Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 91

Ольц был оставлен следить за квартирою; с Бофранком выехал сам Жеаль, который пообещал погостить день-другой, после чего отправиться и заняться подготовкой к свадьбе. Он полагал, что выздоровление Бофранка придется как раз на этот значительный день.

– Что же избранница твоя? - спросил субкомиссар, когда карета двинулась по набережной к Западным воротам. - Все та же или, может быть, ты что-то сокрыл от меня, как свойственно всем ветреным натурам?

– Грешно говорить так, - заметил с легкой укоризною Жеаль. - Ибо я:

– Уволь от излияний своих чувств, - смеясь, сказал Бофранк. - Припаси их для красавицы Эвфемии!

Жеаль улыбнулся в ответ, но в душе его таилась тревога. Хаиме Бофранк был смертельно бледен; кожа его и без того никогда не отличалась румянцем, но сия бледность была сродни таковой у покойника. И хотя лекарь сказал, что состояние страдальца чрезвычайно улучшилось противу прежнего, Бофранк все равно не мог обходиться без сторонней помощи. Порою он терял сознание, а по ночам видел не обычный свой сон - нет, тот испарился без остатка! - а нечто непостижимое и жуткое, отчего мог спать лишь при зажженных светильниках и когда в комнате находился еще кто-то (обыкновенно это был Ольц, спавший на тюфяке, брошенном на пол подле кровати больного).

Со времени достопамятной встречи субкомиссара с упырем прошла не одна дюжина дней, однако новых жертв не последовало. Бофранк успокоился, уверовав, что Клааке либо повержен, либо бежал прочь и затаился так далеко, что можно не тревожиться о том. Но страхи множились против воли, особенно обеспокоен он был новыми процессами над еретиками, которые вспыхнули с необычной силой. Какая в том нужда Баффельту? Разве не крепко стоит на фундаменте здание церкви его?

– Ах, смотри! - воскликнул Жеаль и указал в окно кареты. На зеленой лужайке, словно сошедшей с летнего пейзажа кисти Йоса Девентера, паслись белоснежные овцы, которых стерегла лохматая собака; тут же мальчик-пастушок искусно играл на дудочке, и звуки эти радовали сердце.

– Сия идиллическая картина может порождать исключительно благостные мысли, - согласился Бофранк.

– Надобно мне чаще бывать за городом, - сокрушался тем временем Жеаль. - Жаль, что у моего отца нет поместья.

– Зато у него есть ювелирный цех.

– Что проку? Он мог бы купить и два, и три поместья, да не желает, а мне взваливать на себя эдакую обузу не с руки.

– Погоди, хиреан Эвфемия уж обязательно стребует с тебя таковое!

Так, обсуждая дела и наблюдая за природою, друзья прибыли в поместье отца Бофранка, именуемое Каллбранд. Представляло оно собой дом о четырех этажах, обнесенный высокой стеной наподобие крепостной; когда-то здесь стояли и сторожевые башни, но еще дед Бофранка велел их разрушить вследствие уродства, оставив лишь одну, за домом и деревьями не видную. Когда-то стена и башни и на самом деле требовались для обороны, но в последний раз использовались по этому назначению лет пятьдесят назад, во время крестьянского бунта, когда толпа - без малейшего, впрочем, успеха - осадила Каллбранд.

Ворота оказались гостеприимно открыты, и карету встретил старый слуга Освальд. То был вечный товарищ по детским играм Бофранка; конечно же, с той поры он одряхлел и передвигался с клюкою, однако ж оставался одним из наиболее доверенных людей отца среди челяди.

Когда друзья покинули карету, на лестнице их встретил привратник и сказал, что хире Бофранк ждет их в гостиной, ибо по старости лет занемог.

Отец сильно переменился с тех пор, как Бофранк видел его в последний раз. Он сидел в кресле на большом балконе, укрытый пледом, в теплой шапочке и халате. Волосы его стали совсем седыми и даже слегка желтоватыми, словно куриное перо, в уголках полузакрытых глаз скопился гной, изо рта вырывалось тяжелое хриплое дыхание.

Жеаль остался в гостиной, а Бофранк вышел к отцу.

– Здравствуй, Хаиме, - еле слышно произнес отец.

– Здравствуйте, отец.

– Слыхал, слыхал я о преславных деяниях твоих. Садись, вот кресло.

Бофранк послушно сел. С балкона открывался чудесный вид на распластавшийся по окрестным холмам лес, чья пастельная зелень освещена была ярким солнцем. Запах трав и цветов наполнял воздух, но отцу окрестная благодать не доставляла никакой радости.

– Не чаял я, что будет у меня повод гордиться тобою, - продолжил отец тем временем. - Много глупостей ты наделал, и я уж не надеялся на исправление твое, ан ошибся. И к лучшему! Прилежный и богобоязненный брат твой Тристан разделил со мною радость.

– Он здесь, отец?

– Да, он здесь, приехал два дня тому. Ты еще встретишься с ним, он гуляет где-то по лесным тропинкам, как в детстве… Слыхал я, что тебя возвысили в чине?

– Да, отец, теперь я субкомиссар.

– Жаль, не доживу я до дня, когда возглавишь ты Секуративную Палату… А ведь когда ты только лишь вступал на стезю сию, сомневался я, что карьеру ты выбрал верную.

– Пока подобных планов я не лелею, - отвечал Бофранк. - Не исключено, что я вернусь к преподаванию; это занятие с некоторых пор мне ближе и приятнее.

– Теперь я уже не смею давать тебе советы, ибо вижу, что ты достаточно зрел, дабы самому избирать жизненный путь. Кто приехал с тобою?

– Проктор Жеаль, отец, ты знаешь его.

– В таком случае отобедайте с дороги. К печали моей, я не могу присоединиться, ибо немощен… Стол вот-вот накроют в комнате с гобеленами, и скажи слугам, чтобы подали лучшее вино. Я же останусь здесь в надежде, что ты не забудешь меня навестить после трапезы.

Однако после обеда, оказавшегося сытным и разнообразным, Бофранк обнаружил отца крепко спящим. Он лишь поправил сползший плед и тихо удалился.

Тристан к обеду не явился, но Бофранк знал, где сыскать его. Жеаль вызвался быть провожатым, но субкомиссар отказал ему, ибо самочувствие его и в самом деле улучшилось - не лесной ли воздух был тому причиной?