Пристань желтых кораблей. [сб.] - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 75

Каждому писателю доводится изобретать вело­сипед. В этом нет ничего постыдного, но как же это каждый раз обидно!

Идея “в будущем религии ничуть не умрут, а вот держать на космическом корабле нескольких священников накладно” показалась мне очень интересной. Потенциально — крайне смешной.

И я написал рассказ, которым остался весьма доволен, после чего радостно начал посылать его в журналы. Было это где-то в 1989–1990 году…

Первый же ответ меня крайне смутил. У меня поинтересовались, читал ли я повесть Гарри Гаррисона “Билл — герой галактики”.

Я нашел ее и прочитал.

После чего понял, что патент на велосипед давным-давно приколочен Гаррисоном на стенку.

Что тут поделаешь? Я спрятал рассказ, чтобы не позориться. Но уж в этом сборнике, где вы честно предупреждены, с чем столкнетесь — все-таки его опубликую! Слишком мне обидно, что Гаррисон успел раньше!

Когда Андрей выходил из своей каюты, к двери робко приблизился Бенедикт Райх, инженер-навигатор крейсера.

— Вы уходите, пастор? — неуверенно спросил он.

Мысленно Андрей произнес что-то очень и очень далекое от смиренной радости при виде заблудшей паствы. Вслух он сказал:

— Входи, Бенедикт. У меня есть время выслушать тебя.

Перед тем как вернуться в каюту, Андрей набрал на клавиатуре электронного замка три буквы: “ЛЮТ”. Лютеранство.

За медленно открываемой дверью возник едва уловимый шорох. Пластиковые шторки спустились на многочисленные иконы, стеклянный ящичек с мощами Святого Гуго-марсианина утратил прозрачность и стал походить на небольшой комод. Забытую на столе книгу Дора Манихейского “Основы веры Братьев Господних” подхватил высунувшийся из стены манипулятор, и торопливо поставил на книжную полку — так, чтобы не было видно надписи на корешке.

Когда Бенедикт Райх вошел в каюту своего пастора, она вполне отвечала самым строгим требованиям веры.

— Опять беспокоит работа, Бенедикт? — сочувственно спросил Андрей.

Инженер закивал, и, помедлив секунду, с жаром заговорил:

— Высчитывая курс крейсера, я должен всецело полагаться на приборы. Но ведь сказано: свет Луны есть знак божественной заботы, изучать его как отражение солнечного света — дело уче­ных. Следовательно, производя расчет траектории, я…

“Какой черт занес лютеранина в инженеры?” — с ужасом подумал Андрей. И произнес:

— Сомнение твое верно, но лишь отчасти… Вдумайся…

Через пятнадцать минут Андрей торопливо шел по коридору. Опаздывать к капитану крейсера не хотелось. Формально корабельный священник ему не подчиняется, но…

На площадке перед скоростными лифтами Андрей увидел Мустафу. Старший электронщик сидел на корточках, разостлав перед собой маленький зеленый коврик.

— Андрей-молла! — укоризненно воскликнул Мустафа.

“Шайтан тебя возьми — подумал, содрогнувшись, недавний пастор. — Время намаза!”

Выдернув из широкого нагрудного кармана тончайший молитвенный коврик, Андрей-молла плюхнулся на пол. Поерзал, поворачиваясь лицом в ту сторону, где предположительно находилась Земля — и, следовательно, Мекка.

Совершив намаз, мулла и электронщик пошли к лифтам. Мустафа отправился в столовую, а Андрей в главную рубку, к капитану. Увы, невезение продолжалось. По дороге ему пришлось исповедовать вошедшую в лифт Агнессу, ревностную католичку и крайне привлекательную девушку. Отпустив ей случившийся накануне плотский грех, Андрей натолкнулся на огнепоклонника Сококу. Втолковав рослому негру, что межзвездный полет — это не предательство Отца-солнца, а наоборот, паломничество во славу небесного огня, наставник-протуберанец Андрей почувствовал легкую усталость. Дальнейший путь был легче, если не считать того, что последние сто метров по коридорам исполинского крейсера Андрей проскакал вместе с Эдвином из секты Укротителей Плоти.

На прощание Андрей с Эдвином обменялись парой пощечин. В своей неизмеримой заботливости верховный бичеватель Андрей добавил Эдвину третью пощечину, необязательную, но показывающую его крайнее расположение к молодому сектанту.

Конечно же, Андрей опоздал. В рубке уже не было никого, кроме капитана, лампы были притушены, а часть приборов выключена.

— Вы опоздали, Андрей, — мягко упрекнул его капитан.

— Проведем церемонию по меркурианскому времени, — твердо ответил Андрей — Великое Воплощение Абсолютного Вакуума.

— Не будет ли это ересью? — задумчиво спросил капитан, отключая последние лампы и переводя управление на компьютер.

— Нет, — уверенно соврал Андрей. — Поскольку двигатель корабля нашего делали на Меркурии, а в Третьей Книге Чистых листов сказано: “Где пусто, там и чисто; где сердце, там и голова”. Сердце корабля нашего — двигатель, голова его — рубка.

— Это толкование мне в голову не приходило, — признал капитан. — Начинайте.

Андрей устроился в кресле поудобнее и произнес нараспев:

— Во имя Звезд пылающих, во имя Солнца огненного…

— Андрей! — испуганно вскрикнул капитан. — Не богохульствуйте!

Секунду Андрей с недоумением смотрел на него. Потом покраснел и извинился:

— Это все Сококу, наш огнепоклонник. Я только что с ним говорил, ну и… Я не виноват, что в ваших ежегодных молитвах такие похожие начала.

— Во имя Вакуума, молчите! — взмолился капитан.

— Хороши, хорошо… Я начинаю.

Андрей откашлялся и затянул:

— Во имя Космоса холодного, во имя Вакуума иссушающего…

Когда церемония ежегодной молитвы поклонников Пустоты окончилась, капитан участливо посмотрел на Андрея.

— Трудно вам приходится, ваше пустейшество…

— Да. — Андрей со вздохом натянул комбинезон, который полагалось сбрасывать в ходе молитвы. — А что поделаешь? На крейсере пятьсот верующих, исповедующих девяносто три религии. Нельзя же для каждого заводить отдельного священника. Вот и верчусь, как белка в колесе…

Помолчав секунду, Андрей добавил:

— Кстати, “белка в колесе” — самое непристойное ругательство анималистов. Слышал бы меня наш биолог…