Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 14

Де Катина расхохотался.

— Ну, знаете. Париж покажется вам еще оживленнее, если вы будете отмечать свой путь зарубками на дверях, словно на деревьях в лесу. Но, может быть, на первых порах вам лучше иметь провожатого. Если у вас, дядя, в конюшне найдется пара свободных лошадей, то я смогу взять нашего друга в Версаль, где я принужден дежурить несколько дней. Там он сможет увидеть гораздо больше интересного, чем на улице Св. Мартина. Что вы на это скажете, месье Грин?

— Буду очень рад поехать с вами, если, конечно, здесь не грозит более никакая опасность.

— О, на этот счет не беспокойтесь, — сказал гугенот, — распоряжение принца Конде будет щитом и покровом на многие дни. Я велю Пьеру оседлать вам лошадей.

— А я воспользуюсь тем наличием времени, оставшимся в моем распоряжении, — произнес гвардеец, подходя к окну, где ожидала его Адель.

Глава VII. НОВЫЙ И СТАРЫЙ СВЕТ

Молодой американец был вскоре готов отправиться в путь, но де Катина медлил до последней секунды. Когда, наконец, он отошел от любимой девушки, то окинул критическим взглядом темную одежду спутника.

— Где вы покупали это платье? — спросил он.

— В Нью-Йорке, перед отъездом.

— Гм! Сукно недурное, темный цвет в моде, но покрой необычен для наших глаз.

— Я знаю только, что мне было бы куда удобнее в моей охотничьей куртке и штиблетах.

— А шляпа… У нас здесь не носят таких плоских полей. Посмотрим, нельзя ли изменить фасон.

Де Катина взял шляпу и, загнув один край, прикрепил его к тулье золотой булавкой, вынутой из собственной манишки.

— Ну, теперь она приняла совершенно военный вид и подошла бы любому из королевских мушкетеров, — смеясь, проговорил он. — Штаны из черного сукна и шелка ничего себе, но отчего у вас нет шпаги?

— Я беру с собой ружье, когда уезжаю из дома.

— Mon Dieu, да вас схватят, как бандита.

— У меня имеется и нож.

— Еще того хуже. Видно, придется обойтись без шпаги и, пожалуй, без ружья. Позвольте мне перевязать вам галстук, вот так. Ну, а теперь, если у вас есть намерение проскакать десять миль, то я к вашим услугам.

Надо сказать, что молодые люди, отправившиеся вместе верхом по узким и многолюдным улицам Парижа, представляли собою странный контраст. Де Катина, старше лет на пять, с тонкими и мелкими чертами лица, остро закрученными усами, небольшого роста, но стройный и изящный, в безупречном костюме, казался олицетворением нации, к которой принадлежал.

Его спутник, напротив, был высокого роста, мощного телосложения, он то и дело поворачивал свое смелое и в то же время задумчивое лицо, с живостью наблюдая окружавшую его странную и новую жизнь. Всем своим видом он, казалось, представлял собой тип той новой, нарождающейся нации, которая имела все задатки впоследствии стать более сильной из этих двух. Коротко остриженные соломенные волосы, голубые глаза и грузное тело указывали на то, что в жилах его текло больше отцовской крови, чем материнской. Даже темная одежда с поясом без шпаги, если и не ласкала глаз, то говорила о принадлежности ее владельца к той удивительной породе людей, упорнейшие битвы и блестящие победы которых подчиняли себе природу как на морях, так и на обширнейших пространствах суши.

— Что это за большое здание? — спросил он, когда всадники выехали на площадь.

— Это — Лувр, один из дворцов короля.

— И он там?

— Нет, король живет в Версале.

— Как? Подумать только, у одного человека два таких дома.

— Два? О, гораздо больше — и в Сен-Жермене, и Марли, и Фонтенебло, и Колоньи.

— Зачем же ему столько? Ведь человек может жить сразу только в одном доме.

— Да, но он зато может поехать в тот или другой, как ему вздумается.

— Это восхитительное здание. В Монреале я видел семинарию св. Сульпиция и считал, что красивее этого дома ничего и быть не может на свете. Но что тот в сравнении с этим!

— Как, вы бывали в Монреале? Значит, вы видели крепость?

