Чертово колесо - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 2

В большом, выступающем фонарем окне столовой тюлевая занавеска была сдвинута в сторону. В ореоле розового света стоял и грозил им кулаком маленький сирота.

Но длилось это одно мгновенье, а потом занавеска закрыла окно. Полило как из ведра. Медленно, чтобы не поскользнуться, Питер и Хэнк побрели сквозь ливень и темноту домой.

За ужином отец посмотрел на Хэнка и сказал:

– Будет чудо, если ты не заболеешь воспалением легких. Ну и вымок же ты! Кстати, что там за история с аттракционами?

Поглядывая на окна, дребезжащие под порывами ветра и дробью капель, Хэнк ковырял вилкой пюре.

– Знаешь мистера Куджера, хозяина аттракционов, пап?

– С розовой гвоздикой в петлице?

– Он самый! – Хэнк поднял голову. – Значит, ты его видел?

– Он остановился на нашей улице, в пансионе миссис О'Лири, его комната выходит окнами во двор. А что?

– Просто так, – ответил, краснея, Хэнк.

После ужина Хэнк позвонил по телефону Питеру. Питера на другом конце провода терзал кашель.

– Послушай, Пит! – сказал Хэнк. – Я все понял до конца. Этот несчастненький сиротка, Джозеф Пайке, заранее хорошо продумал, что ему делать, когда он завладеет деньгами миссис Фоли.

– И что же он придумал?

– Он будет околачиваться у нас в городке под видом хозяина аттракционов, будет жить в пансионе миссис О'Лири. И никто на него не подумает. Все будут искать мальчика-воришку, а воришка будто сквозь землю провалился. Зато хозяин аттракционов будет спокойненько повсюду разгуливать. И никому в голову не придет, что это его рук дело. А если аттракционы сразу снимутся с места, все очень удивятся и могут что-нибудь заподозрить.

– О-ой, о-ой, – заныл, шмыгая носом, Питер.

– Так что надо действовать быстро, – продолжал Хэнк.

– Никто нам не поверит, я попробовал рассказать родителям, а они мне: «Какай чушь!» – прохныкал Питер.

– И все равно надо действовать, сегодня же вечером. Почему? Да потому, что теперь он постарается нас убить! Мы единственные, кто знает, и если мы скажем полиции, чтобы за ним следили, что он притворился сиротой, чтобы украсть деньги миссис Фоли, покоя у него больше не будет. Готов спорить, сегодня вечером он что-нибудь предпримет. Потому я и говорю: давай встретимся через полчаса опять около дома миссис Фоли.

– О-ой, – снова заныл Питер.

– Так ты что, умереть хочешь?

– Нет, не хочу, – помедлив, ответил тот.

– Тогда о чем мы разговариваем? Значит, встречаемся у ее дома и, готов спорить, сегодня же вечером увидим, как сирота смоется с ее деньгами и побежит сразу к аттракционам, а миссис Фоли в это время будет крепко спать и даже не услышит, как он уйдет. В общем, я тебя жду. Пока, Пит!

– Молодой человек, – сказал отец за спиной у Хэнка, едва тот положил трубку. – Вы больше никуда не пойдете. Вы отправляетесь в постель. Вот сюда. – Он повел Хэнка вверх по лестнице. – Я заберу всю твою одежду. – Хэнк разделся. – Больше, надеюсь, у тебя в комнате одежды нет? Или есть? – спросил отец.

– Больше нет, остальная в стенном шкафу в передней, – ответил, горестно вздохнув, Хэнк.

– Хорошо, – сказал отец, вышел, закрыл за собою дверь и запер ее на ключ.

Хэнк стоял голышом.

– Ну и ну, – пробормотал он.

– Укладывайся, – донеслось из-за двери.

Питер появился у дома миссис Фоли около половины десятого, он все время чихал под огромным, не по росту, плащом, а на голове у него была нахлобучена матросская бескозырка. Он стоял, похожий на водоразборную колонку, и тихонько оплакивал свою судьбу. Окна верхнего этажа светились приветливым теплом, Питер простоял целых полчаса, глядя на блестящие от дождя ночные улицы.

Наконец в мокрых кустах метнулось и зашуршало что-то светлое.

– Это ты, Хэнк? – спросил Питер, вглядываясь в кусты.

– Я.

Из кустов вынырнул Хэнк.

– Что за черт? – сказал, вытаращив на него глаза, Питер. – Почему ты голый?

– Я так бежал от самого дома. Отец ни за что не хотел меня пускать.

