Лекарство от меланхолии - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 37

Они шли на север по песчаному берегу, в предвечернем свете видны были морщинки, прорезавшиеся на загорелых лицах вокруг блеклых, выцветших на солнце глаз; оба казались моложе своих лет, в коротко остриженных волосах седина незаметна. Дул свежий ветер, волны океана с протяжным гулом бились о берег.

– А вдруг это правда? – сказал Том. – Вдруг мы придем к Северной скале, а там волной и впрямь что-то такое вынесло?

Но Чико еще не успел ответить, а Том был уже далеко, мысли его унеслись к иным берегам, где полным-полно гигантских крабов, где на каждом шагу – луна-рыба и морские звезды, бурые водоросли и редкостные камни. Не раз ему случалось толковать про то, сколько удивительных тварей живет в море, и теперь, в мерном дыхании прибоя, ему слышались их имена. Аргонавты, нашептывали волны, треска, сайда, сарган, устрица, линь, морской слон, нашептывали они, лосось и камбала, белуга, белый кит и касатка, и морская собака… удивительные у них имена, и всегда стараешься представить себе, какие же они все с виду. Быть может, никогда в жизни не удастся подсмотреть, как пасутся они на соленых лугах, куда не смеешь ступить с безопасной твердой земли, а все равно они там, и эти имена, и еще тысячи других вызывают перед глазами удивительные образы. Смотришь – и хочется стать птицей и фрегатом с могучими крыльями, что улетает за тридевять земель и возвращается через годы, повидав все моря и океаны.

– Ой, скорее! – мальчишка опять подбежал к Тому, заглянул в лицо. – Вдруг она уплывет!

– Не трепыхайся, малец, поспокойнее, – посоветовал Чико.

Они обогнули Северную скалу. За нею стоял еще один мальчик и неотрывно глядел на песок.

Быть может, краешком глаза Том увидел на песке такое, на что не решился посмотреть прямо, и он уставился на этого второго мальчишку. Мальчик был бледен и, казалось, не дышал. Изредка он словно спохватывался, переводил дух, и взгляд его на миг становился осмысленным, но потом опять упирался в то, что лежало на песке, и чем дольше он смотрел, тем растерянней, ошеломленней становилось его лицо и опять стекленели глаза. Волна плеснула ему на ноги, намочила теннисные туфли, а он не шевельнулся, даже и не заметил.

Том перевел взгляд с лица мальчика на песок. И тотчас у него самого лицо стало такое же, как у этого мальчика. Руки, повисшие вдоль тела, напряглись, сжались кулаки, губы дрогнули и приоткрылись, и светлые глаза словно еще больше выцвели от того, что увидели и пытались вобрать.

Солнце стояло совсем низко, еще десять минут – и оно скроется за гладью океана.

– Накатила большая волна и ушла, а она тут осталась, – сказал первый мальчик.

На песке лежала женщина.

Ее волосы, длинные-длинные, протянулись по песку, точно струны огромной арфы. Вода перебирала их пряди, поднимала и опускала, и каждый раз они ложились по-иному, чертили иной узор на песке. Длиною они были футов пять, даже шесть, они разметались на твердом сыром песке, и были они зеленые-зеленые. Лицо ее…

Том и Чико наклонились и смотрели во все глаза. Лицо будто изваяно из белого песка, брызги волн мерцают на нем каплями летнего дождя на лепестках чайной розы. Лицо – как луна средь бела дня, бледная, неправдоподобная в синеве небес. Мраморно-белое, с чуть заметными синеватыми прожилками на висках. Сомкнутые веки чуть голубеют, как будто сквозь этот тончайший покров недвижно глядят зрачки и видят людей, что склонились над нею и смотрят, смотрят… Нежные пухлые губы, бледно-алые, как морская роза, плотно сомкнуты. Белую стройную шею, белую маленькую грудь, набегая, скрывает и вновь обнажает волна – набежит и отхлынет, набежит и отхлынет… Розовеют кончики грудей, белеет тело – белое-белое, ослепительное, точно легла на песок зеленовато-белая молния. Волна покачивает женщину, и кожа ее отсвечивает, словно жемчужина.

