Кошки-мышки - Паттерсон Джеймс - Страница 21

– Гм… Никакого шевеления, – пробормотал я.

– Но свет-то внутри горит вовсю, – напомнил Сэмпсон. – Кто-то же должен находиться дома. Может быть, им не нравятся Люди в Черном.

– Миссис Мэрфи! – громко позвал я на тот случай, если она действительно не решалась открыть дверь. – Миссис Мэрфи, откройте. Это Алекс Кросс из Вашингтона. Мы все равно не уйдем, не переговорив с вами.

– В мотеле «Бэйтс» никто не открывает, – сплюнул Джон.

Он решил обойти дом вокруг, и я последовал за ним. И лужайка, и кусты были совсем недавно подстрижены. Все вокруг выглядело аккуратно и безобидно.

Я подошел к задней двери, которая, насколько я помнил, вела на кухню. «Не прячется ли он внутри?» – мелькнула мысль. От Сонеджи можно ожидать всего. Причем чем извращенней поступок, тем больше он тешит его эго.

Перед моим мысленным взором вспыхивали сцены последнего визита сюда. Неприятные воспоминания. У Рони был день рождения, и мать устроила ей настоящий праздник. Девочке исполнялось семь лет. Гэри Сонеджи находился в доме, но ему удалось уйти в тот Раз. Просто Гудини какой-то. Умен, подонок!

Сонеджи может и сейчас прятаться где-то поблизости. Почему меня не покидает тревожное чувство, будто я добровольно направляюсь в ловушку?

Я остановился у заднего крыльца, не зная, что делать дальше. Наконец, я позвонил. Что-то странное и неприятное чувствовалось в атмосфере. Неужели Сонеджи здесь, в Уилмингтоне? Зачем? И для чего ему понадобилось убивать людей на вокзалах?

– Алекс! – раздался крик Джона. – Алекс, сюда! Скорее, Алекс!

Я опрометью бросился на его зов через лужайку, чувствуя, как запульсировала кровь в жилах на шее. Сэмпсон стоял на четвереньках, согнувшись возле собачьей конуры, которая тоже была аккуратно покрашена, а крыша даже выложена черепицей, чтобы будка напоминала настоящий домик. Что, черт возьми, Джон нашел там, внутри этой конуры?

Подбежав поближе, я заметил черное облако мух.

И только потом до моего слуха донеслось их отвратительное жужжание.

Глава 35

– О Господи, Алекс, ты посмотри, что этот псих наделал! Ты только погляди, что он с ней сотворил!

Мне хотелось отвести взгляд в сторону, но надо было смотреть. Я нагнулся пониже. Сейчас мы оба отчаянно махали руками, отгоняя прочь слепней и прочих насекомых. Повсюду – ив конуре, и по лужайке – ползали белые жирные личинки. Я смял носовой платок в комок и прикрыл им нос и рот, хотя это почти не помогло, и зловоние легко просачивалось через ткань. У меня заслезились глаза.

– Что же с ним такое происходит? – удивлялся Сэмпсон. – Откуда в его башке появляются такие уродливые идеи?

В конуре в лежачей позе находилось тело ретривера, вернее, часть тела. Деревянные стены будки были сплошь заляпаны кровью. Голова у собаки отсутствовала.

Ее место занимала идеально пристроенная голова Мередит Мэрфи. Хотя по сравнению с туловищем животного она выглядела непропорционально, вся эта безумная операция была проделана безупречно. Более гротескное зрелище трудно себе представить. Мне сразу вспомнились уродливые детские игрушки с приставными заменяющимися головами зверей и птиц. Открытые глаза Мередит Мэрфи уставились прямо на меня.

Я встречался с ней всего один раз четыре года назад. Теперь меня мучила мысль: что же Мисси сделала такого, чтобы настолько взбесить Сонеджи? Во время наших бесед он редко касался темы своей семьи. Кроме презрительных кличек, которыми Гэри награждал жену, более ничего не припоминалось: «Жалкое ничтожество», «Безголовая домохозяйка», «Белобрысая корова»…

– Что же творится в голове у этого больного сукиного сына? Ты хоть что-нибудь понимаешь? – сквозь прижатый ко рту платок, голос Сэмпсона прозвучал глухо.

Мне казалось, что я представлял себе приступы психопатической ярости Сонеджи, так как сам был свидетелем нескольких подобных припадков. Но то, что происходило с ним в последние дни, не укладывалось ни в какие рамки. Уж слишком возросли частота, патологическая уродливость и извращенность его действий.