– Ведь ты заболеешь воспалением легких.

Свет в доме потух.

– Прячься! – крикнул Хэнк, и они бросились в заросли и затаились.

– Пит, – сказал Хэнк, – ты ведь в штанах?

– Конечно!

– И в плаще, так что не будет видно, если ты мне их дашь.

Без энтузиазма, но Питер снял штаны. Хэнк натянул их на себя.

Дождь затихал. В тучах появились разрывы.

Минут через десять из дома выскользнула маленькая фигурка, в руках у нее был туго набитый чем-то бумажный мешок.

– Он, – прошептал Хэнк.

– Он! – вырвалось у Питера.

Сирота побежал.

– За ним! – крикнул Хэнк.

Они понеслись между каштанами, но за сиротой было не угнаться: взбежали за ним на холм, потом, по ночным улицам, вниз, мимо сортировочной станции, мимо мастерских, к проходу посередине безлюдной сейчас площадки с аттракционами. Они здорово отстали – Питер путался в тяжелом плаще, а у Хэнка зуб на зуб не попадал от холода. Им казалось, будто шлепанье голых пяток Хэнка слышно по всему городу.

– Быстрей, Пит! Если он раньше нас добежит до «чертова колеса», он снова превратится во взрослого, и тогда уже нам никто не поверит!

– Я стараюсь быстрей!

Но Пит отставал все больше, Хэнк шлепал уже где-то далеко впереди.

– Э-э, э-э, э-э! – оглядываясь, дразнил их сирота, потом стрелой метнулся вперед и стал для них всего лишь тенью где-то вдалеке. Тень эта растворилась во мраке, царившем на площадке с аттракционами.

Добежав до края площадки, Хэнк остановился как вкопанный. «Чертово колесо», оставаясь на месте, катилось вверх, вверх, будто погруженная во мрак земля поймала в свои сети огромную многозвездную туманность, и та крутилась теперь, но только вперед, а не назад, и в черной корзине сидел Джозеф Пайке и то сверху, то сбоку, то снизу, то сверху, то сбоку, то снизу смеялся над жалким маленьким Хэнком внизу, на земле, а рука слепого горбуна лежала на рукоятке ревущей, блестящей от масла черной машины, благодаря которой крутилось и крутилось, не останавливаясь, «чертово колесо». Снова шел дождь, и на дорожке, делившей площадку с аттракционами на две половины, не видно было ни души. Не крутилась карусель, только ее грохочущая музыка разносилась далеко вокруг. И Джозеф Пайке то взлетал в облачное небо, то опускался, и с каждым оборотом колеса становился на год старше, менялся его смех, звучал глубже голос, менялась фигура, форма лица; он сидел в черной корзине и несся, несся по кругу, вверх-вниз, вверх-вниз, и смеялся в неприветливое серое небо, где мелькали последние обломки молний.

Хэнк бросился к горбуну, стоявшему у машины. На ходу, пробегая мимо балагана, вырвал из земли костыль, один из тех, на которых крепился брезент.

Хэнк ударил горбуна металлическим костылем по колену и отпрыгнул в сторону.

Горбун взвыл и начал падать вперед.

Падая, он вцепился снова в рукоятку мотора, но Хэнк уже был возле него и, размахнувшись, ударил костылем по пальцам. Горбун взвыл, отпустил рукоятку и попытался было лягнуть Хэнка. Хэнк поймал ногу, дернул, горбун поскользнулся и упал в грязь.

А «чертово колесо все крутилось, крутилось.

– Останови, останови колесо! – закричал то ли Джозеф Пайке, то ли мистер Куджер…

– Не могу подняться, – стонал горбун.

Хэнк бросился на него, и они сцепились в драке.

– Останови, останови колесо! – закричал мистер Куджер, но уже не такой, как прежде, и уже другим голосом, спускаясь, в ужасе взлетая опять в ревущее небо «чертова колеса». Между длинных темных спиц пронзительно свистел ветер. – Останови, останови, скорее останови колесо!

Бросив горбуна, лежавшего на земле, беспомощно раскинув руки, Хэнк вскочил на ноги и кинулся к гудящей машине. Начал остервенело по ней бить, гнуть рукоятку, совать попавшие под руку железки во все пазы и зазоры, стал лихорадочно привязывать рукоять веревкой.

– Останови, останови, останови колесо! – стонал голос где-то высоко в ночи, там, где сейчас из белого пара облаков выгонял луну ветер. – Останови-и-и…