Из праха восставшие - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 25

Ворвавшись в полуденно-тихий Дом, где бодрствовали только Тимоти и мать, а все остальные спали, страшась солнечного света, Йоан Ужасный грубо отпихнул их с дороги и бросился на чердак с воплями столь яростными, что песчаное ложе Странницы взвилось африканским самумом.

— Проклятье! — орал он. — Где она? Здесь? Или я опоздал?

— Уходи, — сказала взбежавшая на чердак мать. — Ты что, ослеп? Она ушла и может не вернуться ни сегодня, ни завтра.

Йоан Ужасный, он же Неправедный, злобно пнул песок у изголовья спящей девушки, а затем схватил ее за запястье и попытался нащупать пульс.

— Проклятье! — проревел он снова. — Прикажи ей вернуться! Она мне нужна!

— Ты что, не слышал, что я тебе сказала? — шагнула вперед мать. — Не трогай ее. Ее нужно оставить в покое.

Трансильванский изверг раздраженно оглянулся. Его длинная рябая физиономия густо налилась кровью и не выражала ровно ничего, кроме тупой жестокости.

— Куда она улетела? Я должен ее найти.

— Она может быть в босоногом мальчишке, который носится сейчас по лугу, — сказала мать. — Или в раке, засевшем под корягой в ближайшем ручье. Или она смотрит на мир глазами старика, играющего в шахматы в скверике перед парком. А может, — по ее губам скользнула издевательская улыбка — она сейчас здесь, смотрит на тебя и лопается от смеха. Да, ты очень бы ее посмешил.

— Как? — Йоан тяжело повернулся. — Если б я знал…

— Да нет ее здесь, конечно же нет, — остудила его мать. — А если б и была, ни ты, ни я не могли бы это узнать. А зачем она тебе понадобилась?

Кошмарный дядюшка помолчал, вслушиваясь в далекий колокольный звон, а затем злобно мотнул головой.

— Что-то такое… внутри… — Не договорив, он наклонился к мирно спящей девушке. — Сеси! Вернись! Ты же можешь, если захочешь!

В чердачное окошко вливались потоки солнца. Под сонными руками Сеси текли вековые пески. Вдали опять зазвонил колокол, и Йоан наклонил голову, тревожно вслушиваясь в этот сонный полуденный звук.

— Я надеялся на нее. Весь прошлый месяц меня обуревали жуткие мысли. Я почти уже собрался сесть на поезд и поехать за помощью в город. Но Сеси может убрать эти страхи. Она может смести всю грязь и паутину, обновить меня, ты понимаешь это? Она должна мне помочь.

— После всего того, что ты устроил для Семьи? — прищурилась мать.

— Я ничего не устраивал!

— Когда у нас не нашлось для тебя комнаты, потому что Дом был полон под завязку, ты проклинал нас…

— Вы всегда меня ненавидели!

— Возможно, мы тебя боялись, но твоя жуткая история давала все к тому основания.

— Это еще не причина указывать мне на дверь!

— Очень даже причина! И все равно, если б у нас нашлось место…

— Ложь, ложь и еще раз ложь!

— Сеси не станет тебе помогать. Семье бы это не понравилось.

— Будь проклята эта Семья!

— Ты уже нас проклял. За последний месяц кое-кто из членов семьи исчез. Ты треплешь языком в городе. Еще немного — и за нас возьмутся.

— А что, могут и взяться! Я напиваюсь и начинаю болтать. Если вы мне не поможете, я буду пить еще больше. Проклятые колокола! Сеси может сделать, чтобы они не долдонили!

— Эти колокола, — сказала мать. — Когда они начали звонить? Как давно ты их слышишь?

— Давно? — Он замолчал и прикрыл глаза, вспоминая. — С того времени, как вы захлопнули дверь у меня перед носом. С того времени, как я пошел и…

— Напился и разболтался, и сделал так, что над нами задули враждебные ветры.

— Я ничего такого не делал!

— У тебя на лице все написано. Ты говоришь одно и тут же угрожаешь другим.

— Так вот, послушай тогда меня, — ощерился Йоан Ужасный. — И ты, сонная, — повернулся он к Сеси, — ты тоже послушай. Если к закату ты не вернешься, не перетрясешь мой мозг, не очистишь мою голову…

— Так у тебя есть на такой случай полный список всех нас, и ты своим пьяным языком сделаешь его всеобщим достоянием?

