Лекарство от меланхолии - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 16

– Похоже, схожу с поезда, – сказал я.

– Сядьте! – возмутился мой попутчик.

– Нет, – ответил я. – В этом приближающемся городе что-то есть. Я должен посмотреть. У меня полно времени. На самом деле мне нужно быть в Лос-Анджелесе только в следующий понедельник. Если я сейчас не сойду с поезда, то до конца жизни буду думать о том, что потерял, упустил и не увидел что-то особенное, а ведь у меня была такая возможность.

– Мы же просто разговаривали! Тут нет ничего особенного.

– Вы ошибаетесь, – возразил я ему. – Тут что-то есть.

Я надел шляпу и взял в руку чемодан.

– Господи, – простонал коммивояжер, – кажется, вы и в самом деле собираетесь это сделать.

Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, щеки пылали.

Локомотив подал сигнал. Поезд мчался по рельсам вперед. Город был уже совсем близко!

– Пожелайте мне удачи, – попросил я.

– Удачи! – сказал мой попутчик.

А я с громким криком бросился к проводнику.

К стене здания станции прямо на платформе был приставлен древний облезлый стул. А на нем совершенно расслабленно, так, что он совсем утонул в своей одежде, устроился старик лет семидесяти; казалось, его приколотили гвоздями, когда строили станцию, и он с тех пор тут и сидит. Солнце так долго жгло его лицо, что оно стало почти черным, а щеки превратились в тяжелые, совсем как у ящерицы, складки кожи – создавалось впечатление, будто он постоянно щурится. Летний ветерок чуть шевелил волосы цвета дымного пепла. Голубая рубашка, расстегнутая у ворота, откуда выглядывали белые пружинистые завитки, невероятно похожие на внутренности часового механизма, по цвету ничем не отличалась от белесого, точно выгоревшего, неба над головой. Ботинки покрылись трещинами и волдырями, словно старик бесконечно и неподвижно стоял возле пылающей печи, засунув их, не жалея, в ее огнедышащую пасть. Тень старика, прячущаяся где-то у его ног, была выкрашена в непроглядный мрак.

Когда я вышел на перрон, старик быстро оглядел весь состав, а потом удивленно уставился на меня. Я решил, что вот сейчас он помашет мне рукой. Однако в его полуприкрытых глазах что-то промелькнуло, они как будто чуть изменили свой цвет; произошел некий химический процесс – узнавание. Впрочем, старик по-прежнему сидел неподвижно, ни один мускул лица – ни уголок рта, ни веко – не дрогнул. Я проследил глазами за отъезжающим поездом. На платформе никого не было. Возле покрытой паутиной, заколоченной досками кассы не стояло никаких машин. Лишь я один, оставив за спиной железный перестук колес, устремился в неизведанное, ступив на расшатанные доски платформы.

Поезд утробно загудел, сообщая всей округе, что он начал взбираться на холм.

«Какой же я дурак! – подумал я. Мой попутчик был совершенно прав. Скука, царящая в этом городке, скука, которую я ощутил всем своим существом, уже навевала на меня ужас. – Ну хорошо, я дурак – согласен. Но бежать отсюда – нет!»

Не глядя на старика, мы с моим чемоданом прошли по платформе. Оказавшись рядом с сидящим, я услышал, как его хрупкое тело снова изменило положение, теперь для того, чтобы я обратил на него внимание. Ноги старика коснулись прогнивших досок платформы.

Я не остановился.

– Добрый день, – донесся до меня едва различимый голос.

Я знал, что он на меня не смотрит, что его глаза подняты к огромному, безоблачному, мерцающему небу.

– Добрый день, – ответил я.

И направился по грязной дороге в сторону города.

Ярдов через сто я оглянулся.

Старик по-прежнему сидел на своем стуле, смотрел на солнце, будто задал ему какой-то вопрос и ждал ответа.

Я ускорил шаг.

И оказался в провинциальном сонном городке, днем, один, где никто меня не знал. Я был похож на форель, которая плывет вверх по течению, не касаясь берегов прозрачной реки жизни, несущей свои воды мимо. Мои подозрения подтвердились, в этом городке никогда и ничего не происходило. Хронология событий здесь примерно такова.

