Замок тайн - Вилар Симона - Страница 34

В этот момент вошел слуга Ральф и заявил, что к помощнику шерифа прибыл мировой судья города Уайтбриджа.

Стивен ощутил облегчение, но и оно не могло изгнать той грусти, что росла в нем по мере того, как он ощутил себя под подозрением. И основой этой грусти была антипатия окружающих, которую он почувствовал столь явственно. Да, его не любили в Сент-Прайори. Это задевало больше, чем хотелось признаться себе. Он-то ведь любил это место, его тянуло сюда. Возможно, его манили загадки замка, ибо уже прошло то время, когда он несся сюда как на крыльях только для того, чтобы встретиться с невестой. Он давно понял, что их отношения с Евой изменились. Еве нужна была его страсть, но, хоть он и жаждал ее, как и ранее, он сам поставил преграду меж ними, ибо его моральные нормы и воспитание не позволяли грешить там, где в этом не было необходимости. Разве после воздержания их объятия станут менее сладкими? Наоборот, он ждал этого часа, пребывал в томительном, напряженном ожидании, причинявшем ему муку и сладость. Ева была упоительно страстной любовницей, которую он хотел безумно, и все же его шокировала ее вседозволенность. Он бы счел ее распущенной, если бы не привык относиться к ней с уважением. Но еще более Стивен почитал отца своей невесты. Ему становилось хорошо от мысли, что он породнится со столь выдающимся человеком, взгляды которого ему были близки, а память об их задушевных беседах и откровениях вызывала в нем гордость. Где-то в глубине души он чувствовал, что и Робсарт не одобряет их брака с Евой, но заставлял себя не думать об этом. И все же та печаль, что светилась в глазах Робсарта, когда он глядел на него, именно на него, во время их с Евой помолвки, не забывалась. Он помнил, как его мать сказала:

— Думаешь, барон не понимает, что вы с его дочерью вовсе не пара? Я могу поверить, что Робсарт испытывает к тебе симпатию, но убеждена, что он, как и я, видит: ничего хорошего этот союз не принесет. Просто он не прочь все же выдать за тебя свою заневестившуюся красавицу-дочь.

Мать Стивена была на редкость мудрой женщиной, и Стивен привык считаться с ее словами. Но его тянуло к Еве, он хотел ею обладать, правда, при условии благословленного небом союза. Иначе его замучила бы совесть.

Эти мысли поглотили его, когда он вслед за Ральфом спускался в холл, где его ожидал некий Эзикиэл Бате, неприятный человек, мировой судья Уайтбриджа, рьяный пресвитерианец, с которым у Стивена были натянутые отношения. Встреча эта не предвещала для полковника ничего хорошего, и он заставил себя встряхнуться, готовясь к ней. Но тут он вспомнил, что еще не говорил с Ральфом, и окликнул его. Тот оглянулся. Здоровенный увалень, с простодушным, почти глуповатым лицом. «Вряд ли, — подумал Стивен, — по крайней мере, разговор стоит отложить».

И он спустился в холл, где нетерпеливо бродил, клацая шпагой по плитам, Эзикиэл Бате.

Разговор и в самом деле вышел неприятным. Мировой судья был возмущен тем, что Стивен принудил вдову Холдинг уплатить штраф за нарушение спокойствия в городе, освободил раньше времени от стояния у позорного столба Михея Баррела и изгнал преподобного Захарию Прейзгода.

— Вы воспользовались моим отсутствием и превысили свои полномочия. Это вам не сойдет с рук, у меня найдутся влиятельные знакомые в парламенте, а вы, как я слышал, не пользуетесь симпатией у властей, и даже ваш дядя генерал-майор Гаррисон не желает о вас слышать. Дружба с Робсартом вас не спасет.

Почти полчаса он нападал на Стивена, расходясь еще больше от спокойствия последнего. В конце концов Стивену это надоело, и он сказал, что в Сент-Прайори у него еще есть дела, а все остальные вопросы они уладят вечером, когда он прибудет в Уайтбридж. Эзикиэл Бате почти кинулся за ним по лестнице, но тут появилась Ева, и судья предпочел излиться в почтительных речах и сочувствии перед дочерью барона Робсарта, причем Сару Холдинг он поносил не менее рьяно, чем перед тем защищал.

Стивен вышел в парк и остановился, заставляя себя успокоиться. Оглядевшись, он увидел, что почти дошел до озера. Водная гладь поблескивала сквозь расцвеченную яркими красками осеннюю листву.