— Да, и госпиталь, и ряд деревянных домов, и большую мельницу, окруженную стеной с востока. Но вы-то разве знаете Монреаль?

— Я служил в тамошнем полку; побывал и в Квебеке. Да, друг мой, и в Париже найдутся люди, которые жили в лесах. Даю вам слово, что почти полгода я носил мокасины, кожаную куртку и меховую шапку с орлиным пером и ничего не имею против надеть их снова.

Глаза Амоса Грина засветились восторгом, когда он узнал, как много общего между ним и его спутником. Он стал осыпать капитана вопросами, пока новые друзья не переехали наконец через реку и не достигли юго-западных ворот города. Вдоль рва и стены тянулись длинные ряды солдат, занятых ученьем.

— Кто эти люди? — спросил Грин, с любопытством смотря на них.

— Это солдаты короля.

— А зачем их так много? Разве ожидают неприятеля?

— Нет, мы со всеми в мире.

— В мире? Так к чему же они собраны?

— Чтобы быть готовыми к войне.

Молодой человек с изумлением покачал головой.

— Да ведь они могли бы приготовиться и дома. В нашей стране у каждого в углу, у камина, стоит наготове мушкет, мы не тратим бесполезно время в мирную пору.

— Наш король очень могуществен и имеет немало врагов.

— А кто же нажил их?

— Ну, разумеется, он же — монарх.

— Так не лучше ли вам было обойтись без него?

Гвардеец в отчаянии пожал плечами.

— Так мы с вами попадем в Бастилию или в Венсенскую тюрьму, — предостерег он. — Знайте, что король приобрел этих врагов, тщась о благополучии своего государства. Всего пять лет тому назад он подписал мир в Нимведене, по которому отнял шестнадцать крепостей у испанских Нидерландов. Потом он наложил руку на Страсбург и Люксембург и наказал генуэзцев, так что нашлось бы много охотников напасть на Францию, окажись она чуточку послабее.

— А почему он сделал все это?

— Из-за своего величия и ради славы Франции.

Чужестранец некоторое время обдумывал эти слова, пока путешественники ехали меж высоких, тонких тополей, бросавших тень на залитую солнцем дорогу.

— Жил некогда в Шенектеди один великий человек, — наконец проговорил он. — Люди там простые и доверчиво относятся друг к другу. Но после того, как между ними появился этот субъект, у них вдруг стали пропадать вещи: у одного — бобровая шкура, у другого — мешок жинсенга, у третьего — кожаный пояс. Наконец, у старого Пета Хендрикса исчез трехгодовалый бурый жеребец. Тогда начали повсюду разыскивать пропажу и нашли все в хлеву нового переселенца. Вот мы — я и еще несколько других — взяли да и повесили его на дереве, не раздумывая о том, что он человек великий.

Де Катина бросил на своего спутника гневный взгляд.

— Ваша притча не очень-то вежлива, мой друг! — проговорил он. — Если желаете мирно путешествовать со мной, то попридержите несколько ваш язык.

— Я не хотел оскорбить вас, — ответил американец, — может быть, я и ошибаюсь, но я говорю то, что мне кажется правильным, а это право свободного человека.

Лицо де Катина прояснилось при виде серьезного взгляда устремленных на него голубых глаз.

— Боже мой, — произнес он. — Во что превратился бы двор, если бы каждый говорил все, что он думает… Но господи помилуй, что такое случилось?

Его спутник вдруг спрыгнул с лошади и, наклонясь над землей, стал пристально разглядывать дорожную пыль. Потом быстрыми неслышными шагами 0н зигзагами прошел по дороге, перебежал заросшую травой насыпь и остановился у отверстия в изгороди. Ноздри у него раздувались, глаза горели, лицо пылало от волнения.

— Парень сошел с ума, — пробормотал де Катина, подхватывая поводья брошенной лошади. — Вид Парижа подействовал на его умственные способности. Что с вами, черт возьми, на что вы так таращите глаза?

— Тут прошел олень, — прошептал Грин, указывая на траву. — Его след идет отсюда в лес. Это, должно быть, случилось недавно, следы ясные, очевидно, он шел не торопясь. Будь с нами ружье, мы могли бы проследить оленя и привезти старику хорошей дичи.