Ровно в четыре часа хлопнула дверь скобяной лавки Хоннегера, из нее вышел пес и принялся валяться в пыли. В четыре тридцать соломинка с хлюпающим звуком коснулась дна опустевшего стакана с лимонадом, да так громко, словно в тишине закусочной разверзлись хляби небесные. Пять часов – мальчишки и мелкие камешки посыпались в городскую речку. Пять пятнадцать – в косых лучах вечернего солнца шеренга муравьев чинно прошагала под старыми вязами.

И все же – я медленно кружил по улицам – здесь обязательно должно быть нечто такое, что необходимо увидеть. Я это знал. Знал, что ни в коем случае не должен останавливаться, главное – старательно смотреть по сторонам. Знал, что обязательно найду, если буду хорошенько искать.

Я не останавливался. И смотрел по сторонам.

За все время моей прогулки по городку я обратил внимание только на один постоянный, неменяющийся фактор: старик в выгоревших голубых брюках и рубахе всегда был рядом. Когда я зашел в закусочную, он устроился снаружи возле двери и сидел, сплевывая табак, который мгновенно превращался в пыльные шарики, разбегающиеся в разные стороны. А когда я стоял у реки, он присел чуть ниже по течению, изображая, будто моет руки.

Где-то в половине восьмого вечера я уже в восьмой или девятый раз делал обход тихого городка, когда услышал у себя за спиной шаги.

Я оглянулся. Старик меня догонял, он шагал, глядя прямо перед собой, в зубах у него была зажата сухая травинка.

– Давненько, – тихо сказал он.

Мы шли, не останавливаясь, в сгущающихся сумерках.

– Давненько, – продолжал старик, – я жду на платформе.

– Вы? – спросил я.

– Я. – Он кивнул, оставаясь в тени деревьев.

– Вы ждали кого-то на станции?

– Да, – ответил он. – Тебя.

– Меня? – В моем голосе, видимо, прозвучало удивление, которое я испытал. – Почему?.. Вы же меня ни разу в жизни не видели.

– А разве я сказал, что видел? Сказал только, что ждал.

Мы уже были на окраине городка. Старик повернул, и я – вслед за ним, на темнеющий берег реки, в сторону насыпи, по которой промчался ночной поезд, направляющийся куда-то на восток, на запад, почти не делающий остановок в пути.

– Хотите что-нибудь про меня узнать? – спросил я. – Вы шериф?

– Да нет, я не шериф. И не хочу про тебя ничего знать. – Старик засунул руки в карманы. Солнце уже село, стало неожиданно холодно. – Меня просто удивило, что ты в конце концов приехал.

– Удивило?

– Удивило, – сказал он, – и… обрадовало.

Я резко остановился и посмотрел на старика:

– Сколько же вы так просидели на станции?

– Двадцать лет. Ну примерно – чуть больше или чуть меньше.

Я знал, что он говорит правду; его голос шелестел тихо и неспешно, словно вода в реке.

– Вы ждали меня? – переспросил я.

– Или кого-нибудь вроде тебя, – ответил старик.

Мы шли вперед. Становилось все темнее.

– Как тебе понравился наш город?

– Приятный, тихий.

– Приятный, тихий. – Он кивнул. – А люди понравились?

– Похоже, люди здесь тоже приятные и тихие.

– Вот именно, – согласился старик. – Приятные и тихие.

Я уже собирался повернуть, но мой попутчик не умолкал, и, чтобы не показаться ему невежливым и выслушать, мне пришлось продолжать идти рядом с ним. Нас окутал глубокий ночной мрак, поскольку мы уже оказались в полях за городом.

– Да, – заявил старик, – в тот день, когда я вышел на пенсию, двадцать лет назад, я уселся на платформе на станции и с тех самых пор там и сидел – просто так, дожидаясь, когда что-нибудь случится. Я не знал, что это такое будет, не знал, не смог бы сказать, если бы кто меня и спросил. Только был уверен, что, когда оно все-таки произойдет, я сразу все пойму, узнаю. Посмотрю и скажу: «Да, сэр, вот чего я так долго ждал». Крушение поезда? Нет. Моя старая подружка вернулась в город через пятьдесят лет? Нет, нет и нет. Трудно сказать. Я ждал кого-то. Или чего-то. Мне кажется, ты имеешь к этому отношение. Жаль, я не могу…