Стоял один из тех удивительно ясных и солнечных дней, благодаря которым многие люди так любят осень. Воздух был теплый и прозрачный, сияющий красками удивительных цветов листвы — золотистыми, рыжими, пурпурными. Солнце высоко стояло над раскидистыми кронами деревьев и, пронзая их, высвечивало капли росы на паутинах; они сверкали, будто чистой воды бриллианты. Буйство и яркость красок поражали воображение. Пахло ароматом свежей земли и легким грибным духом, в котором чувствовался почти сладостный привкус осени. А вверху необъятным шатром раскинулось глубокое лазурное небо, ослепительное и далекое.

Стивену стало легче. Как бы он не старался казаться сдержанным, в душе он всегда оставался романтиком. И сейчас, любуясь окружавшей его красотой, он почти расслабился, сбил мальчишеским жестом зависшую на паутине гусеницу, сорвал желтый лист и покрутил его меж пальцами. Со вздохом он заставил себя собраться, вновь стать помощником шерифа и вспомнить, зачем он пришел в парк. Повернувшись, он направился туда, где, как ему указывали ранее, был найдено тело Патрика Линча.

Дикий виноград, окутывавший массивные подпоры галереи, был почти малиновым, а высоко поднимавшиеся над головой столбы колоннады светились в лучах солнца. Трудно было поверить, что здесь произошла трагедия. Утром Стивен хотел подняться на этот Бог знает зачем сохранившийся переход, но, как оказалось, туда вел лишь ход через покои в башне барона Робсарта, и дверь в них оказалась запертой. Как, впрочем, и всегда. А ключи, оставшиеся с Патриком Линчем, уже забрала Рэйчел. Сейчас Стивен прикинул высоту огромных подпор, отметил относительно низкий парапет наверху галереи, через который так легко упасть. Спрашивается, с чего это управляющему пришла охота бродить там ночью? Он вообще был странным человеком, этот старый слуга Робсартов. Стивен вдруг понял, что совсем не испытывает жалости к нему. Да, он не любил Патрика Линча. Более того, едва переносил. После Элизабет Робсарт, Линч был вторым, кто так ясно указывал Стивену, что он не пара леди Еве. Брак Евы Робсарт, дочери пэра Англии, и сына мелкопоместного сквайра, в прошлом мясника, — разве не чудовищный альянс в глазах слуги, привыкшего едва ли не молиться на своих господ? Поэтому Линч был всегда так резок с Гаррисоном, и тот вскоре понял, что возненавидел старого ирландца, и все чаще позволял себе быть почти грубым, стараясь поставить старого слугу на место. Его самого удивляла эта неприязнь к Патрику. Возможно, сказывалось и раздражение, что слуга скрывал от него нечто, более того, шпионил за ним и постоянно с самым непреклонным видом вставал на его пути. Он будто охранял что-то, или Стивену это только казалось? Что ж, теперь его не стало. Стивену следовало помолиться за упокой его души, но, видимо, он скверный христианин и великодушие не входит в число его добродетелей.

Ему стало не по себе от подобных мыслей. Повернувшись, он пошел назад. Приходилось почти продираться через заросли бузины и боярышника, ветки хлестали по ботфортам, и пугливые лягушки прыгали в стороны, спасаясь под листьями папоротника. Зачем Робсарт превратил такой прекрасный парк в чашу?

Стивену не давал покоя еще один вопрос. Почему Робсарт завел привычку спускать по ночам своих псов-людоедов?

Стивен подошел к вольеру, где обитали псы Робсарта, все как на подбор огромные и черные. Специально выведенная бароном порода. Зачем? Он ведь в состоянии нанять целый отряд охранников. К чему этот варварский метод? Он как-то не полюбопытствовал об этом у барона в те долгие зимние вечера, когда они говорили, сидя у камина. Стивен ни перед кем так не открывал душу, как перед Робсартом, и никого так не слушал, как его. Много было схожего в их судьбах!

Но эти псы… Стивен вдруг вспомнил, что собак кормят перед тем, как спустить. Значит, они не так уж голодны, когда охраняют, а следовательно, и не очень злы. Сытый зверь благодушен. И еще Стивен вспомнил: несмотря на то что тело Патрика Линча пролежало всю ночь, и он сам слышал, как выли над ним собаки, они не растерзали его, как перед тем труп Филипа Блада. Или этим зверям непривычно трогать мертвечину и их интересует только охота?