Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 72

– Позвольте представиться - Готард Шпиель, таможенный секутор.

– Хаиме Бофранк, прима-конестабль Секуративной Его Величества палаты, - с достоинством представился Бофранк.

– Позвольте, не сын ли вы будете почтенного хире Бофранка, декана?

– Имею честь быть таковым.

– Я был знаком с вашим отцом в лучшие времена… ну да не об этом речь. Вернемся к нашему упырю - что же можно предпринять? Я спрашиваю не из праздного любопытства, в Бараньей Бочке живут многие мои служащие, потеря которых никак не входит в планы таможенной канцелярии.

– Думаю, что в предместье пошлют ночные дозоры и изловят негодяя, либо он затаится и прекратит свои страшные убийства.

– Но не пристало ли вмешаться церкви?

– Церковь вмешается лишь тогда, когда упырь или тот, кто им себя именует, будет пойман, - дабы сжечь его на костре или ободрать с него шкуру. Сейчас же, простите, толку от церкви для дела ни на грош.

Хире Шпиеля слова Бофранка испугали. Он поспешил откланяться и пошел прочь не оглядываясь, а Бофранк в очередной раз посетовал на свой несдержанный язык и вернулся к «Хроникам», чтобы узнать иноземные дела. Похоже, южный сосед грозил пресветлому королю войною; конестабль на своем веку войны ни разу не видел, да и неудивительно - последняя военная кампания случилась без малого полсотни лет назад, когда тогдашний король присоединял восточные земли. Конестабль с новым интересом оглядел фрегат, каковой уже направился в открытое море, вздев паруса, чуть поодаль от него шла на веслах низкая широкая бомбарда, черневшая жерлами мортир.

Надобно бы поговорить с Жеалем - тот куда как более сведущ в дипломатических и прочих делах!

Ведь согласно циркуляру, в случае объявления войны прима-конестабль Хаиме Бофранк вполне мог быть направлен в ополчение, ибо его чин равнялся офицерскому в армии. Правда, увечье позволяло надеяться, что сия чаша минет Бофранка, да и войны вполне могло не случиться. Как бы там ни было, конестабль не чувствовал себя готовым к ратным подвигам.

Демелант назначил сегодняшнюю встречу в месте еще более странном, нежели в первый раз. Конестаблю было сказано ехать по Мощеному тракту до поворота к монастырю фелицианок, после чего отпустить экипаж и идти пешком по тропинке, что ведет в противную монастырю сторону, до тех пор, пока не обнаружится разбитый грозою дуб. Так Бофранк и поступил. После бесцельных скитаний по городу, подкрепленных парою стаканов вина и жареной курицей в «Рыцаре и драконе», конестабль отправился на двухколесной открытой повозке к указанному месту.

Мощеным тракт именовался по старой традиции, хотя давно уже не был таковым - вымощенная горным камнем часть тянулась немногим более ста шагов за городские ворота, но и на ней булыжник от времени погрузился в почву, так что в непогоду проехать по тракту было столь же трудно, как и по любой другой дороге.

Монастырь фелицианок возвышался на холме, освещенный лучами солнца, уже готовящегося к закату. Высокие сосны, окружавшие его, качал усилившийся к вечеру ветер, он же доносил до Бофранка мерные удары колокола - в монастыре звонили то ли к молитве, то ли к какому иному событию. Фелицианки избежали гонений, которым подверглись иные монашеские ордена, когда король по совету Броньолуса и епископов издал светский декрет и приказал выгнать из своих владений бертольдианцев, селестинцев и прочих новообъявленных отступников от веры - безразлично к их ордену, а также запретил своим подданным давать им убежище под страхом лишения имущества и наказания за оскорбление величества. Сестры-фелицианки славились тем, что безжалостно изнуряли плоть и видели жизнь свою исключительно в служении господу и страдании за грехи людские. Настоятельница монастыря, грейсшвессе Субрелия, слыла женщиной жестокой и своенравной, равно как и богобоязненной; в разгар борьбы миссерихордии с ересью она изрядно помогла Броньолусу, а впоследствии Баффельту, посему о будущем ордена и монастыря беспокоиться не стоило.

Бофранк был наслышан о том, что творится за черными монастырскими стенами: как молодых послушниц понуждают к самобичеванию, как по нескольку дней содержат их, подобно святой Фелиции, в яме с испражнениями, каковыми и заставляют питаться… Говорили также, что над некоторыми производят медицинские операции, дабы лишить их женское естество тех органов, что приносят плотское наслаждение. Поскольку мужчины в монастырь не допускались и даже кардинал с епископами вынужден был беседовать с настоятельницей исключительно вне стен обители, жуткие слухи вполне могли оказаться правдою.

Еще раз глянув на зловещий монастырь, конестабль отыскал взором чуть заметную тропинку и направился к ней. Разбитый грозою дуб он отыскал без труда: огромное дерево, которому было, пожалуй, несколько веков, стояло прямо возле тропинки, на краю леса. Бофранк огляделся, надеясь увидеть Демеланта или Вейтля, а то и обоих сразу, но никого не было. Ветер раскачивал верхушки деревьев, в кустах встрепенулся какой-то мелкий зверек, очевидно испуганный появлением конестабля, да на ветку села ворона…

Бофранк поправил перчатку. Он не думал, что встреча может оказаться опасной, но на всякий случай подготовился к ней - и пресловутые перчатки, и пистолет, и кинжал были при нем.

Ворона, сидевшая на толстом суку дуба, пожалуй, выглядела подозрительно. Уж больно внимательно взирала она на Бофранка. И отчего здесь не видно иных птиц, более милых и веселых, нежели это черное порождение мрака?

Однако ни жаворонка, ни зяблика, ни даже сороки, чей пестрый наряд куда приятней глазу, нежели угольное перо вороны, не появлялось.

Конестабль прикрикнул на птицу, но гадкая тварь осталась на своем месте. Тогда Бофранк запустил в нее палкою, но не попал; ворона каркнула, словно смеясь над потугами конестабля.

– Вот же я тебя, - воскликнул в сердцах Бофранк, и тут же сам рассмеялся, ибо понял, каким нелепым выглядит его поединок с птицей. Глупая тварь - это не оборотень и не упырь из Бараньей Бочки, и отчего бы ей не сидеть тут, в лесу? Если уж на то пошло, присутствие самого Бофранка в этом безлюдном месте куда более нелепо.