А ниже эта поразительная белизна переходит в бледную, нежную голубизну, а потом бледно-голубое переходит в бледно-зеленое, а потом в изумрудно-зеленое, в густую зелень мхов и лип, а еще ниже сверкают, искрятся темно-зеленый стеклярус и темно-зеленые цехины, и все это струится, переливается зыбкой игрой света и тени и заканчивается разметавшимся на песке кружевным веером из пены и алмазов. Меж двумя половинами этого создания нет границы, женщина-жемчужина, светящаяся белизной, вся из чистейшей воды и ясного неба, неуловимо переходит в существо, рожденное скользить в пучинах и мчаться в буйных стремительных водах, что снова и снова взбегают на берег и каждый раз пытаются, отпрянув, увлечь ее за собой в родную глубь. Эта женщина принадлежит морю, она сама – море. Они – одно, их не разделяет и не соединяет никакой рубец или морщинка, ни единый стежок или шов; и кажется – а быть может, не только кажется, – что кровь, которая струится в жилах этого создания, опять и опять переливается в холодные воды океана и смешивается с ними.

– Я хотел звать на помощь, – первый мальчик говорит чуть слышно. – А Прыгун сказал, она мертвая, ей все равно не поможешь. Неужто померла?

– А она и не была живая, – вдруг сказал Чико, и все посмотрели на него. – Ну да, – продолжал он. – Просто ее сделали для кино. Натянули резину на проволочный каркас, да и все. Это кукла, марионетка.

– Ой, нет! Она настоящая!

– Наверно, и фабричная марка где-нибудь есть, – сказал Чико. – Сейчас поглядим.

– Не надо! – охнул первый мальчик.

– Фу, черт…

Чико хотел перевернуть тело, но, едва коснувшись его, замер. Опустился на колени, и лицо у него стало какое-то странное.

– Ты что? – спросил Том.

Чико поднес свою руку к глазам и недоуменно уставился на нее.

– Стало быть, я ошибся… – ему словно не хватало голоса. Том взял руку женщины повыше кисти.

– Пульс бьется.

– Это ты свое сердце слышишь.

– Ну, не знаю… а может… может быть…

На песке лежала женщина, и выше пояса вся она была как пронизанный луною жемчуг и пена прилива, а ниже пояса блестели, и вздрагивали под дыханием ветра и волн, и наплывали друг на друга черные с прозеленью старинные монеты.

– Это какой-то фокус! – неожиданно выкрикнул Чико.

– Нет-нет! – так же неожиданно Том засмеялся. – Никакой не фокус! Вот здорово-то! С малых лет мне не было так хорошо!

Они медленно обошли вокруг женщины. Волна коснулась белой руки, и пальцы едва заметно дрогнули, будто поманили. Будто она звала и просила: пусть придет еще волна, и еще, и еще… пусть поднимет пальцы, ладонь, руку до локтя, до плеча, а там и голову, и все тело, пусть унесет ее всю назад, в морскую глубь.

– Том… – начал Чико и запнулся, потом договорил: – Ты бы сходил, поймал грузовик.

Том не двинулся с места.

– Слыхал, что я говорю?

– Да, но…

– Чего там «но»? Мы эту штуку продадим куда-нибудь, уж не знаю… в университет, или в аквариум на Тюленьем берегу, или… черт возьми, да почему бы нам самим ее не показывать? Слушай… – он потряс Тома за плечо. – Езжай на пристань. Купи триста фунтов битого льда. Ведь если что выловишь из воды, всегда надо хранить во льду, верно?

– Не знаю, не думал про это.

– Так вот, подумай. Да пошевеливайся!

– Не знаю, Чико.

– Чего тут не знать? Она настоящая, верно? – Чико обернулся к мальчикам. – Вы ж сами говорите, что она настоящая, верно? Так какого беса мы все ждем?

– Чико, – сказал Том, – ты уж лучше ступай за льдом сам.

– Надо ж кому-то остаться и приглядеть, чтоб ее отсюда не смыло!

– Чико, – сказал Том. – Уж не знаю, как тебе объяснить. Неохота мне добывать этот твой лед.

– Ладно, сам поеду. А вы, ребята, подгребите побольше песка, чтоб волны до нее не доставали. Я вам за это дам по пять монет на брата. Ну, поживей!

Смуглые лица мальчиков стали красновато-бронзовыми от лучей солнца, которое краешком уже коснулось горизонта. И глаза их, устремленные на Чико, тоже были цвета бронзы.

– Чтоб мне провалиться! – сказал Чико. – Эта находка получше серой амбры. – Он взбежал на ближнюю дюну, крикнул оттуда:

– А ну, давайте работайте! – и исчез из виду.