Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 152

Как уже было сказано, после встречи на кладбище фрате Хауке препроводил его в этот подвал, где стояли большая кровать, ночной горшок да светильник. Три раза в день монах, не говоря ни слова и не отвечая на вопросы, менял ночной горшок, а также приносил пищу - как правило, кусок вареного мяса с картофелем или жидкую кашу из злаков да кувшин воды. Привыкший в бытность свою аббатом к изысканным блюдам, Тристан не роптал и покорно съедал скудное приношение, а ночами не столько спал, сколько молился, маясь вопросом, верно ли поступил и не будет ли теперь ввергнут в котлы адские, кипящие смолою, в них же варятся грешники до скончания времен… В кармане одеяния своего укрыл он «Физиогномику», которая и скрашивала ему однообразные дни, проводимые в подвале.

Дверь отворилась, и явился обычный монах, хотя время трапезы еще не настало. Тристан едва успел подметить, что нос у монаха крючковатый, а вот подбородка из-за густой бороды не разглядеть, так что неясно, грозит ли монаху предрекаемое «Физиогномикой» физическое увечье, как монах сказал:

– Идемте, фрате Бофранк. Вас ждут.

Вмиг вспотевший аббат подобрал с ложа книжицу и поспешил за монахом.

– Доверия, что вам оказано, вы не оправдали! - грозно воскликнул фрате Хауке. - Хаиме Бофранк жив и здоров, а вы, стало быть, обманули нас - нас и самого грейсфрате!

– Но как же?.. - пролепетал испуганный аббат. - Я же…

– Возможно, вы убоялись гнева господнего, когда подняли руку на брата? Но во имя торжества дела общего что стоит смерть одного? Тем паче брат ваш - всего лишь человек, запятнавший себя сношениями с дрянными колдунами и еретиками. У вас есть время все исправить, - сказал фрате Хауке, сложив руки на груди. - Убирайтесь вон и помните: покамест жив субкомиссар, вы сами нам не нужны. О предательстве не помышляйте - у миссерихордии длинные руки! И когда она доберется до вас - самые ужасные ваши сны будут лишь шуткою в сравнении с тем, что придется вам испытать, аббат Тристан.

С этими словами он кивнул крючконосому монаху, который пребольно ухватил толстяка за загривок и, протащив еще по лестнице, вышвырнул на улицу, прямо на грязную мостовую.

При падении аббат сильно ушибся и едва не переломал себе руки, но кое-как поднялся и заковылял прочь, моля бога смилостивиться над ним. Не разбирая дороги, Тристан Бофранк шел, сам того не желая, к той части города, что именовалась Бараньей Бочкой, - именно там обитали не столь давно и преужасный упырь Шарден Клааке, и преданный смерти вместо него бедолага Волтц Вейтль. Ныне же и без того имевшая репутацию клоаки Баранья Бочка окончательно превратилась в вертеп; сюда не заворачивали ни патрули гардов, ни кирасирские разъезды, ибо чумное поветрие, выкосив значительную часть обитателей местечка, подвигло уцелевших на невиданный кутеж и разврат, дабы скрасить ожидание неминучей гибели.

Стеная и охая, толстый аббат увидал в окнах одного из домов, невзрачного и покосившегося, яркий свет. Руководствуясь скорее желанием прибиться к людям, нежели здравым рассудком, Тристан распахнул дверь и оказался в преддверии ада.

Огромная комната, перегородки которой были сломаны, являла собою импровизированную таверну. Украденные из разоренных лавок бочки с вином и пивом стояли одна на одной вдоль стен, а за длинными столами безумно пировали люди. В очаге жарился на вертеле целый кабан, от которого подходившие то и дело отрезывали полусырые куски. Кто лежал без чувств, кто тискал и хватал женщин в бесстыдно расстегнутых платьях, иные же прелюбодействовали прямо на столах, среди винных луж и объедков - по двое, по трое и даже по четверо, составляя изобретательные и в то же время преотвратные композиции… Другие плясали под дикую музыку, исторгаемую весьма своеобразным оркестром из флейт, лютней и маленьких барабанов, что в ходу в восточных землях. Совсем юные дети и древние старики скакали в одном дьявольском хороводе, трещали свечи, жир с подгоравшей туши капал в очаг, и сотни глоток вопили каждая о своем…

– Поп! - вскричал кто-то, указывая на Тристана. - Поп! Заходи, наливай вина и веселись, ибо дни твои сочтены!

Ярко размалеванная девица ухватила растерянного аббата в свои объятия и, зловонно дыша прямо в лицо, спросила:

– Нравлюсь я тебе, красавец толстячок?

– Пусти меня! Пусти! - только и смог пробормотать аббат, прежде чем девица впилась ему в губы липким и отвратным поцелуем. То был поцелуй самой смерти, и аббат Тристан Бофранк отдался ему и телом, и душою; в ушах грохотали голоса и барабаны, яркие огни неслись вокруг, словно в праздничном фейерверке, ноги скользили в лужах блевотины, покрывавших пол…

Едва распутная девица оторвалась от губ аббата, как ему поднесли деревянный ковш с вином, и Тристан принялся жадно хлебать, давясь и кашляя, пуская пузыри и снова давясь…

Внезапно он оттолкнул опустевший ковш и возопил, тщетно пытаясь перекричать адскую какофонию:

– Каюсь! Каюсь, добрые люди, ибо дурного возжелал я, недостойный аббат Бофранк!

– Аббат! Аббат! - принялись вопить пьяницы, размахивая кружками, посудою, а некоторые так даже непристойно оголенными удами.

– Прочитай нам проповедь, аббат, может, мы станем ближе к богу, коли все еще нужны ему!

– Взбирайся на стол, жирный боров, а то ты слишком короток в ногах и теле и тебя не видно!

– Проповедь! Хотим проповедь!

Тристан Бофранк и в самом деле взгромоздился на стол, подсаживаемый десятками рук, кои не только толкали его вверх, но и щипали, и шлепали. Помавая руками, он вскричал:

– Пируете?! Прелюбодействуете?! Дни ваши последние?! Так поймите, неразумные: кто имеет бога Целью, тот должен беспрестанно полагать образ его пред духовными очами своими! То есть должен он иметь в виду того, кто господь неба и земли и всей твари, кто может и хочет дать ему вечное спасение. В каком бы обличье или под каким бы именем ни представляли бы вы себе бога, знайте, что он - господь и он - вседержитель. Явит ли он божественный лик свой и в нем сущность и могущество божественной природы, это будет - благо; будете ли вы смотреть на бога как на спасителя, избавителя, творца, властителя, блаженство, могущество, мудрость, истину, доброту и прозревать в нем бесконечный разум божественной природы, это также будет - благо.