Капелька нетерпимости - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 3

– И что?

Молодой налил хереса себе и гостю, вручил ему бокал.

– Пьешь ты слишком много, – ответил старик, – вот, пожалуй, и все.

Джонатан Хьюз мгновенно опустил бокал, даже не пригубив.

– Что еще?

– Я, наверное, составлю для тебя памятку, чтобы ты заглядывал в нее ежедневно. Советы старого психа молодому болвану…

– Что бы ты ни посоветовал, я запомню.

– Запомнишь? Надолго ли? На месяц, на год? А потом забудешь, как забывается все на свете. И жизнь пойдет своим чередом. Ты начнешь постепенно превращаться… в общем, превращаться в меня. А она – тоже постепенно – в существо, достойное своей участи. Хоть говори ей почаще, что любишь ее!

– Обязательно. Каждый день!

– Обещай! Чрезвычайно важно, чтобы каждый день. Может быть, именно в этом была моя ошибка. Наша ошибка. Каждый день без исключения! – Старик наклонился вперед, его лицо вспыхнуло, он повторял, как безумный: – Каждый день! Каждый день!..

В дверях возникла Алиса, слегка встревоженная.

– У вас что-то случилось?

– Нет, нет, – улыбнулся Джонатан Хьюз. – Просто поспорили, никак не могли решить, кому из нас ты нравишься больше.

Она рассмеялась и удалилась, передернув плечами.

– Думаю… – произнес молодой Хьюз. Запнулся, зажмурился, но заставил себя выговорить: – Думаю, что тебе пора уходить.

– Да, пора, – ответил старик, но не двинулся с места. В его голосе слышались усталость, изнеможение, печаль. – Сидя здесь, я понял, что проиграл. Я не могу найти в ваших отношениях ничего неверного, никакого изъяна. И не могу ничего посоветовать. Боже мой, как глупо… Зачем было искать тебя, беспокоить, расстраивать, нарушать течение твоей жизни, если я могу предложить тебе лишь смутные пожелания да бессмысленные сетования на судьбу. Минуту назад, сидя здесь, я подумал: убью ее немедля, освобожусь от нее сегодня же, возьму вину на себя, старика, и ты, молодой, двинешься в будущее без жены. Ну не глупость ли? Да и вышло ли бы у меня что-нибудь? Это же давным-давно известный парадокс. Осуществи я подобное, что случилось бы с потоком времени, с Землей, со всей Вселенной? Нет, не тревожься и не смотри на меня так. Убийства не будет. Вернее, оно уже было – в будущем через двадцать лет. Старик, который не сумел принести никакой пользы и ничем тебе не помог, сейчас покинет тебя, выйдет на улицу и удалится навстречу своей судьбе, своему безумию. – Он поднялся на ноги и опять закрыл глаза. – Посмотрим, сумею ли я найти выход из собственного дома в темноте…

Молодой двинулся за ним, распахнул платяной шкаф в передней, достал пальто, бережно накинул старику на плечи, сказал:

– А ведь ты помог. Ты внушил мне, чтоб я каждый день говорил ей, что люблю ее.

– Ну хоть на это меня хватило… – Они подошли к двери, и старик внезапно спросил с нажимом: – Как по-твоему, у нас есть надежда?..

– Есть. Уж я позабочусь, чтоб она не рухнула! – ответил Джонатан Хьюз.

– Хорошо! Почти верю тебе… – Протянув руку, старик машинально нажал на ручку входной двери. – Прощаться с ней я не хочу. Нет сил смотреть в ее лицо, такое милое. Скажи ей, что старый осел ушел. Куда? Ты-то знаешь – вперед по дороге жизни, где я буду ждать тебя. Рано или поздно ты объявишься.

– Чтобы стать тобой? Ни за что! – воскликнул молодой Хьюз.

– Повторяй себе это неустанно. И, прости Господи, вот… – Порывшись в карманах, старик вытащил небольшой предмет, обернутый в мятую газету. – Лучше я оставлю его тебе. Себе я не доверяю, даже после нашей встречи. Я могу выкинуть еще что-нибудь жуткое. На, возьми… – Старик чуть не насильно сунул предмет младшему. – До свидания. Не лучше ли сказать: да поможет тебе Бог? Да, лучше. Прощай…

И он торопливо исчез в ночи. По деревьям пронесся ветер. Вдали прогрохотал поезд, то ли въезжающий на станцию, то ли отъезжающий, не поймешь.

Джонатан Хьюз долго стоял на крыльце не шевелясь, напрягая зрение и пытаясь убедиться, что кто-то действительно уходит от него во тьму.

– Дорогой! – позвала жена.

Он принялся разворачивать сверток, оставленный стариком. Жена приблизилась к нему почти вплотную, но голос ее звучал глухо, как стихающие шаги на темной улице. Он все-таки разобрал слова:

– Не стой в дверях истуканом, дует…

Он снял газету и остолбенел: в руках оказался маленький револьвер. Далеко-далеко поезд издал прощальный крик, к тому же погашенный ветром.

– Закроешь ты дверь наконец? – осведомилась жена.

Он похолодел и даже зажмурился в испуге. В ее голосе… не проскочила ли в ее голосе нотка каприза, пусть мельчайшая, но капелька нетерпимости?

Он повернулся на голос. Не спешил, но все-таки потерял равновесие. Задел дверь плечом, та подалась. И тут ветер, по своему почину, с грохотом захлопнул ее.