— Это ты сказала. Я этого не говорил.

Йоан замер и плотно зажмурился. Дальний звон, святый, святый, святый звон звучал все громче, и громче, и громче…

— Ты слышала, что я сказал? — взревел он, стараясь перекричать проклятые колокола.

А затем попятился и выбежал из чердачной каморки.

Тяжелые башмаки прогрохотали по лестнице, по прихожей, затем хлопнула дверь, и в Дом вернулась тишина. И только тогда высокая бледная женщина взглянула на мирно спящую Странницу.

— Сеси, — позвала она вполголоса. — Вернись домой.

Ответом ей была тишина. Мать подождала несколько минут, но Сеси так и не проснулась.

Йоан Ужасный, Неправедный пересек скошенный луг и начал блуждать по улицам городка, разыскивая Сеси, подозревая ее в каждом ребенке, страстно облизывающем мороженое, в каждой блохастой собачонке, деловито трусящей в страстно предвкушаемое никуда.

Йоан остановился и вытер лицо носовым платком. «Я боюсь, — сказал он себе. — Боюсь».

На высоко натянутом проводе сидела телеграфная строчка — точка-тире — птиц. Может, и она там? Смотрит на него круглым птичьим глазом, чирикает, охорашивает перышки — и до упаду хохочет?

Далеко и сонно, словно воскресным утром, в безысходном ущелье его головы зазвонили колокола. На него навалилась кромешная мгла, в которой плавали бледные лица.

— Сеси! — крикнул он всему и ничему. — Сеси, ты можешь мне помочь, я знаю! Встряхни меня! Встряхни!

Из черноты выплыла фигура с трубкой, в головном уборе из перьев. Рекламный индеец. Табачный магазин. Он ожесточенно помотал головой.

А что, если так и не удастся ее найти? Что, если ветры унесли ее в Элгин,[24] где она любит проводить время? В приют для умалишенных, и она теперь упоенно играет с цветными стеклышками их вдребезги разбитых мыслей? Далеко-далеко в жарком неподвижном воздухе вздохнул и эхом повторился огромный железный свисток, зачух-чух-чух-чухал пар; длинный зеленый поезд гусеницей извивался по тростником заросшей долине, через холодные реки и через кукурузные поля, вползал в тесные норы туннелей и под триумфальные арки столетних каштанов. Йоан Ужасный испуганно вздрогнул. А что, если Сеси засела в голове машиниста, как в саже перемазанной кабине? Она же любит кататься на этих жутких машинах. Дергать веревку свистка, оглашая железным стоном ночные, без памяти спящие поля или дремотный полдень.

Свернув на тихую, зеленую улочку, он краем глаза заметил в ветвях боярышника старуху, голую и сморщенную, как печеное яблоко. И кедровый кол, вбитый в ее грудь.

Что-то яростно закричало и ударило его по голове. Вскинув глаза, он увидел дрозда, улетавшего с пучком его волос в клюве.

— Проклятье!

Дрозд бросил вырванные волосы и сделал круг, примериваясь для нового захода.

Йоан услышал нарастающий свист. И наугад выбросил руку.

— Попалась!

Дрозд отчаянно верещал и бился у него в пальцах.

— Сеси! — крикнул он наглой черной птице. — Сеси, я убью тебя, если ты не поможешь!

Дрозд заверещал еще отчаянней. Он сжал пальцы, сжал сильно, изо всех сил. А затем бросил раздавленную птицу на землю и ушел, не оглядываясь.

Он шел по берегу ручья и громко хохотал, представляя себе, как забегает Семья в поисках спасения.

Со дна ручья на него пялились круглые, выпученные глаза. Жарким июльским полднем Сеси любит забраться в серую, скорлупой прикрытую мякоть рачьей головы, смотреть на мир черными горошинками, закрепленными на нежных, вертких стебельках, всем своим клешневатым телом ощущать холодное, извилистое струение мира…

Она же может быть совсем рядом, где угодно, в чем угодно — в белке, в барсуке… о господи! Думай, думай.

А случается, что Сеси пережидает палящий полуденный зной, не отходя от дома, прохладной, студенистой амебой, свободно парящей в темных, философических глубинах замшелого колодца.

Йоан Ужасный зацепился ногой за корягу и плашмя, как чудовищная жаба, упал в ручей.