут, что это бред. Они увидят убийцу, будут держать его на руках, и никогда не подумают, что он виноват в моей смерти. И вот я, перед богом и людьми чиста в помыслах, но никто не поверит мне, меня успокоят ложью, похоронят в незнании, меня будут оплакивать, а моего убийцу — ласкать."

— "Где же Дэвид? — подумала она. — Наверное в приемной, курит сигарету за сигаретой и прислушивается к тиканью часов".

Пот брызнул из всего ее тела и с ним предсмертный крик:

— Ну же! Ну! Убей меня! Но я не хочу умирать! Не хочу-у!

И пустота. Вакуум. Внезапно боль схлынула. Изнеможение и мрак. Все кончилось. О, господи! Она погружалась в черное ничто, все дальше, дальше...

Шаги. Мягкие приближающиеся шаги. Где-то далеко глухой голос сказал:

— Она спит. Не беспокойте ее.

Запах твида, табака, одеколона «Лютеция». Над ней склонился Дэвид. А позади него специфический запах доктора Джефферса. Она не стала открывать глаза.

— Я еще не сплю, — спокойно сказала она. Это было удивительно: она была жива, могла говорить и почти не ощущала боли.

«Ты хотел посмотреть на убийцу, Дэвид? — подумала она. — Я слышала, ты хотел взглянуть на него. Ну, что ж, кроме меня тебе его никто не покажет.»

Она открыла глаза. Очертания комнаты стали резче. Она сделала слабый жест рукой и откинула покрывало.

Убийца со своим красным маленьким личиком спокойно смотрел на Дэвида Лейбера. Его голубые глазки были безмятежны.

— Эй! — воскликнул Дэвид, улыбаясь. — Да он же чудесный малыш!

Доктор Джефферс ждал Дэвида Лейбера в день, когда он приехал забрать жену и новорожденного домой. Он усадил Лейбера в кресло в своем кабинете, угостил сигарой, закурил сам, пристроившись на краешке стола. Откашлявшись, он пристально посмотрел на Дэвида и сказал:

— Твоя жена не любит ребенка, Дэвид.

— Что?!

— Он ей тяжело дался. И ей самой потребуется много любви и заботы в ближайшее время. Я не говорил тебе тогда, но в операционной у нее была истерика. Она говорила странные вещи, я не хочу их повторять. Можно сказать только, что она чувствует себя чужой ребенку. Возможно, все можно уяснить одним вопросом. — Он глубоко затянулся и спросил. — Это был желанный ребенок?

— Почему ты это спрашиваешь?

— Это очень важный вопрос.

— Да, да. Это, конечно, был желанный ребенок! Мы вместе ждали его. И Алиса была так счастлива, когда поняла, что...

— Это усложнит дело. Если бы ребенок не был запланирован, все свелось бы к тому случаю, когда женщине ненавистна сама идея материнства. Значит, к Алисе это не подходит. — Доктор Джефферс вынул изо рта сигару и задумчиво почесал подбородок. — Видно, здесь что-то другое. Может что-нибудь захороненное в детстве, что сейчас вырывается наружу. А может просто временные сомнения и недоверие матери, прошедшей через невыносимую боль и предсмертное состояние, как Алиса. Если это так, то пройдет немного времени, и она исцелится. Но все-таки я счел нужным поговорить с тобой, Дэйв. Это поможет тебе быть спокойным и терпеливым, если она начнет говорить, что хотела бы, ну... чтобы ребенок родился мертвым. Ну, если заметишь, что что-то не так, приезжайте ко мне все втроем. Ты же знаешь, я всегда рад видеть старых друзей. А теперь давай-ка выпьем по одной за младенца

Был чудесный весенний день. Их машина медленно ползла по бульварам, окаймленным зеленеющими деревьями. Голубое небо, цветы, теплый ветерок.

Дэйв много болтал, пытаясь увлечь Алису разговором. Сначала она отвечала односложно, равнодушно, но постепенно оттаяла. Она держала ребенка на руках, но в ее позе не было ни малейшего намека на материнскую теплоту, и это причиняло Дэйву почти физическую боль. Казалось, молодая женщина просто везла фарфоровую статуэтку.

