НИЧЬЯ СИЛА - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 15

За две двери и четыре толстых стекла Костя обернулся и недоуменно посмотрел на меня. Услышал? Или просто недоумевает, чего я остановился?

Натужно улыбнувшись я открыл дверь и вошел в грохочущую гармошку перехода между вагонами. Штабной вагон и впрямь оказался блатным местом. Чистенькие коврики на полу; дорожка в коридоре; белые занавески на окнах; мягкие матрасы, не напоминающие тюфяк негра Джима, набитый кукурузными початками.

– Кто спит внизу, кто вверху? – деловито осведомился Эдгар.

– Мне все равно, – ответил Костя.

– Я бы предпочел сверху, – сказал я.

– Я тоже, – кивнул Эдгар. – Договорились. В дверь вежливо постучали.

– Да! – Инквизитор даже не повернул головы. Это был начальник поезда – с подносом, на котором был и никелированный чайник с кипятком, и чайник с заваркой, и чашки, и какие-то печеньки-вафельки, и даже коробочка сливок. Серьезный мужчина – здоровенный, с роскошными усами, форма сидит, как с иголочки.

А лицо – дурное-дурное, будто у новорожденного щенка.

– Пейте на здоровье, гости дорогие!

Все понятно. Тоже под воздействием амулета. Все-таки то, что Эдгар – Темный, накладывало отпечаток на его методы.

– Спасибо. Уведомляй нас о всех, кто сел в Москве, но сходит по дороге, любезнейший, – принимая поднос, сказал Эдгар. – Особенно о тех, кто сходит не на своей станции, а раньше.

– Будет исполнено, ваше благородие! – кивнул начальник поезда.

Костя хихикнул. Я дождался, пока бедолага вышел и спросил:

– А почему “ваше благородие”?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Эдгар. – Амулет настраивает людей на подчинение. А уж кого они при этом во мне видят: строго ревизора, любимого дедушку, уважаемого артиста или генералиссимуса Сталина – это их проблема. Этот, видать, Акунина начитался. Или старых фильмов насмотрелся.

Костя снова фыркнул.

– Ничего веселого в этом нет, – разозлился Эдгар. – И ничего ужасного – тоже. Максимально щадящий для людской психики метод. Половина историй о том, как кто-то Якубовича в машине подвозил или Горбачева без очереди пропустил – следствие таких вот внушений.

– Да я не о том смеюсь, – объяснил Костя. – Представил вас в форме белогвардейского офицера… шеф. Внушаете уважение.

– Смейся, смейся… – наливая себе кофе, сказал Эдгар. – Как там компас?

Я молча положил записку на стол. Сумеречный образ завис в воздухе – круглая чаша компаса, лениво крутящаяся стрелка.

Налив себе чая., я сделал глоток. Чай был вкусным. От души заварен, как и положено для “высокоблагородия”.

– В поезде, паршивец… – вздохнул Эдгар. – Господа, я не скрываю от вас альтернативы. Либо мы берем преступника, либо поезд будет уничтожен. Вместе со всеми пассажирами.

– Каким образом? – деловито спросил Костя.

– Есть варианты. Взрыв газопровода рядом с составом, случайный пуск боевой ракеты с истребителя… в крайнем случае – ракета будет с ядерной боеголовкой.

– Эдгар! – мне очень хотелось поверить, что он сгущает краски. – Здесь минимум полтысячи пассажиров!

– Чуть больше, – поправил Инквизитор.

– Этого нельзя делать!

– Нельзя упустить книгу. Нельзя допустить, чтобы беспринципный Иной сотворил себе гвардию и принялся перекраивать мир на свой вкус.

– Но мы же не знаем, чего он хочет!

– Мы знаем, что он не колеблясь убил Инквизитора. Мы знаем, что он очень силен и преследует какую-то неизвестную нам цель. Что он забыл в Средней Азии, Городецкий?

Я пожал плечами.

– Там есть ряд древних центров силы… – пробормотал Эдгар. – Какое-то количество бесследно пропавших артефактов, некоторое количество плохо контролируемых территорий… А что еще?

– Миллиард китайцев, – внезапно сказал Костя. Темные уставились друг на друга.

– Да ты совсем с ума сошел… – неуверенно произнес Эдгар.

– Миллиард с лишком, – насмешливо уточнил Костя. – Что, если он собирается через Казахстан рвануть в Китай? Вот это будет армия! Миллиард Иных! А еще есть Индия…

– Иди ты в пень, – отмахнулся Эдгар. – Даже идиот на такое не решится. Откуда Силу будем брать, когда треть населения превратится в Иных?

– А вдруг он – идиот? – не унимался Костя.

– Вот потому мы и пойдем на крайние меры, – отрезал Эдгар.

Они говорили всерьез. Без малейших сомнений – можно ли убивать этих зачарованных проводников, толстощеких командировочных, ехавшую в плацкартах бедноту. Надо – значит, надо. Фермеры, уничтожающие заболевший ящуром скот тоже переживают.

Пить чай как-то расхотелось. Я встал, вышел из купе. Эдгар проводил меня понимающим, но ничуть не сочувственным взглядом.

Вагон уже затихал, готовился ко сну. Некоторые двери в купе еще были открыты., кто-то маялся в тамбуре, ожидая пока освободится туалет, откуда-то доносилось звяканье стаканов, но большинство пассажиров было слишком утомлено Москвой.

Я вяло подумал, что по всем канонам мелодрамы по коридору сейчас должны носиться ангелоподобные детишки с невинными личиками. Чтобы я полностью проникся чудовищностью предложенного Эдгаром плана…

Детишек не было. Вместо них из одного купе высунулся толстый мужик в линялом трико и обвисшей майке. Красная, распаренная морда уже оплыла от принятого спиртного. Мужик вяло посмотрел сквозь меня, икнул – и спрятался обратно.

Руки сами полезли за плеером. Я воткнул пуговки динамиков в уши, вставил наугад диск и прижался к стеклу. Ничего не вижу, ничего не слышу. И уж ясное дело – ничего не скажу.

Раздалась негромкая лиричная мелодия и тонкий голос запел:

Да это же Лас, мой знакомец из “Ассоли”. Тот диск, что он дал в подарок. Усмехнувшись, я сделал звук погромче. Вот это то, что мне сейчас нужно…

Тьфу ты, пропасть… Вот ведь панк из панков. Это даже не Шнур с его развеселыми матюками… Чья-то рука похлопала меня по плечу.