Далекие берега - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 21

Вот в такую минуту даже вор вроде меня гордость испытывает - за Дом, за державу, за гений человеческий.

И в тоже время - смешно. Я, тать нощной, планёр угнал, и мне же преторианский линкор салютует...

- Сколько лететь будем? - спросил Марк у Хелен.

- Если повезет - часа четыре.

- А если нет?

- Падать здесь и минуты хватит.

Нет. Не буду больше пугаться.

Раскинувшись поудобнее, сколько позволила теснота, я снова спросил:

- Хелен, так есть у тебя что из еды, или нет?

- Неужели аппетит проснулся? - съязвила она.

- Сутки я не ел, сладкая моя.

- Мной подавишься, - фыркнула летунья. Помолчала, потом неохотно сказала: - Сзади... на твоем кресле - карман сзади.

Мы с Марком столкнулись руками, выдирая из кармана тугой пакет.

- Не трясите планёр, обжоры! - крикнула летунья. Какой там! Нам теперь все равно было, мы до еды дорвались. Не слишком много в пакете нашлось - пара засохших бутербродов с сыром, яблоко, апельсин, половинка жаренной курицы, стеклянная фляжка. Смололи мы все вмиг, и я себя на том поймал, что очень не хочется делиться с Марком поровну... мальчишка ведь, ему меньше надо...

Тьфу ты, ну почему натура человеческая такая мелочная? Как из каторги убегать - я из-за мальчишки шеей рискую! Как ухоронка с железом, или куриная лапа - от жадности корчусь!

- Бери, - я отдал Марку надкушенный вместе с кожурой апельсин. Словно наказывал сам себя.

Мальчишка спорить не стал, жадно слопал фрукт. А я откупорил фляжку, нюхнул...

Эх, Галлия, земля щедрая! Коньячок из лучших, таким и аристократ не побрезгует! Сивухой не прет, язык не обжигает, а в животе словно костер развели, тепленький, ласковый.

Хмелеть я начал тут же, на третьем глотке. На пустой желудок, да хорошего коньяка - много ли надо?

- Будешь? - дружелюбно спросил я Марка.

- Угу, - он сделал маленький глоток, поморщился, вернул фляжку. Виновато признался: - Я вино больше люблю.

- А ты, летунья?

Сейчас я весь мир любил.

- Жить надоело? - отрезала Хелен.

Ну, не хочет, как хочет. Может и впрямь, не стоит пьяному хитрой механикой управлять.

Через минуту меня потянуло в сон. Марка тоже сморило. Какое-то время мы возились, пытаясь устроиться удобнее на крошечном сиденье. Хоть мальчишка и худой, но уже не такой маленький, чтобы на коленках его держать. Эх, маловат планёр... будет ли когда такое, что планёры размером с линкор над океаном понесутся? Я бы слетал. Дело нехитрое, когда летун умелый...

Дважды я просыпался - так, на миг, когда планёр начинал кружить в поисках попутного ветра. Один раз заметил, что солнце в спину светит, и схватил Хелен за плечо:

- Куда летишь, ведьма!

Она вздрогнула:

- Поток ищу! Успокойся, вор, на острова нам уже не вернуться, не тот ветер!

Марк открыл глаза, протянул руку, взял карты. Вглядывался в них минуту, потом вернул Хелен.

- Все правильно, Ильмар...

И тут же заснул снова.

Правильно так правильно. Я уснул. Мне снилось, что мы снова взлетаем с острова, ревет ракетный толкач, только это уже было не страшно, наоборот, я сам сидел на переднем креслице, дергал рычаги, и матерчатая птица послушно взмахивает огромными крыльями...

- Марк! Ильмар! Марк!

Проснулись мы вместе. Колени у меня затекли, не разогнуть... вот незадача, будто Марк уснув потяжелел вполовину.

- Плавать умеете? - отрывисто спросила Хелен.

Впереди тянулись скалы. Берег! СестраПокровительница, и вправду берег! И ни какой-нибудь там остров, Европа впереди, держава...

Вот только море было под нами. Совсем рядом. Казалось, что пенные брызги с верхушек волн вот-вот захлестнут планёр и утянут за собой, на дно.

- Толкач включай! - закричал Марк. - Хелен, толкач!

- Я его час назад сожгла, - хмуро отозвалась летунья. - Крепко же ты спал, мальчик...

Значит не примерещился мне рев ракетный...

- До берега доплывешь? - спросила Хелен.

- Нет, - ответил я. - Ноги затекли.

- О тебе речи нет, дурила, - отозвалась девушка. - - Марк, доплывешь?

До берега с милю еще было, и я головой покачал. Никому тут не доплыть, вода холодная, море бурное.

- Нет, Хелен, - спокойно сказал Марк. - Не доплыву я. Тяни уж... Ночная Ведьма. Звездный час твой пришел... сама ведь знаешь, чего я стою.

Она обожгла его разъяренным взглядом. И снова в свои рычаги впилась. А планёр дергался, носом клевал, все ниже и ниже клонился.

Когда с острова взлетали, я того боялся, что море далеко. Теперь, вот как все повернулось, наоборот. Убиться-то мы не убьемся, наверное. Только намокнет вмиг материя, да и пойдет планёр камнем ко дну. И даже если выбраться - не доплыть...

- Тяни, ну тяни же, Хелен! - крикнул Марк. - Как в Сербии тянула, когда зажгли тебя! Тяни, Ночная Ведьма! Прошу тебя!

Девушка молчала, вся в свою механику ушла, будто частью планёра стала. И пусть мне самому было страшно, но не восхититься ей я не мог.

Неужто и впрямь она из тех летунов, что в горах воевали, бомбы на головы гайдукам бросали? У нее же, наверное, Железный Орел за храбрость, особой аудиенции с Владетелем удостоена... Тяни, Хелен, тяни свою машину! Никогда больше тебя ногой по животу не ударю, клянусь! Только долети до берега! Сестра, Сестра-Покровительница, глянь на меня, пропадаю! Искупитель, дай время повиниться, много зла на мне, не успею все вспомнить, пока тонуть буду!

Планёр уж было совсем к воде прижался, и Хелен такое словечко выдала, что не всякий мужик решится повторить. И словно того дожидаясь, планёр вдруг вверх подался, тяжело, но все же вверх! Правду видно говорят русские, что матерное слово беду прочь гонит!

- Давай! - радостно крикнул Марк.

Скалы надвигались, и летели мы на одном с ними уровне. Высокий берег, больно уж высокий. Неужели врежемся в камень?

Но видно не зря Хелен славу имела!

Перед самыми скалами, когда, казалось, я уже листики на кустах случайных различал, да ополоумевших чаек, над гнездами мечущихся, вздернула она машину, будто норовистого коня перед барьером. И не подвел планёр, перемахнул скалы, чиркнул брюхом по земле, захрустело дерево, затрещали колеса на буграх. Помчались мы, еще быстро, но уже по тверди, и планёр на ходу рассыпался, нас, драгоценных оберегая, стекла в окошках бились и сыпались - я Марка к себе прижал, лицо от осколков укрывая и сам зажмурился. А Хелен впереди ругалась по черному, и плакала навзрыд при каждом треске - все это в те короткие миги, пока мы останавливались.