— Да, — сказал он, принужденно улыбнувшись.

— А как мы его назовем?

Алиса равнодушно посмотрела на убегающие деревья.

— Давай не будем пока решать этого. Лучше подождем, пока не выберем для него какое-нибудь исключительное имя. Не дыми, пожалуйста ему в лицо.

— Ее предложения монотонно следовали одно за другим. Последнее из них не содержало ни материнского упрека, ни интереса, ни раздражения. Дэйв засуетился и выбросил только что закуренную сигару в окно.

— Прости, пожалуйста, — сказал он.

Ребенок лежал на руках матери. Тени деревьев пробегали по его лицу. Голубые глаза были широко раскрыты. Из крошечного розового ротика раздавалось мерное посапывание. Алиса мельком взглянула на ребенка и передернула плечами.

— Холодно? — спросил Дэйв.

— Я совсем продрогла. Закрой, пожалуйста, окно, Дэвид.

Они ужинали. Дэйв принес ребенка из детской и усадил его на высокий, недавно купленный стул, подоткнув со всех сторон подушки.

— Он еще не дорос до стула, — сказала Алиса, глядя на свою вилку.

— Ну, все-таки забавно, когда он сидит с нами, — улыбаясь сказал Дэвид. — И вообще у меня все хорошо. Даже на работе, если так пойдет дальше, я получу в этом году не меньше 15 тысяч. Эй, посмотри на этого красавца. Весь расслюнявился.

Вытирая ребенку рот, он заметил, что Алиса даже не повернулась в его сторону.

— Я понимаю, что это не очень интересно, — сказал он, снова принимаясь за еду. — Но мать могла бы проявлять побольше внимания к собственному ребенку.

Алиса резко выпрямилась:

— Не говори так! По крайней мере, в его присутствии! Можешь сказать это позже, если необходимо.

— Позже?! — воскликнул он. — В его присутствии, в его отсутствии... Да какая разница? — Внезапно он пожалел о сказанном и обмяк. — Ладно, ладно. Я же ничего не говорю.

После ужина она позволила ему отнести ребенка наверх, в детскую. Она не просила его — она позволила.

Вернувшись, он застал ее у радиоприемника. Играла музыка, которую она явно не слышала. Глаза ее были закрыты. Когда Дэйв вошел, она вздрогнула, словно испугалась, порывисто бросилась к нему и прижалась губами к его губам. Дэйв был ошеломлен. Теперь, когда ребенка не было в их комнате, она снова ожила — она была свободна.

— Благодарю тебя, — прошептала она. — Благодарю тебя за то, что на тебя всегда можно положиться, что ты всегда остаешься самим собой.

Он не выдержал и улыбнулся:

— Моя мать говорила мне: «Ты должен сделать так, чтобы в своей семье было все что нужно».

Она устало откинула назад свои блестящие темные волосы.

— Ты перестарался. Иногда я мечтаю о том, чтобы все у нас было так, как после свадьбы. Никакой ответственности, никаких детей. — Она сжимала его руки в своих. Лицо ее было неестественно белым. — О, Дэйв! Когда-то были только ты и я. Мы защищали друг друга, а сейчас мы защищаем ребенка, но мы сами никак не защищены от него. Ты понимаешь? Там, в больнице, у меня было много времени, чтобы подумать об этом. Мир заполнен злом...

— Действительно?

— Да, это так! Но законы защищают нас от этого. А если бы их и не было, то защищала бы любовь. Я не смогла бы сделать тебе ничего плохого, потому что ты защищен моей любовью. Ты уязвим для меня, для всех людей, но любовь охраняет тебя. Я совсем не боюсь за тебя, потому что любовь смягчает твои неестественные инстинкты, гнев, раздражение. Ну, а ребенок? Он еще слишком мал, чтобы понимать, что такое любовь и ее законы. Когда-нибудь мы возможно научим его этому. Но до тех пор мы абсолютно уязвимы для него.

— Уязвимы для ребенка? — Дэйв отодвинулся от нее и пристально посмотрел ей в глаза.