У меня возникло мрачное предчувствие, что Сонеджи перестал контролировать свою ярость. Она не угасала даже после очередного убийства. Никакое преступление теперь не приносило ему прежнего удовлетворения.

– О Господи! – я резко выпрямился. – Джон, а что с девочкой?! Его дочь, Рони. Что он сделал с ней?

Мы обшарили поросший кустами и деревьями участок, включая даже рощицу чахлых вечнозеленых растений. Однако нам ничего не удалось обнаружить: ни Рони, ни других тел или их частей, короче, вообще никаких новых страшных сюрпризов.

После этого мы продолжили поиски в гараже, заглянули под заднее крыльцо и тщательно проверили все три мусорных контейнера. Ничего. Где же Рони Мэрфи? Неужели он взял ее с собой? Мог ли Сонеджи похитить собственную дочь?

Мы с Сэмпсоном вернулись к дому. Разбив окно на кухне, я забрался внутрь, опасаясь самого худшего – увидеть еще один труп.

– Не торопись. Помедленней, – нашептывал сзади Сэмпсон. Он знал, каким я становлюсь, если речь заходит о детях. Заодно Джон, как и я, тоже не мог отделаться от мысли о расставленной нам ловушке. Уж для этого-то трудно было найти более подходящего места.

– Рони, – негромко позвал я. – Рони, ты здесь? Ты меня слышишь?

Я хорошо помнил ее лицо со времени своего последнего визита, и если понадобилось бы, смог бы его нарисовать.

Гэри когда-то говорил мне, что Рони – это единственное светлое пятнышко в его жизни. Единственное, что имеет для него значение в этом мире. Тогда я ему поверил. Возможно, я подспудно переносил свое отношение к детям и на него. Или же я был одурачен Сонеджи, потому что очень уж хотел поверить в то, что у него остались хоть какие-то добрые чувства.

– Рони! Это полиция. Ты можешь выходить, милая. Рони Мэрфи, ты здесь?

– Рони! – громким голосом подхватил Сэмпсон. Мы обыскали весь первый этаж, заглядывая в каждую комнату, в каждый шкаф, без конца повторяя имя девочки. Я начал молиться, вернее, произносить то, что вполне сошло бы за молитву. Гэри – только не свою собственную девочку. Не надо убивать ее, чтобы лишний раз что-то доказать нам. Мы и так знаем, какой ты, плохой и злой. Мы разобрались в твоем послании. Мы уже поняли тебя.

Прыгая через две ступеньки, я взлетел на второй этаж. Джон тенью следовал за мной. Хотя его лицо редко выражает испытываемые им эмоции, сейчас он переживал не меньше моего.

Это слышалось и в его голосе, и в его поверхностном прерывистом дыхании:

– Рони! Ты здесь, наверху? Ты прячешься? Кто-то до нас уже посетил спальню, перевернув и переломав в ней все, что только возможно.

– Ты помнишь ее? – спросил я Джона, когда обыск второго этажа был закончен.

– Прекрасно помню, – почти прошептал он. – Милая маленькая девочка.

– О нет, не-е-ет!

Опрометью я рванулся на первый этаж, пролетел кухню и распахнул потайную дверь, располагавшуюся в проеме между холодильником и кухонной плитой.

Мы вдвоем скатились в подвал, где находился еще и погреб, о котором знал только сам Сонеджи.

Я уже не мог справляться с бешеным биением своего сердца. Мне не хотелось находиться здесь, чтобы наткнуться на плоды «творчества» безумца Сонеджи.

Подвал его дома.

Символичное место – памятник всем детским кошмарам Гэри.

Подвал.

Кровь.

Поезда.

Погреб в доме Мэрфи был маленьким и аккуратным. Я огляделся. Детская железная дорога исчезла! Когда мы впервые попали сюда, эта роскошная и очень дорогая игрушка находилась здесь.

Никаких следов девочки мы не обнаружили, да и вообще казалось, что здесь давно никого не было. Мы открывали ящики верстаков, проверили стиральную машину и сушилку.

Рядом с баком водонагревателя и ванной для белья находилась маленькая дверца. Но ни в ванной, ни на куче грязного белья не обнаружилось ни капельки крови. Может быть, эта маленькая дверца ведет наружу, и девочка убежала, услышав, как отец зашел в дом?